— Рад тебя видеть. Мы можем войти?

Тетива ослабла.

— Да.

Должно быть, мое лицо выражало надежду, поскольку Улинн нахмурилась.

— Учти, что ничего не изменилось.

Возникла пауза, затем прозвучала команда, и засовы были отодвинуты. Вскоре одна половина гигантских деревянных ворот открылась. Я огляделся и увидел, что внутренний двор, обычно шумный, полный животных и людей, спешащих по своим делам, был почти пуст. В дальнем его конце несколько женщин упражнялись в стрельбе из лука, а остальные неподалеку от нас тренировались биться на мечах. Ими руководил какой-то старик. Заклятие Мачи, очевидно, сильнее всего подействовало на тех, кто мог бы оказаться наиболее полезным для защиты Ольстера. Видимо, старик тоже страдал немощью, поскольку во время движения глаза его прищуривались, а губы сжимались. Кроме него; нигде не видно было ни одного взрослого мужчины.

Улинн с мрачным выражением лица спустилась к нам по ступеням.

— В замке не осталось ни одного мужчины, способного держать оружие, — сообщила она. — Вы — первые мужчины в стоячем положении, которых я увидела за всю неделю.

Видимо, я улыбнулся при мысли о том, что являюсь в округе единственным мужчиной в стоячем положении, поскольку она тут же резким тоном добавила:

— Не рассчитывайте, что мы рады вас здесь видеть. — Она посмотрела на нас с сомнением. — Колесничий и бард. Если не найдется гораздо больше таких же, как вы, а, желательно, и гораздо лучших, то с нами скоро будет покончено.

Я понимал, что сейчас не время для споров с ней.

— А где король?

Впервые за все это время она заговорила радостным тоном.

— В своих покоях. У него боли сильнее, чем у всех прочих. Каффа говорит, что на этот раз все будет хуже и тянуться будет дольше, чем раньше.

Вместе с Оуэном мы направились в комнаты короля, сопровождаемые Улинн. В каждом коридоре до нас доносились крики боли мужчин. Мимо нас прошла угрюмая женщина с кувшином.

— Теперь они с большим состраданием будут относиться к родовым мукам женщин, — весело ухмыляясь, заявила Улинн.

Мы с Оуэном молча сглотнули и продолжили свой путь.

Дверь в комнату Конора была открыта, так что я мог видеть его кровать. На ней, как пойманная гадюка, корчился от боли голый король. Две женщины пытались накрыть его медвежьей шкурой, но он сбрасывал ее, снова и снова.

— Король примет вас прямо сейчас, — прошептала Улинн и, прежде чем удалиться, посмотрела на него со смешанным выражением гнева и удовлетворения на лице.

Когда мы приблизились, боль, видимо, несколько ослабла и Конор в изнеможении вытянулся на постели. Из его горла вырывалось хриплое дыхание. Весь он был покрыт потом и издавал такой запах, будто не мылся целую неделю. Его глаза приоткрылись, и он, нетерпеливо шевеля пальцами, сделал мне знак приблизиться.

— Так, значит, это правда. Мейв идет на нас?

Я молча кивнул. Его потемневшее лицо исказила гримаса страдания.

— Тогда мы все умрем, — сказал он.

Его тело снова выгнулось, как в агонии. Я попытался ему помочь, хотя в данном случае ничего не мог сделать. Можно было подумать, что боль будет мучить его вечно, но в тот момент, когда его тело, казалось, было уже не в состоянии ее терпеть, Конор снова упал на кровать с криком изнеможения. Я решил уточнить ситуацию.

— Армия Коннота находится на марше, но Мейв пожертвовала скоростью передвижения, чтобы увеличить численность войска. Они будут у Прохода через три дня или, возможно, несколько раньше.

Он схватил меня за рубашку и притянул к себе так, что я ощутил идущий от него кислый запах и увидел отчаяние в его глазах.

— Каффа говорит, что боли пройдут через двадцать дней. Можно ли как-то их задержать?

Я только пожал плечами, не зная ответа.

— С ними идет Фергус, но его намерения двойственны. Может быть, ему удастся немного замедлить их движение, — сказал я. — К тому же многочисленность их сил заставляет войска двигаться неспешно. Скоро здесь будет Кухулин и…

— Кухулин? Но что может сделать один человек?

— То, что сможет, — произнес тихий голос.

Я повернулся и увидел в дверном проеме Кухулина. Никто из нас не заметил, как он вошел. Позади него я уловил движение и понял, что он в целях безопасности привез в Имейн Мачу Эмер. Сердце так громко содрогнулось в моей груди, что остальные, должно быть, смогли услышать этот звук.

— Пойдем, — сказал мне Кухулин. — Мы должны спешить.

Я повернулся к королю, но его в этот момент охватил очередной приступ, тем более что говорить больше было не о чем. Я последовал за Кухулином, не обращая внимания на то, идет ли за нами Оуэн. Оглядевшись, я обнаружил, что Эмер исчезла. Сейчас было неподходящее время для мечтаний о чужой жене, но, тем не менее, я чувствовал досаду из-за того, что она не задержалась, чтобы поприветствовать меня.

— Куда мы направляемся? — спросил я.

— В Ирард Куилен, — мрачно сообщил Кухулин. — Воины Коннота должны идти через Проход. Если мы встретим их там, то у нас будет шанс. Если же они минуют Проход до нашего появления, то обрушатся на Ольстер как вино, льющееся из чаши, и их уже ничто не остановит.

Я не стал спрашивать, каким образом мы сможем их остановить. Моим ценным качеством всегда было то, что я никогда не беспокоился о будущем, когда возникала какая-то проблема. Всему свое время. Кроме того, я вообще не хотел об этом слишком много думать. Тем не менее я был абсолютно уверен, что у Ирард Куилен нас поджидает смерть.

Мой сон в ту ночь был прерывистым и беспокойным, меня посетило очередное видение дочерей Калатина. Я не помнил, как они появились, но, проснувшись, снова ощутил исходящий от меня уже знакомый запах немытого тела и прокисшего молока. Я вспомнил первое утро, когда я проснулся после их визита и, стоя под струей водопада, ожесточенно тер кожу камнем до крови, чтобы избавиться от этого запаха. Их ноги оставили следы в песке моего разума точно так же, как их ногти оставили царапины на моей спине. Они хотели, чтобы я кое-что увидел, хотели мне кое о чем сообщить. Я видел, что Эйлилл сидел вместе с Мейв у пещеры высоко над их лагерем, и понимал, что наша гибель предрешена. Это очень понравилось дочерям Калатина, и я ощутил на себе отголосок их удовлетворенности. Пока я спал, они показали мне то, что случилось на расстоянии многих и многих миль так ясно, будто я сам шагал рядом с Эйлиллом.

Эйлилл откинул тяжелое полотно и вошел в палатку Мейв, обращаясь к ней:

— Я должен поговорить с тобой. В лагере идут разговоры об отъезде. Люди из Ленстера…

Он замолчал, обнаружив, что ее не было в палатке. Несколько рабов занимались подрезкой фитилей ламп, бросавших золотистый отблеск на богатые шелка ее кровати. Эйлилл с огорчением заметил, что постель смята на обеих половинах ложа, но без его участия.

— Где королева?

Рабыни встали перед ним на колени и склонили головы.

— Она нам ничего не сказала.

— Проклятье! Если она вернется, немедленно сообщите мне!

Они закивали, не поднимая голов. Эйлилл развернулся и вышел из палатки. Он схватил за плечо часового и повернул его к себе.

— Куда она пошла?

Стражником оказался грузный человек крепкого телосложения, с курчавой черной бородой до пояса. Эйлилл узнал в нем одного из ветеранов, из тех, кто сражался вместе с Мейв еще до появления Эйлилла. Это был Эойн МакГонелл. Эйлилл не знал Эойна лично, но смутно помнил, что одной пьяной ночью имел весьма близкое знакомство с его дочерью. Сейчас, когда он подумал об этом, сходство отца и дочери показалось ему очевидным.

— Эойн, я должен поговорить с королевой. Ты, должно быть, знаешь, куда она отправилась. Меня не интересует, с кем она, но мне нужно ее увидеть.

Эойн некоторое время изучающе смотрел на Эйлилла.

— Мы с тобой раньше не разговаривали.

— Это понятно, поскольку мы лично не знакомы, а следовательно, и не разговаривали… Я видел тебя единственный раз, причем ты находился на расстоянии десяти бросков копья, повернувшись ко мне спиной, к тому же было темно. А теперь скажи мне, где она?