— Я все еще молод. Еще есть время.

Кухулин сохранял спокойствие, но Форгалл видел, что его слова задели за нужную струну. Было совершенно очевидно, что Кухулина уже посещали подобные мысли. Форгалл решил пойти еще дальше.

— Наверняка в Ольстере не осталось ни одного воина, который мог бы тебя научить чему-нибудь, чего ты не знаешь, — он повернулся к остальным гостям, говоря о Кухулине так, словно его не было вместе с ними. — Вот если бы Кухулин продолжил свое обучение под началом Домналла Милдмэйла из Альбы, тогда бы он мог вдвое улучшить воинское мастерство, а уж если бы пошел в ученики к Скиате и попрактиковался на ее острове, где бы ему ничего не мешало, — о, тогда бы ни один воин в Европе не смог бы выстоять против него!

Форгалл говорил с улыбкой на лице, обращенной ко всем присутствующим, однако сами слова были выпущены в Кухулина, словно камень из пращи, и камень этот попал в цель. Кухулин наклонился над столом, и его раскрасневшееся лицо выражало возбуждение и решимость.

— Клянусь Лугом, ты сказал то, о чем я думал в течение последних трех месяцев: в Ольстере не осталось человека, который мог бы меня еще чему-нибудь научить! Я поеду к тем людям, о которых ты говоришь, и научусь всему, что они смогут мне показать!

Лицо Форгалла расплылось в широкой усмешке.

— Тогда будь осторожен, ведь по крайней мере один из них — женщина. Но, тем не менее, Скиата — величайший воин на этих островах.

— Мужчина или женщина — я все равно отправлюсь к ним!

— Было бы очень жаль, если бы ты этого не сделал. Впрочем, завтра ты проснешься и забудешь о своем решении.

— Не забуду. Клянусь!

Так Форгалл хитростью заставил Кухулина покинуть Ольстер и отправиться в Альбу, где его поджидало много опасностей.

На следующий день Форгалл вернулся в свой замок, где его с нетерпением ждали жена и дочь. Жена, знавшая о его плане, отвела его в сторону.

— Он согласился уехать? — спросила она. Форгалл кивнул. Впервые за несколько дней на ее лице появилась улыбка. — Значит, мой сон, возможно, не был вещим?

Сон, который приснился жене Форгалла, не давал ей заснуть с тех пор, как она его увидела, потому что она боялась, что он ей снова приснится. Ей приснилось, что Кухулин убил Форгалла, похитил Эмер и сжег дотла их замок, уничтожив при этом многих воинов. Она не давала Форгаллу покоя, пока он не согласился вынудить Кухулина покинуть Ирландию и попытать счастья в чужих краях. Ни у нее, ни у Форгалла не было причины ненавидеть Кухулина, однако она боялась его и того, что он может сделать с ее домом и семьей. Она знала, что ни у одного из мужчин, обитавших в ее замке, нет никаких шансов победить его в честной схватке. Судя по всему, лучшей возможностью было отправить его как можно дальше, в такое место, где он мог погибнуть в бою или пасть жертвой коварных обитателей Альбы.

Перед отъездом первым делом Кухулин отправился к стенам замка Эмер, где она со своими подругами грелась под теплыми лучами солнца. Подруги сгрудились вокруг нее, наблюдая, как она занимается вышиванием, а некоторые из них пытались повторить движения ее пальцев, в которых мелькала игла, проходя сквозь ткань, как дым сквозь сухие ветки, однако не могли состязаться с ней ни в скорости, ни в сноровке. Кухулин на мгновение замер, любуясь девушкой, ее волосами, падающими на лицо, белой кожей и темными глазами, проникавшими в самые потаенные уголки его души. Он хотел, чтобы во время путешествия память о ней осталась в самом его сердце.

Увидев приближающегося Кухулина, подружки Эмер приветствовали его радостными криками, а некоторые из них, взглянув на него, переводили завистливый взгляд на Эмер, ибо знали, что он обещал ей руку и сердце. Он был очень красив, когда шел к ним, пробираясь сквозь высокую летнюю траву. Его длинные черные волосы падали на плечи и обрамляли худое лицо, притеняя его, поэтому серебристые глаза сияли из темноты еще ярче. Его руки и ноги были изящны, тем не менее он двигался с грацией могучего хищника, и многие женщины, увидев его, чувствовали окружавшую его ауру мощи. Плащ развевался за его спиной, словно его несли невидимые слуги, его одежда была сшита из тончайшей материи и украшена рубинами, а у самого горла плащ скрепляла красная с золотом пряжка.

Эмер заглянула в его глаза и поняла, что он уезжает. Она провела по его безбородому лицу кончиком пальца и сказала:

— Ты не забудешь меня?

— Я буду о тебе помнить.

— Ты сделаешь то, о чем я просила?

— Я же сказал: ты можешь считать, что это уже сделано.

— Как жаль, что я могу лишь так считать, как жаль, что Кухулин уезжает, а не возвращается.

— Я оставляю свое сердце здесь, с тобой.

— А мое увозишь с собой. Пусть боги сделают гладким твой путь.

— И сделают его прямым, чтобы я мог побыстрее к тебе вернуться.

Он поцеловал ее в первый раз, потом повернулся и крикнул, требуя подать его колесницу.

Разумеется, ею управлял его верный колесничий.

В те дни все мои мысли были только об Эмер, и когда я спал, и когда бодрствовал. Ее образ поселился в моем сознании с тех пор, как мы покинули замок Фергалла. Я помнил во всех подробностях, как ее волосы струились по спине золотистой волной; ощущение спокойствия, окружавшее ее; то, что губы ее никогда не смыкались полностью; ее глаза, в глубине которых искрилось веселье. Я знал, какой на ощупь была ее кожа, хотя я никогда не подходил к ней достаточно близко, чтобы хотя бы попытаться к ней прикоснуться. В том волнении, которое она во мне вызывала, был смысл земного существования, и в то же время я знал, что она никогда не станет моей.

Ее любил мой друг, и, я подозревал, она тоже любила его. Я бы никогда не причинил боли ни ему, ни ей, никогда бы не позволил себе нарушить то, что возникло между ними. Я знал, что мне следует перестать думать о ней, но пока еще не вполне был к этому готов. Поэтому я напивался до беспамятства и пытался отвлечься, как только мог.

Однажды, вскоре после нашей поездки к Эмер, я лежал на траве, погрузившись в полудрему. Солнце приятно согревало лицо, делать было нечего. Это был один из тех радостных моментов, которые случаются не очень часто. Тогда хочется, чтобы время остановилось, или чтобы все шло своим чередом, оставив тебя в покое. Однако такие моменты слишком хороши, чтобы длиться долго.

Я вдруг почувствовал, что рядом кто-то есть. Я поднял перчатку, прикрывавшую глаза, и увидел Кухулина, стоявшего у меня в ногах. Солнце светило из-за его спины, отчего вокруг его темной головы возник светящийся ореол. Выражение его лица было, как обычно, серьезным.

— Привет, — сказал я.

— Мне пора. — Он, как всегда, сразу взял быка за рога.

— Ты ведь только что вернулся из поездки.

Улыбка на его губах была яркой, как солнечный свет между двумя тучами в грозу, и исчезла так же быстро.

— Нет. Мне пора уезжать.

Из-за его манеры выражать свои мысли я снова был застигнут врасплох, как это очень часто случалось. Похоже, ему никогда не приходило в голову, что существуют и другие способы что-то сообщить, кроме как просто поставить тебя перед фактом. Он был слишком прямолинеен и полностью лишен чувства такта. Кухулин никогда заранее не готовил тебя к разным неожиданностям, никогда не пытался представить все немного по-другому и не задумывался над тем, как ты можешь воспринять его слова. Он прямо говорил то, что думал.

— Куда и зачем? — уточнил я.

Он выглядел довольным.

— Чтобы стать воином.

Я удивился.

— Но ведь ты и так уже воин. Головы твоих врагов висят в Зале трофеев рядом с головами, которые добыл Коналл и другие великие воины Красной Ветви. Ты ведь еще мальчик. Что ты хочешь доказать?

Я был вполне доволен своей речью. Он посмотрел на меня и улыбнулся. Эту улыбку я хорошо знал. Она напомнила мне, как мало на самом деле мне о нем известно.

— Я должен научиться драться, как настоящий герой, — ответил он, — а потом я должен научиться драться лучше любого героя. Я освою все приемы, все искусства, все движения, а когда вернусь, то уже никто не сможет сразиться со мной и остаться в живых.