— Ну и что ты предлагаешь? — говорит Эйбрам, не поворачиваясь. — Исследовать? Путешествовать? Ты забыл, что за тобой гоняется Аксиома? Тебе дважды повезло, но когда мы поймём… — он делает усталый вздох. — Когда они поймут, что здесь произошло, всё станет намного серьёзнее. Мы уже не сможем убежать.

— Надо бежать быстрее, — отвечаю я. Он показывает на упавший вертолёт.

— Это один из примерно десяти вертолётов, оставшихся в Америке, и ты знаешь, у кого остальные.

— А самолёт?

Он открывает рот, чтобы поиздеваться над этим вопросом, потом оглядывается на дочь, снова карабкающуюся на огромное колесо.

— Ты сказал, что ты пилот, — говорит Джули. — Сможешь вести 747?

Он отрывает взгляд от шасси, смотрит на круглый клоунский нос одного из крупнейших коммерческих авиалайнеров и смеётся.

— Эта грёбаная штука такая большая, что я и забыл, что это самолёт.

— Ты можешь его вести?

Он изучает его минуту, бормоча себе под нос.

— Что-то среднее между гражданским и военным… Последняя модель… Наверное, похож на С-17… - он бросает взгляд в сторону Джули. — Я смогу вести, если он летает, но это очень большое «если». Здесь всё поломано и выпотрошено.

— Он работает, — говорю я.

— В ангаре Island Air есть топливо, — говорит М, потом прикрывает рот ладонью и шепчет Норе:

— Я его нюхал. Нора улыбается.

— Крепкая штука?

— Ещё какая.

Эйбрам смотрит, как Мёртвые спотыкаются о трупы на асфальте. Смотрит на два новых трупа в вертолёте, одетых в такие же бежевые куртки, как и он сам. Смотрит на свою дочь, которая сидит на колесе на уровне его глаз. На её обеспокоенном лице появляется редкое радостное волнение.

— Нужно провести предполётную проверку, — говорит он, стараясь сохранять нейтральную интонацию. — Но не очень-то надейтесь.

* * *

Пока Эйбрам проверяет жизненно важные части самолёта, М провожает меня к своему секретному тайнику: под брезентом спрятана пирамида из бочек с топливом, хотя я сомневаюсь, что именно брезент сохранил его сокровище. В целом постапокалиптическое отчаяние почти не затронуло аэропорт. Здесь сохранились солнечные батареи, автомобили на ходу и самолёт, который, может быть, летает. Я подозреваю, что все эти годы грабителей сдерживали я и мои мёртвые приятели, собравшиеся здесь в большом количестве. Тысячи охранников работали круглосуточно — с перерывами на обед.

Мы загружаем столько бочек, сколько может поместиться в багажный погрузчик, и везём к самолёту. Эйбрам сидит на крыле, проверяя закрылки, и мы несколько минут наблюдаем за ним, пока он нас не замечает.

— Стабилизированное? — очевидно, что он хватается за соломинку. Мир десятилетиями готовился к апокалипсису, сохранение топлива было в приоритете. Найти скоропорт так же сложно, как китовый жир. М тычет рукой в этикетку на бочке: часы, окруженные стрелкой.

— Сколько ещё осталось? — спрашивает Эйбрам. М пожимает плечами.

— Много.

Эйбрам смотрит на бочки. Он открывает рот, но не может придумать отговорку и вздыхает.

— Привезите их. Нам понадобится каждая капля.

Открывается дверь аварийного выхода, и на крыло выходит Джули.

— Значит, всё работает? Он полетит?

— Это 2035-я модель, — устало отвечает Эйбрам. — Одна из последних, вышедших на авиалинии. Похоже, самое важное осталось в целости, — он вытирает пот со лба. — Мне нужно немного времени, но думаю, я сумею поднять его в воздух.

Я не видел у Джули такого взгляда с того дня на крыше Стадиона, когда она увидела, что труп, который поцеловала, оказался живым. Тогда как минимум одна вещь в мрачном мире могла измениться. Она ничего не говорит, просто стоит на крыле, а я купаюсь в её ослепительной улыбке. Когда солнце золотит кожу и ветер развевает ей волосы, шрамы и синяки на её лице на мгновение исчезают.

— Я могу поднять его в воздух, — предупреждает Эйбрам, — но не знаю, сколько мы там продержимся.

Джули не говорит ни слова. Она разворачивается, уходит обратно в самолёт и захлопывает дверь, продолжая улыбаться.

— Мне нужно около трёх часов, — говорит он нам с М, и мы отходим от гипнотического эффекта счастья Джули. — Примерно столько же времени понадобится Аксиоме, чтобы понять, что их команда потерпела поражение, и отправить ещё одну. Это сулит неприятности.

— Чем мы можем помочь? — спрашиваю я. Радостное волнение Джули и страх Эйбрама смешиваются внутри меня, как несовместимые лекарства.

— Мы собираемся отправить в путешествие через всю страну самого жирного летающего кабана в мире, — говорит он. — Нужно сбросить побольше веса.

М смотрит на своё большое пузо.

— Я… пойду за бочками.

— Убрать всё с кресел? — спрашиваю я, когда М неуклюже уходит прочь.

— Если есть время. Но ты можешь начать выносить дерьмо из кабины, — наконец, он отрывает взгляд от панели и переключает внимание на меня. — Значит, ты был зомби. И жил в этом самолёте.

Я киваю.

— Что зомби делают с книгами и с кисточками для рисования? Я опускаю глаза.

— Ничего не делают. Просто не хотят забыть.

— Что забыть?

— О существовании чего-то большего. Он равнодушно смотрит на меня.

— И, может быть, оно вернётся снова.

Он не отвечает и вообще никак не реагирует. Просто отворачивается и возобновляет работу. Я возвращаюсь в самолёт и принимаюсь за уборку.

* * *

Я никогда не объяснял Джули, что для меня значит весь этот хлам, и она никогда не спрашивала. Но, когда я выталкиваю кучи барахла из аварийных выходов и смотрю, как мусор ударяется об асфальт и разбивается вдребезги, она не помогает мне, а наблюдает издалека, как будто боится влезть во что-то личное.

— Это был якорь, — говорю я, выбрасывая охапку снежных шаров и наблюдая, как они лопаются, словно большие дождевые капли. — Который помогал мне держаться за старый мир.

Я поднимаю тяжёлую коробку с комиксами — с них я начал вспоминать, как читаются слова — и останавливаюсь, чтобы изучить обложку верхней книги.

Отважная группа выживших окружена толпой небрежно нарисованных зомби, отличающихся от людей только своими ранами. Тысячи людей с их семьями и историями превратились в сюжеты драм с несколькими привлекательными персонажами. Я бросаю коробку и смотрю, как трепещут страницы, как комиксы смешиваются с газетами и модными журналами, мускулистыми мужчинами и тощими как скелеты женщинами, монстрами, героями и полными отчаяния заголовками.

— Мне больше это не нужно.

Джули подходит ко мне. Поворачивает к себе моё лицо и целует. Потом пинает старый монитор и кричит: «Уух!», когда он взрывается с весёлым «чпок».

* * *

Нора предлагает нам помочь, но я вежливо отказываюсь. Уборка моего бывшего дома — очень эмоциональный процесс, и Джули — единственная, кому я доверяю свой хлам, поскольку она относится к нему с уважением. Нора пожимает плечами и уводит Спраут на улицу наблюдать за отцом, пока мы копаемся в моих суррогатных воспоминаниях, заменяющих отсутствующее прошлое.

Мы с удовольствием сражаемся с беспорядком — всё должно быть выброшено, но когда я поднимаю проигрыватель, Джули даёт мне подзатыльник.

— С ума сошёл? Поставь на место и включи.

— Он тяжёлый.

— Последние пять дней мы только и слышали, что приказы, стрельбу и наши крики. Я хочу послушать какую-нибудь музыку.

Она ставит пластинку, вытащенную с верхней полки. В колонки врываются вступительные звуки тромбона из песни Синатры «Лети со мной» и Джули сияет.

— Никогда бы не подумала, что мы включим эту песню, без шуток.

Пока мы работаем, она старательно выбирает самые оптимистичные композиции, хотя по большей части моя коллекция довольно безрадостна. Сам того не осознавая, я, похоже, собирал два жанра музыки: тёплые утешающие реликвии более простого времени и горьковато-сладкую меланхолию от начала до конца.