Я посмотрел на Найм, и на какую-то секунду мне показалось, что я никогда ее не видел. Она застенчиво улыбнулась. Я перевел взгляд на Конора, который показал жестом, чтобы мы поскорее уходили, потом на Эмер. Когда мы покидали их, я заметил, что Эмер направляется в главный зал. Зайдя за угол, Найм остановилась и сказала:
— Я наблюдала за тобой и Эмер. Я все поняла и не стану обижаться, если ты передумал.
Какое-то время я молча смотрел на нее, потом потянул тесемку, удерживавшую на плечах ее платье. Оно скользнуло вниз и упало на пол.
Мы нашли свободную комнату и занимались любовью, казалось, целый день, двигаясь так медленно, что иногда вообще замирали и тогда просто молча смотрели друг на друга. Когда все подошло к концу, это было похоже на падение с утеса, полет в вечность. То тепло, которое зажгла во мне Эмер, вместе со сладостной истомой перетекло в мою подругу, и мы заснули в объятиях друг друга.
То ли я перебрал вина, то ли съел слишком много устриц, но мне приснился странный сон. Мне казалось, что я бодрствую. В комнате находилась какая-то девушка, хотя дверь оставалась запертой. У нее были длинные рыжие волосы и тонкое полотняное платье. Когда она двигалась, ее босые ноги не переступали, а скользили, не касаясь земли. У нее было бледное лицо, почти бескровное, а печальные глаза светились мягким красноватым блеском.
Найм тихо застонала во сне. Я сел на кровати, стараясь ее не будить. Незнакомая девушка наблюдала за мной, не говоря ни слова.
— Кто ты? — спросил я и поежился.
Мне показалось, что в комнате стало очень холодно. Она неожиданно улыбнулась, и между бледными губами показались черные зубы.
— Мы с-с-снова встретилис-с-сь, Лири, — прерывисто говорила она, в паузах между словами со свистом втягивая воздух.
— Я не помню…
Девушка снова улыбнулась.
— О да, мы уже знакомы. Вне всякого сомнения. Даже больше, чем просто знакомы, гораздо больше.
Кривая черная улыбка на лице юной девушки казалась ухмылкой старой волчицы, выслеживающей больное животное. Причем она улыбалась так, словно знала меня, как будто раньше я часто бывал в ее комнате.
— Ты помнишь ту ночь… когда мы к тебе пришли? Ты был вес-с-сьма энергичен.
Мне больше не было нужды копаться в памяти, потому что она сама мне обо всем напомнила. Она исчезла, а на ее месте появилось нечто, и это нечто, извиваясь и шипя, скребя когтями одеяло, вползло на кровать. Искривленное бесформенное туловище, перекрученное так, что почти ничем не напоминало человеческое, с тремя головами и шестью руками. Оно заползло на меня, руки впились в мою спину, губы принялись шарить в паху и вдруг я почувствовал знакомый сырой запах лежалого мяса и прокисшего молока. Неожиданно оно заполнило мой мозг — я знал его так же хорошо, как самого себя. Я знал, что оно сделало, откуда оно взялось и почему оно должно было победить.
Оно почувствовало, что я признал его, и издало короткий смешок. Потом чудовище снова зашипело, плюхнулось на пол и опять превратилось в девушку. Я до сих пор продолжаю ощущать холод в тех местах, где меня касалась кожа чудища, и знаю, что теперь никогда больше не смогу почувствовать себя чистым.
— Мы… дочери Калатина. Теперь ты нас-с-с вс-с-спомнил.
Я задрожал от холода и страха. Она приблизилась.
— Кухулин… убил нашего отца, это случилось до нашего рождения. Еще в утробе матери мы чувс-с-ствовали… мы знали о его смерти. Мы ощущали боль нашей матери до самого момента рождения. И в этот же момент мы пережили ее смерть. — У нее были черные глаза рептилии, холодные и немигающие. — Тебе нас-с-с жалко?
О боги, конечно нет. Я почувствовал желание в запахе ее дыхания и отпрянул.
— Да, мне вас жалко, — соврал я. — Нельзя, чтобы ребенок оставался без отца, без матери.
Она усмехнулась и свесила голову набок, словно у нее была сломана шея. Ее голос стал высоким и скрипучим, что, очевидно, следовало рассматривать как кокетливое заигрывание.
— Верно. Впрочем, это не важно. Скоро Кухулин умрет, и мы с-с-сможем отдохнуть. — Она ткнула в мою сторону черным изгрызенным ногтем. — Мы показали тебе то, что… с-с-с-случится, то, что тебя… ожидает. Ты хочешь умереть вмес-с-сте с-с-с ним?
А какой у меня был выбор? У меня появилось неприятное ощущение человека, знающего, что мне придется выступить в качестве жертвы.
— А Кухулин обязательно должен умереть? — спросил я.
Ее голова резко наклонилась, и на меня, словно из сырой могилы, дохнуло смрадом.
— О да, — прошипела она. — О да.
— Тогда я тоже умру вместе с ним.
Я говорил совершенно искренне, хотя никогда не думал, что скажу это. Однако лучше стоять плечом к плечу с Кухулином под ярким солнцем, хоть и против всей армии Мейв, чем торчать в темной спальне с таким чудовищем.
Она подскочила так, словно я отвесил ей пощечину, при этом ее конечности закачались, как у тряпичной куклы. Она приблизилась ко мне и наклонилась над кроватью. Найм зашевелилась во сне. Девушка посмотрела на нее и ухмыльнулась, давая мне возможность рассмотреть ее гнилые зубы с близкого расстояния. У меня возникло такое ощущение, словно все мои кости превратились в лед.
— Была ли она столь же… хороша, как мы?
Она выпрямилась, поднесла руку к тесемке, стягивавшей платье у шеи, и распустила ее, так же, как незадолго до этого я поступил с платьем Найм. Ее одеяние свалилось к ногам.
Груди девушки были морщинистыми и сухими, как водоросли на прибрежном песке, серое увядшее тело покрывали красные мокрые язвы. Она засмеялась, сжимая груди в ладонях и предлагая их мне. Потом шагнула вперед и попыталась прижать мое лицо к своему животу. Я закричал и отшатнулся, отпихивая ее тело. Она засмеялась, покачивая бедрами перед самым моим носом, словно танцовщица, а потом подцепила ногой свое платье и набросила его мне на голову. Оно свалилось на меня прежде, чем я успел что-нибудь предпринять. Меня окутал соленый могильный запах смерти. Платье липло к голове и рукам, будто мокрое. Я отчаянно пытался от него избавиться. Потом я почувствовал прикосновение ее рук, ударил наугад, услышал крик боли и испуга, и тут понял: что-то не так. Я легко стянул с головы одеяло. Найм лежала на полу, схватившись за плечо.
— Что… Ты не ушиблась?
Я огляделся. Дочери Калатина исчезли.
— Да нет, вроде все в порядке, — ответила Найм, с трудом забираясь обратно в постель. — А ты всегда во сне молотишь людей руками и выбрасываешь их из постели?
Я прижал ее к груди, она рассмеялась и почти сразу заснула. Я лежал до самого рассвета, обнимая ее, и, не смыкая глаз, ожидал, когда придет солнечный свет и заставит холод уйти из моих костей.
43
Когда я наконец добрался до пиршественного зала, то понял, что пирушка закончилась совсем недавно. По всей комнате лежали спящие женщины — некоторые прикорнули в углу, другие растянулись под столами, третьи — на стульях. Кухулин тоже спал. Он раскинулся в кресле, по форме напоминавшем чашу; голова запрокинулась назад, словно ему сломали хребет, челюсть отвисла, из разинутого рта доносился булькающий храп. Судя по всему, он был мертвецки пьян. Я еще никогда не видел его в таком виде и, честно говоря, думаю, что он до такой степени никогда и не напивался. Мимо, держась за голову и прихлебывая воду из чашки, проковыляла одна из нескольких все еще бодрствующих женщин. Я ухватил ее за руку.
— Как вам удалось заставить его так напиться?
Она слабо улыбнулась и покачала головой. Ее лицо тут же сморщилось от боли.
— Мы и не заставляли, — пояснила она. — Эмер подлила в его чашу столько снотворного снадобья, что этого хватило бы, чтобы свалить двоих обычных мужчин, но он даже ничего не почувствовал. Только после того как он выпил еще три чаши, можно было догадаться, что снотворное хоть как-то на него действует. Одному Лугу известно, сколько ему пришлось выпить, прежде чем заснуть.
Я усмехнулся.