драма и новелла. Корни любого литературного направления в позднейшей китайской истории — за исключением только сунской философии — могут быть прослежены в танском периоде. Искусство драмы, единственное интеллектуальное достижение монгольской династии, родилось при дворе Сюань-цзуна, которого актеры до сих пор почитают как своего покровителя. Романы минской и цинской династий развивались из коротких новелл эпохи Тан. Самым знаменитым автором прозы всеми признан Хань Юй (768–824), который равно считается одним из величайших конфуцианцев Китая, и не только потому, что в вольную эпоху придерживался непоколебимой ортодоксии, но и за силу и ясность стиля. Его также рассматривали как связующую фигуру между ханьскими конфуцианцами и сунскими философами. Мировоззрение Хань Юя великолепно отражает присущие китайскому уму практичность и оптимизм. Оно олицетворяет собой не подверженный времени реализм конфуцианской традиции, противостоявшей и одерживавшей верх над буддизмом. Однако Хань Юй не был слепым консерватором, без конца твердящим о нравственных заповедях и далеким от практики. Он доказал, что конфуцианская теория управления на основе морального авторитета не является пустым идеалом. Он имел дух и мужество не только открыто выступать против увлечения двора буддизмом, но и пойти без оружия в лагерь мятежников, чтобы проповедовать конфуцианскую верность непокорному губернатору. За свои антибуддийские взгляды он был сослан в отдаленный уезд провинции Гуандун, которая была тогда диким пограничным углом империи. Хань Юй, тем не менее, смог подняться над несчастьями. Находясь в ссылке, он применил свои принципы в управлении уездом и оставил его счастливым и процветающим, когда вновь был вызван в столицу. В то время, поколения спустя после мятежа Ань Лу-шаня, император более не имел абсолютной власти над далекими губернаторами. Наместников восточных провинций невозможно было приструнить, не втянув страну в новую гражданскую войну. Пользуясь этим, они все менее подчинялись двору и передавали власть на местах своим сыновьям и внукам. В 822 году начальник одного из уездов в Хэбэе вышел из повиновения и напал на своего соседа в надежде добавить земли к своему уделу. Императорская армия, плохо оплачиваемая и лишенная провианта, не смогла привести его к покорности. Тогда император послал Хань Юя в надежде убедить мятежника словом, раз не удалось силой. В сопровождении лишь нескольких телохранителей Хань Юй отправился в лагерь восставших и потребовал встречи с их командиром. Его аргументы произвели впечатление на начальника, а особенно на его офицеров, которые, сопротивляясь трону, больше теряли, чем приобретали. Опасаясь, что открытое неповиновение может вызвать бунт в войсках, главарь мятежников согласился на предложенные условия, а Хань Юй с триумфом вернулся в Чанъань, подтвердив незыблемость авторитета императора и конфуцианской теории управления. В 819 году император Сянь-цзун, поклонник буддизма, предложил доставить из монастыря Фамэньсы (Фэнсян) в Чанъань драгоценную реликвию — палец самого Будды. В столице реликвия должна была сначала три дня храниться во дворце, а затем выставляться в различных храмах. Тогда Хань Юй отправил трону свою знаменитую петицию против буддизма. В официальной истории ее содержание представлено так: "Будда — божество западной страны, и если Ваше величество почитает его и поклоняется ему, то только в надежде обрести долголетие и утвердить спокойное и счастливое правление. Но в древности Хуан-ди, Юй, Тан-победитель, Вэнь-ван и У- ван — все они были долгожителями, а их подданные жили в нерушимом мире, хотя в те времена не было Будды. Это учение появилось при императоре ханьской династии Мин-ди, и с тех пор войны и беспорядки сменяют друг друга, принося огромное зло и разрушая царствующие династии. Учение Будды начало распространяться только при "Шести династиях", а это время не столь уж далеко от нас. Из всех правителей этих династий только лянский У-ди царствовал сорок восемь лет, и что он только ни делал, чтобы получить от Будды счастье и мир. Три раза он продавал себя в рабство монастырю, а какую награду он получил за это? Только голодную смерть, когда его скрутил Хоу Цзин. И при этом он всегда говорил, что все столь малоподходящие для императора поступки он совершает в надежде, что Будда дарует ему счастье, но это принесло ему одни лишь беды. Ибо Будда был всего лишь варваром западного царства, не признававшим ни верности, привязывающей подданного к правителю, ни покорности сына отцу. Если бы он жил сейчас и явился ко двору, Ваше величество могло бы один раз принять его в зале Сюаньчжэнтан, пригласить его на пир в ведомство Либинь, одарить его и сопроводить до границ империи, не давая ему возможности говорить с людьми. Но этот человек, Будда, давно уже умер и сгнил, а сейчас высохшая кость, якобы его палец, предлагается Вашему величеству для внесения в императорский дворец. Осмелюсь просить Ваше величество передать эту кость судьям, чтобы они уничтожили ее огнем или водой и покончили с этим вредным учением. Если Будда на самом деле такой, каким провозглашает себя, и если он обладает властью делать людей счастливыми или несчастными, тогда я молюсь, чтобы все зло, возникшее из такого поступка, пало бы на меня одного. Я убежден, однако, что у него нет такой власти". Именно за эту петицию Хань Юя сослали в Гуандун. Когда при следующем императоре Му-цзуне он вернулся ко двору и занял высокий пост, его протест еще не стерся в общественной памяти. Хань Юй был назначен императором в военное ведомство, что давало ему право следить за дисциплиной в армии. Поведение солдат значительно улучшилось, и люди стали говорить, что человек, готовый сжечь палец самого Благословенного Будды, не остановится перед наказанием простых солдат. ПРИМЕЧАНИЯ 1 Или просто "восемью бессмертными пьяницами". — Прим. ред. 2 В английском оригинале приводится текст стихотворения, опущенный здесь во избежание профанации поэтического текста по причине двойного перевода. Стихи Ли Бо неоднократно переводились на русский язык такими известными переводчиками, как Гитович и Эйдлин, и читатель легко может познакомиться с ними по различным сборникам (например, "Три танских поэта"). — Прим. ред. 3 Текст в квадратных скобках для связи текста, возникшей из-за пропуска стихотворения, добавлен редактором. 4 Нынешний "Небесный Наставник" жил на горе Лунхушань в Цзянси, пока в 1928 году не был изгнан оттуда коммунистической красной армией. Здесь имеется в виду 63-й Небесный Наставник Чжан Энь-пу, до 1947 года, кстати, еще возвращавшийся в Лунхушань. Нынешний 64-й иерарх живет на Тайване (подробнее см. выше). — Прим. ред. 5 По легенде Ли Бо попытался обнять отражение Луны в водах Янцзы и утонул. На месте его гибели, на утесах Цайшицзи, в 15 милях от Нанкина, поставили храм. 6 Это не так, поскольку у сунских неоконфуцианцев тоже были предшественники: Ван Тун, Ли Ао и Хань Юй (последнее отмечает ниже и автор). — Прим. ред.

В периоды Чжоу и Хань влияние других культур на китайское искусство никогда не было ни доминирующим, ни даже значительным. Преобладали собственные сюжеты, более или менее измененные контактами с другими народами; все чужеродное находилось в подчиненном положении и трансформировалось китайской традицией. Появление при династии Хань буддизма принесло новую культуропреобразующую силу, не только впитавшую религиозные концепции китайцев, но и давшую великую художественную традицию, вдохновленную чуждыми китайской мысли идеалами. Буддийская художественность искала самовыражения в пластических формах. Такое искусство в Китае прежде ограничивалось погребальной скульптурой. Буддийское искусство, пришедшее в Китай в IV–V веках, уже долго процветало в Индии и Центральной Азии, где тесно соприкасалось с культурами империи Александра, его преемников Селевкидов и римского Востока. В Гандхаре и Матхуре на северо-западе Индии эллинистические скульпторы (возможно, греческие поселенцы) творили под покровительством своих хозяев, облекая Будду и бодхисаттв в знакомые образы классических среднеземноморских божеств. Эти греко-индийские скульпторы не были высокоодаренными художниками. Умелые ремесленники, они совершенствовали давнюю традицию копирования копий, восходящую к Пергаму и самой Греции. Венки и атрибуты западных языческих божеств, в том числе и трезубец Посейдона, появляются в незнакомом обрамлении буддийских легенд и в руках учеников Будды. Именно из этих индийских центров эллинизированного буддизма и сама религия, и искусство дошли через Центральную Азию до Китая и, позднее, до Японии. С продвижением на восток эллинистическое влияние, сильное и даже преобладавшее в Гандхаре, слабело, оставляя лишь чисто индийские черты. Позднее, когда буддизм укрепился в Китае, искусство опять претерпело глубокие изменения, ведь создававшие его художники ничего не знали об оригиналах Гандхары, а еще меньше — о классическом искусстве Средиземноморья. Дух эллинизма так или иначе присутствовал во всех сферах искусства Тан и предшествовавшего ему периода "Шести династий", но, хотя сохранилось множество примеров его влияния на танскую керамику, все-таки оно преломлялось через буддийское искусство. И его своеобразным доверенным лицом в период становления буддизма в Китае стала скульптура. У живописи, служившей нуждам религии, всегда оставались мирские, то есть небуддийские источники вдохновения, будь то конфуцианские или даосские. Скульптура же оставалась чисто буддийским искусством, а когда в монастырях и обителях картины стали предпочитать статуям, буддизм уже пришел в упадок. Тесная взаимосвязь между буддизмом и ваянием подчеркивает чужеродный характер этого искусства. Искусство скульптуры всегда оставалось на службе у индийского учения, а если и черпало вдохновение из других источников, что проявлялось в создании монументальных фигур людей и животных для украшения императорских гробниц, это были лишь редкие исключения. Историю собственно китайской скульптуры, от которой сохранились лишь изваяния на императорских гробницах, можно проследить по письменным источникам вплоть до конца эпохи Чжоу . Буддийская скульптура находилась под эллинистическим влиянием и пришла в упадок, когда и это воздействие, и само учение, принесшее ее в Китай, утратили силу. Однако знакомый с греческими образцами западный зритель нашел бы ее шедевры неудовлетворительными и безвкусными. Нет ни одной скульптурно-пластической группы, ибо смотреть на произведения можно только спереди. Сложение тела не выражено, а лицо лишено индивидуальности. "Эллинистичность" в большей степени проявляется в деталях. Китайская буддийская скульптура сохранила лишь фрагменты греческой манеры исполнения, но в ней отсутствует греческий дух. Вдохновение было не греческим, но азиатским, и воспринимать такие произведения искусства можно, только если не выискивать вырождающиеся черты греческого стиля. Идеалы греческого и буддийского скульптора разнятся. Великие творцы классической эпохи смогли лучше кого бы то ни было выразить идею человечности. Для них человек был центром космоса, их боги — это люди-герои. Они желали создать индивидуальный образ и подчеркнуть красоту человека. Все это было чуждо индийским и китайским художникам. Они пытались изобразить не божество в форме совершенного человека, а Будду. Но таинство природы Будды заключалось в том, что он вышел за пределы человеческого бытия и полностью отрешился от эмоций и земных желаний. Скульпторы, работавшие в Лунмэне и многих других монастырях Китая, вдохновляемые пламенной верой, смогли воплотить в образе этот идеал предельной не- человечности. Их будды не являются людьми, поэтому пластика человеческого тела и не подчеркивается. Они лишены индивидуальности, ведь Будда — всеобщ, вечен и лишен желаний. Он сидит на возвышении для медитации, спокойный и отчужденный; его лицо озарено непостижимой улыбкой всеохватывающего божественного знания. Величественного, освободившегося от страстей и перерождений Будду ничто не связывает с людьми. Он навсегда оставил этот мир и покоится в нирване. Сдержанный китайский ум не мог долго довольствоваться индийским идеалом самоотречения. Яркий контраст между аскетизмом и чувственностью, пронизывающий индийское искусство, отозвался эхом и в Китае. После того, как буддийское искусство укоренилось в Китае и скульпторами стали местные мастера, традиционные для китайского вкуса равновесие и гармоничность начали постепенно модифицировать индийский аскетизм. Будды и бодхисаттвы стали менее отрешенными и более человечными. Китайские скульпторы создавали уже не божества, вышедшие за пределы человеческих желаний, а спокойные и величавые образы, которые не столько вознеслись над вожделениями, сколько примирили их в безмятежном и гармоничном единстве. Это — специфически китайская философия, но не буддийская. Разрыв с индийской традицией не привел китайцев к западным идеалам индивидуальности и человечности в греческом понимании. Они никогда не постигали сверхъестественное в человеческих образах. В ранних верованиях божества представлялись в абстрактных, почти геометрических символах. Китайский взгляд на религии был интеллектуальным, а не эмоциональным. Ханьские конфуцианцы, начавшие почитать Небо выше всех других природных сил, никогда не персонифицировали владыку вселенной и не создавали образов своего божества. Буддизм, воспринявший индо-эллинистические художественные традиции, пришел в Китай с уже сложившейся системой священных символов. Для китайцев она оставалась чужой, напоминавшей о своем ином происхождении, с ней они не чувствовали себя дома. Сплав чужеродных образцов и пыла верующих позволил создать новое искусство и поднять его на высокий уровень. Оно никогда не достигло изящества и совершенства других жанров, более родных китайцам, поэтому лучшие буддийские скульпторы известны гораздо меньше своих современников-художников. Движимая таким первым импульсом скульптура периода Вэй, пренебрегая пластической формой, добилась абстрактного, но мощного выражения духовной сущности буддизма. Когда позднее, при Тан, жажда технического совершенства сделала образы более человечными, изящными и изысканными, они утратили ту духовную мощь, что позволяет считать ранние скульптуры, несмотря на их ограниченность, великими произведениями искусства. Дао-сюань, ученый монах, живший во второй половине VII века, обнаружил то, что в течение последующих пятидесяти лет лишило жизненной силы буддийскую скульптуру. Он говорил о мастерах своего времени, что их творения настолько похожи на танцовщиц, что каждая придворная дама возомнила себя бодхисаттвой. Искусство ваяния практически полностью ограничивалось Северным Китаем, и, хотя и сохранились некоторые южные образы , их явно недостаточно, чтобы можно было сравнить стили. Делались предположения, что южный стиль, дошедший морем до Кореи, процветал там и воскрес вновь в первых японских творениях. В Северном Китае, наоборот, сохранилось множество ранних произведений искусства, хотя пещерные храмы, в которых в основном и сохранились скульптуры, пострадали от вандализма охотников за древностями. Юньган, самое раннее из этих святилищ, находится на севере Шаньси недалеко от Датуна, бывшего в V веке столицей некитайской династии Тоба-Вэй. В этих скульптурах преобладают индийские, иранские и эллинистические мотивы, китайские просматриваются с трудом, а надписи на китайском языке почти полностью отсутствуют. Видимо, в Юньгане работали не китайские мастера, а чужеземцы, вероятно, из Хотана и других городов Туркестана — в то время мощных центров буддизма. Скульптуры Юньгана более интересны с точки зрения восприятия буддизмом эллинистических концепций, чем сами по себе. Камень легко обрабатывается и при этом почти не разрушается, но посредственные мастера копировали, не понимая смысла, эллинистические мотивы, заимствованные из Гандхары. Только маленькие фигуры, где в изображении драпировки просматривается сходство с ханьским искусством, выдают работу и китайских скульпторов. В конце V века вэйские императоры перенесли столицу из пограничного Датуна в Лоян. В Лунмэнь, недалеко от новой столицы, они начали строить новый пещерный храм по образу храмов Юньгана. Однако он создавался уже местными мастерами, поэтому преобладала китайская культурная традиция. Скульптуры в Лунмэнь, создаваемые при вэйских, суйских и танских императорах вплоть до конца VII века, являются высшим достижением искусства ваяния в Китае. Кульминацией этого периода стало недолгое правление династии Суй и особенно ярого поборника буддизма Вэнь-ди (580–604). Суйские Будды полны наивысшего выражения вдохновения и веры и могут быть поставлены в один ряд с лучшими религиозными скульптурами всех времен. При танской династии, особенно в правление У-хоу (650–700), начался период изящества и "гуманизации". Уже созданные при Суй образы менее абстрактны, более пластичны по сравнению с вэйскими. Линии и драпировка менее