ибо в ямах вокруг главной могилы были найдены и скелеты слуг. Рядом с правителем закапывали также лошадей и колесницу. Из исторических записей известно, что этот обычай сохранился в некоторых частях Китая вплоть до династии Цинь (221–206 до н. э.). Таким образом, находки в Аньяне полностью подтвердили реальность и историчность шанской династии. С другой стороны, характер надписей таков, что он мало что добавляет к традиционно известному о шанцах. Так как Иньсюй был уничтожен еще до падения династии, нельзя было ожидать обнаружения каких-либо упоминаний об обстоятельствах завоевания шанцев чжоусцами. Однако на одной из костей упоминается Чжоу-хоу, а название "Чжоу" встречается и в других фрагментах. Если "Чжоу-хоу" — правильное прочтение, то это ссылка на предков чжоуских правителей, Вэнь-вана и У-вана, основавших династию. Гадательные кости, содержащие имена правителей, также указывают и на их предшественников, что было чрезвычайно важным в ритуале поклонения предкам. Обнаружено, что двадцать пять правителей принадлежат к шестнадцати поколениям вслед за основателем династии Таном, согласно исторической традиции. Это несоответствие между количеством правителей и поколений объясняется тем фактом, что шанцы практиковали наследование по линии братьев. Предположение, основанное на традиционных данных, было, таким образом, подтверждено надписями на гадательных костях. Находки в Аньяне обладают для историка особой значимостью. Они подтвердили содержащийся в старейших китайских исторических трудах перечень правителей и их имен, которые в настоящее время являются такими, какими были составлены в V веке до н. э. и восстановлены ханьскими учеными после запрещения и сожжения книг в 213 году до н. э. Иньсюй был уничтожен наводнением около 1100 года до н. э., и с этого времени гадательные кости в течение трех тысячелетий оставались погребенными в иле. Очевидно, таким образом, что исторические сведения, включенные в "Шу цзин", столь точно соответствующие содержанию надписей на гадательных костях, были получены из другого источника, раз Иньсюй лежал в руинах более пятисот лет. Находки из Аньяна стали первым археологическим экзаменом надежности исторической традиции, и эта традиция получила из Аньяна потрясающее подтверждение своей достоверности. А следовательно, она требует к себе большего уважения, чем то, которое ученые обыкновенно ей оказывали. Можно сделать и еще один вывод. Надписи на гадательных костях сделаны хотя и очень архаическими по форме, но, тем не менее, китайскими иероглифами, а не неизвестным или мертвым письмом. Это характеризует шанскую культуру Иньсюй как специфически китайскую культуру. Китайская письменность, представленная на гадательных костях, очевидно, прошла уже долгий путь от примитивных пиктографических знаков, с которых она начиналась. Такая эволюция не могла произойти за короткое время. Письменность шанского типа уже использовалась в течение нескольких веков и развилась из гораздо более древнего пиктографического письма. Поскольку никаких свидетельств, позволяющих предположить, что китайская письменность существовала в какой-либо иной стране, не существует, с уверенностью можно утверждать, что эта долгая эволюция письменных знаков-иероглифов происходила именно в Китае и что шанская культура, хотя и могла получить бронзу с запада, имела в самом Китае долгую историю. Является ли эта история тем периодом, который китайцы традиционно приписывают династии Ся — вопрос, который предстоит разрешить последующим археологическим открытиям. Таким образом, находки в Аньяне подтвердили три важных положения. Во-первых, что династия Шан действительно существовала; во-вторых, что она была прямой предшественницей или далеким предком позднейшей китайской культуры; и, в- третьих, что народ Шан принадлежал к бронзовому веку и обладал весьма совершенными технологиями. Были или нет чжоусцы народом, пришедшим с запада, но очевидно, что не они принесли в Китай первые элементы китайской цивилизации, раз их предшественники уже изобрели характерное китайское письмо и пользовались бронзой. Археология подтвердила существование династии Шан, но предложить что-нибудь касательно династии Ся ей не удается. Нет ни одного предмета, ни одной стоянки, которые могли бы быть датированы временем Ся, равно как нет и ни одного археологического свидетельства, что эта династия когда-нибудь существовала. Тем не менее, есть некоторые факты, которые следует взвесить, прежде чем отрицать Ся как мистификацию последующих веков, придуманную, дабы увеличить славу и древность китайской истории. Во-первых, можно спросить, почему сочинители придумали лишь одну легендарную династию, предшествовавшую исторической Шан? Мифический век императоров Неба, Земли и людей обладает аутентичной симметричностью легенды. Каждый владыка правит не только огромный промежуток времени, но и ровно столько же, сколько и другие. Но генеалогия династии Ся не отмечена никакими признаками мифа. Юй, основатель, представлен, наверное, более совершенным, чем это возможно, его деяния, безусловно, являются легендой, в которой одному герою были приписаны труды многих поколений. Но его наследники — простые смертные . Краткость истории Ся говорит в ее пользу. Если эту династию придумали китайцы последующих поколений, то они проявили удивительную скудость воображения. Скорее, ей присущ дух древней генеалогии, переданной устно еще до изобретения письма. Вторым свидетельством в пользу династии Ся является то единодушие, с которым она была воспринята древними китайцами. Древнейшие документы, предстающие сегодня такими же, какими они были собраны Конфуцием и его школой в V веке до н. э., считают династию Ся вполне исторической. Все последние принцы и аристократические кланы периода Чжоу (1050–221 до н. э.) провозглашают себя потомками Пяти Императоров или правителей Ся; выражение "все Ся" часто использовалось для обозначения союза государств и народов китайской культуры и расы. "Малый календарь Ся", очень древний фрагмент, сохранившийся в книге ханьского ученого I века до н. э. ("Ритуалы Старшего Дай"), является примитивным сельскохозяйственным календарем, который, как предполагалось, принадлежал времени династии Ся. Едва ли возможно, чтобы он был таким древним, однако само название свидетельствует об убежденности в существовании династии. С другой стороны, в "Одах", собрании очень древних стихов и песен, входящих в "Ши цзин" и являющихся старейшим китайским текстом, нет упоминаний ни о Яо, ни о Шуне, а о Юе хотя и говорится, но при этом "Од Ся" не существует. Нельзя отрицать, что во времена Чжоу китайцы были убеждены, что до шанской династии, на смену которой пришли сами чжоусцы, существовала другая династия, называвшаяся Ся, и что это название использовалось в то время для обозначения всего китайского мира или, как профессор Ли Цзи называет это, группы "мы". Отношение более поздних китайцев к династии Ся основывалось на вопросе происхождения и образования китайского народа. Во времена Чжоу династии Шан и Ся считались родственниками современных правителей китайского мира. Более того, нет никаких свидетельств того, что чжоусцы считали себя радикально отличным от шанцев народом. Государство Сун было населено шанцами и управлялось потомками правителей Шан. Сам Конфуций происходил от младшей ветви последнего дома Сун, перебравшейся в Лу. Семья Кунов, его потомки, до сих пор живущие в Шаньдуне, являются, таким образом, прямыми потомками шанских правителей. Значительная часть китайцев определенно берет свое начало в шанской народности. Бронзовый сосуд, найденный в 1957 году, содержит надпись, датирующую его временем правления Чжэн-вана, второго из владык Чжоу. Далее надпись говорит о наградах, пожалованных одному из его приверженцев за участие в войне против Шан, которая, очевидно, продолжалась в восточном Китае около царства Сун по крайней мере в течение еще одного поколения после официального завоевания Шан У-ваном. Поэтому вполне вероятно, что Сун удерживалось шанцами силой оружия, а отнюдь не было пожаловано им милостью победителя. С другой стороны, чжоусцы-завоеватели, как об этом говорят сами древние тексты, были если не подданными шанского государства, то, по крайней мере, очень тесно связаны с ним. Они лишь недавно "отбросили обычаи жунов и ди". Многие варварские племена вместе с китайской знатью следовали за У-ваном в его походе в долину Му. Однако отец У-вана, Вэнь-ван, "правитель Запада", был одним из князей при дворе шанского владыки и получил свой титул "правителя Запада" потому, что обязан был защищать западные границы от варваров. Из всех этих свидетельств кажется вполне вероятным, что чжоусцы были народом либо смешанного варварско-китайского происхождения (подобно царству Цинь, занимавшему ту же территорию в Шаньси в позднечжоуский период), либо варварским племенем, попавшим не столь давно в сферу шанского (китайского) культурного влияния. Родословные чжоуских наследных принцев, ведшие их происхождение от Хуан-ди, были, в таком случае, выдумкой, призванной придать легитимность правлению пришельцев, которые полностью ассимилировались китайской культурой. В древних текстах нет ничего, что могло бы дать аргументы в пользу теории о приходе чжоусцев из районов западнее плато Ганьсу. Действительно, "Дары Юя", древнее географическое описание империи, предположительно раннечжоуского времени, давая довольно точное описание течения восточных китайских рек, очень неопределенно говорит о западе. Оно утверждает, что с запада Ганьсу и Шэньси ограничены рекой, текущей с севера на юг, которой на самом деле не существует. Если бы чжоусцы пришли из Туркестана, было бы весьма странно, что они столь мало помнят о землях, через которые проходили. Древние китайские тексты упоминают о поселениях варварских народов в центре китайской общности. Жуны и и занимали территории в Шаньси, Хэбэе и на побережье полуострова Шаньдун. Они считались некитайскими аборигенами, но это не подтверждается реальными свидетельствами.