Дожили до осени. Шел солдатик со службы. Дело было вечером. Он попросился у этого мужика ночевать. Хозяин пустил, ужином накормил и увел в новую избу спать. Подумал, что, может быть, солдат знает, как от лешего избавиться.

Только солдат расположился на печке спать, вдруг зашумел ветер, так что вся изба задрожала. Отворились двери, и в избу вошел мужичок среднего роста, в белом зипуне. «А! Служивый здесь?» — «Здесь. Выпросился ночевать». — «Ну, хорошо. Я тоже ночевать пришел. Мы с тобой полалакаем».

Забрался мужик на печку, а служивый зажег лучину огня и засветил. «Ну что, служивый, табачок нюхаешь?» — «Нюхаю». — «А у меня как раз табак вышел весь. Пожалуйста, одолжи мне своего табачку!» — «С удовольствием, что ж!» И солдат подал свою берестяную тавлинку. Мужичок в одну ноздрю нюхнул, а в другую было нечего: он уже табакерку выколачивал. «Ох, дядюшка! Как ты нюхаешь! И самому ничего не осталось». — «Ты, — говорит, — знаешь, служивый, кто я такой?» — «Да уж какой леший нюхает пуще тебя!» — «Это я самый и есть».

Тогда солдат спрашивает: «А что, вы помираете или нет когда-нибудь?» — «Мы никогда не помираем; мы ходим по лесам, по домам, и вот если попадется под ногу игла, как ступим на иглу, тут и помрем». — «А как же ваши телеса убирают? Ведь вы велики!» Леший говорит: «Запрягай хоть пятнадцать лошадей и никогда нас не вывезти! А привяжи курицу и петуха на мочалко, пугни их, и они утащат, а ветер дунет, ничего не будет».

Легли они спать. Солдату не спится. Через некоторое время зажег он опять лучину, смотрит, а леший уснул: сам лежит на печи, а ноги на полатях у стены. Солдат вынул из ранца иголку и воткнул лешему в пятку. Леший стал помирать и растягиваться, так что стены затрещали.

Утром приходит хозяин. «Ну что, служивый? Каково ночевал?» — «Да, хорош твой ночлег! Смотри, какой леший лежит!» Хозяин обрадовался, думает: «Только выбросить его, и все! Больше ходить не будет».

Солдат собрался и ушел.

Мужик выломал простенок меж окон, привел трех меринов, привязал лешего за ноги и давай понукать, а веревки рвутся, леший с места не шевелится. Подумал мужик: «Раз солдат его ухаял, он может и убрать». Запряг телегу и поехал за солдатом.

Настиг в поле и говорит: «Эй, служивый! Поедем ко мне: убери его! Сколько возьмешь с меня?» — «Сто рублей». Мужик посадил солдата в телегу и привез домой.

Солдат поймал курицу и петуха и привязывает их мочалкой к лешему, а мужики над ним смеются: «Три мерина не могли вывезти, а он курицу и петуха привязывает!»

Солдат все приготовил, пугнул курицу и петуха, они побежали и вытащили на улицу лешего.

Ветер дунул, и лешего не стало.

Как ехать из Лижмы на Шуньгу, проезжаешь мимо избушки, живет в ней сердитый хозяин[16], оттого ее обегают, редко заезжают туда поодиночке. И ехал зимой добрый молодец по этому пути, в верстах двух от избушки сломались у него сани. Кое-как добрался он до избы, дальше ехать не на чем, да и нельзя: уж очень озяб. Вошел он в избу и слышит: на полатях кто-то стонет. Вот он помолился, перекрестился, на все стороны поклонился, достал себе из сумы хлеба и рыбник, сам закусил, а чего не съел, на печь положил. Оттуда проговорило тихим голосом: «Благодарствуешь, кормилец, на памяти; обогрейся и ничего не бойся».

Только он прилег на лавку, как вдруг растворилась дверь настежь, пошел со двора пар, и заговорил сердитый голос: «Русским духом пахнет, ты почто сюда пожаловал?» А с полатей отвечает женский голос: «Не тронь его, болезного доброго молодца; он меня без тебя накормил». — «Ну, — говорит, — коли так, оставайся же жив-здоров, я тебе сейчас санки налажу».

Прошло эдак с час времени, опять растворились двери, и заговорило: «Ты теперь обогрелся и поотдохнул: пора тебе в путь-дорогу».

Простился молодец с хозяйкой, вышел на двор и видит: стоят у дверей чудесные санки с полостью. Сел он в них барином и поехал на Шуньгу, рад, что от сердитого хозяина выбрался подобру- поздорову.

И случилось ему через год быть в Москве, приехал он к трактиру и зашел пить чай. Немного погодя подходит к нему купец и спрашивает: «Скажи на милость, молодец, где ты купил санки, точь-в-точь мои; зимой меня ветром из таких вышвырнуло. Как встал я на ноги — стоит одна лошадь с упряжью, а саней, словно как не бывало, нет».

Тут ему молодец рассказал всю правду, всю истину.

У одного барина был холоп кабальный. Вот и вздумал этот холоп на Ивана Купалу в самую ночь сходить в лес, сорвать папоротник, чтобы клад достать. Дождался он этой ночи. Уложил он барина спать, скинул крест, и, не молясь богу, в одиннадцать часов ночи пошел в лес. Входит в лес. Жутко ему стало, раздался свист, шум, гам, хохот, а он хоть и жутко, а идет. Только глядь, а черт с ногами на индейском петухе верхом едет. И это ничего, прошел холоп и слова не сказал. Глядит: вдали растет цветок, сияет, как точно на стебельке в огне уголек лежит. Обрадовался холоп, бегом бежит, уж почти к цветку подбежал, а черти его останавливают: кто за полу дернет, кто дорогу загородит, кто под ноги подкатится — упадет холоп. Не вытерпел он да как ругнет чертей: «Отойдите, — говорит, — вы от меня, проклятые!» Не успел он выговорить, его назад отбросило.

Делать нечего, поднялся холоп, пошел, видит: опять на прежнем месте блестит цветок. Снова его останавливают, опять дергают, он и знать не хочет, идет себе, не оглянется, ни словечка не скажет, не перекрестится, а сзади его такие-то строят чудеса, что страшно подумать. Холоп и знать ничего не хочет, подошел к цветку, нагнулся, ухватил его за стебелек, рванул, глядь: вместо цветка у черта рог оторвал, а цветок все растет по-прежнему, и на прежнем месте. Застонал черт на весь лес. Не вытерпел холоп да как плюнет ему в рожу: «Тьфу ты, чертова харя!» Не успел проговорить, его опять отбросило за лес. Убился больно, да делать нечего.

Вот он встал, идет опять в лес, и опять по- прежнему блестит цветок на прежнем месте. Опять его останавливают, дергают; терпит холоп, тихонько подполз к цветку и сорвал его. Пустился с цветком домой бежать и боль забыл. Уж на какие хитрости ни поднимались черти — ничего; холоп бежит и думать об этом забыл, раз десять упал.

Подбегает к дому, вдруг барин выходит из калитки, ругает холопа на чем свет стоит. «Алешка! Где ты, подлец, был? Как ты смел без спросу уйти?» Струсил холоп: злой был барин у него, да и вышел с палкой. Повинился: «Виноват, — говорит, — за цветком ходил, клад достать». Пуще прежнего барин озлился. «Я тебе дам за цветком ходить, я тебя ждал, ждал! Подай мне цветок: клад найдем, вместе разделим». Обрадовался холоп, что барин хочет клад вместе разделить, подал цветок. И вдруг барин провалился сквозь землю, и цветка не стало, и петухи запели.

Остался один холоп, поглядел, поглядел кругом себя и заплакал, бедняга, и побрел в дом. Входит, глядит, а барин спит и не вставал..

Потужил, потужил холоп, да так и остался ни с чем, лишь только с побоями.

Беден, беден жил человек, беден и нужден. А кто посмотрит на него, всякий скажет: «Счастье у тебя впереди!»

И пошел мужик свое счастье искать. Идет по дороге, вдруг видит: лежит сундук, красивенький, золотенький. «Может, золото в сундуке, может, тут мое и счастье», — подумал мужик.

Бился, бился около сундука, а открыть не может. И так, и эдак приступал — еле открыл. Заглянул в сундук, а там — змей. Вылез тот из своей темницы, стал большущий, да и говорит: «Вот я тебя съем, я голодный!» — «Ты что, я тебя освободил — ты меня же и съешь? Добра не помнишь?» — «Должно голодному есть», — отвечает змей. Заспорили они. «Давай, — говорит мужик, — спросим троих, кто встретится, кто из нас прав».

Пошли. Идет навстречу лошадь. Рассказывает ей мужик о споре, а та и отвечает: «Да, добро забывается».