Отправив Грюма и старших Уизли в штаб Ордена, собирать его членов и оповещать их о внеочередном собрании, намеченном на утро, Дамблдор жестом велел нам с Роном придвигаться поближе. Рон, не видевший намека, который показал директор мне, недоуменно захлопал глазами, но беспрекословно подчинился. Я придвинулся тоже. Нетерпения и возбуждения, как в прошлый раз, когда обнаружилось местонахождение диадемы, или когда я выяснил, кто такой таинственный Р.А.Б., по-прежнему не было — только все растущее внутреннее напряжение.

— У меня есть для вас хорошая новость, — ровным, ничего не выражающим тоном сказал Дамблдор, и вздохнул. — Хотя, в свете сегодняшних событий, боюсь, она и вполовину не так хороша, как могла бы быть.

— Что, Нагайна прикусила язык и сдохла? — спросил я, неловко попытавшись разрядить обстановку. Однако незамысловатая шутка прозвучала излишне резко, даже для моего собственного уха, и я смущенно опустил взгляд. Дамблдор, к счастью, оставил мою реплику без внимания, за что я был ему страшно признателен.

— Наши переговоры увенчались успехом, — не очень понятно (а точнее, совсем непонятно) сказал директор, отодвигая один из многочисленных ящиков своего стола. Мы с Роном недоумевающе переглянулись. — И в связи с этим у нас возникла… еще одна проблема, — проговорил директор, извлекая из ящика нечто, блеснувшее золотом, отражая пламя свечей и камина. Я заморгал, когда Дамблдор, заботливо расправив цепочку, выложил на стол большой золотой медальон с изображением стилизованной под букву «S» змеи на крышке. Он был знакомым — и незнакомым. ТОТ медальон, который я помнил по многочисленным чужим воспоминаниям, просмотренным в прошлом году, был почти его близнецом — но никогда не блестел ТАК ярко — словно всего лишь минуту назад покинул ювелирную мастерскую, где был изготовлен. Золото сверкало, начищенное до зеркального блеска, на всей поверхности, казалось, не было ни соринки, ни царапинки. Украшавшие крышку изумруды тоже были начищены и отполированы так, что при более ярком свете смотреть на них было бы больно глазам. Я нахмурился и вопросительно посмотрел на директора.

— Сэр, а почему… Это ведь… Это он, да? — уточнил зачем-то я. Дамблдор кивнул.

— Тебя смущает то, как он выглядит? — понимающе улыбнулся он. — Но в этом нет ничего удивительного. Медальон провел больше года в коллекции рода Меллори, а они свои экспонаты держат только в безукоризненно безупречном состоянии. Его всего лишь заново почистили и отполировали.

— А он… Он действует? — выдавил Рон, глядя на медальон со смесью восхищения и ужаса. Я не сомневался в отрицательном ответе, но к моему удивлению и ужасу, директор снова кивнул. Я даже подскочил на месте. О чем Дамблдор только думает, храня в столе ДЕЙСТВУЮЩИЙ крестраж?! Мало нам было того, что натворила Джинни под воздействием Тома Риддла из дневника? Нет, сам директор вряд ли подвергнется влиянию души Волдеморта, но все-таки, осторожность есть осторожность, и вообще…

— Сэр, почему вы не уничтожили его? — выпалил я. Ответом мне стал проницательный взгляд невозможно голубых глаз.

— Ну, очевидно, потому, Гарри, что на медальон наложены сильнейшие чары неразбиваемости, — ответил директор. — Сильнейшие — и очень искусные. Они так тесно переплетены с самой структурой медальона, что снять их практически невозможно. Нет, конечно, сделать это можно, но на это уйдет куда больше сил и времени, чем у нас есть сейчас.

— Постойте, но раз так… выходит, его почти невозможно и уничтожить? — нахмурился я. Что-то не сходилось. Дамблдор уверял, что у крестражей есть слабое место, да и потом, я сам видел, что способен сделать с металлом яд василиска… Это не говоря уже о дневнике.

— В таком виде — нет, — ответил Дамблдор. — Оболочка защищена дополнительными охранными чарами, которые, увы, не поддаются внешнему воздействию. Как ни печально, но даже яд василиска с того самого клыка, которым вы с юным Малфоем уничтожили диадему Рейвенкло, оказался не в состоянии причинить вред ЭТОЙ вещи. Впрочем, это не удивительно. Медальон принадлежал Салазару Слизерину, а уж у него-то была возможность закалить его при помощи этого самого яда. Возможно, медальон могло бы уничтожить Адово Пламя, но не могу ручаться за это целиком и полностью. К тому же, Адово Пламя, или, как его еще называют, Дьявольский Огонь, — вещь чрезвычайно опасная, и я пошел бы не его применение только если бы другого выхода не оставалось.

— Тогда как же его уничтожить? — растеряно спросил Рон, косясь на крестраж чуть ли не с благоговением.

— Ну, для меня вполне очевидно, что для того, чтобы уничтожить медальон, его, в первую очередь, необходимо открыть, — медленно ответил директор. — Мне удалось установить, что для этого определенно не нужен ключ, ну и различные отпирающие чары, увы, тоже бессильны. Попытка воздействия физической силой тоже… не принесла результатов, — он ухмыльнулся себе в бороду, словно припомнив что-то забавное. — И мне пришло в голову, что возможно, я слишком зациклен на чем-то одном, и это мешает мне заметить очевидные вещи. Поэтому я обращаюсь за помощью к вам — ну и, конечно же, к мисс Грейнджер. Мне, правда, очень не хотелось бы давать вам медальон с собой — все-таки, крестраж — вещь очень опасная, но… Прибегать сюда для каждой новой попытки было бы… излишне. Поэтому, я наложу на него охранные чары, чтобы максимально оградить вас о его воздействия, и прошу вас взять его, и держать при себе до тех пор, пока не поймете, как его открыть.

Директор продолжал что-то говорить о том, насколько опасен может быть крестраж, и что мы должны соблюдать с ним предельную осторожность — и в то же время не выпускать из рук, и ни в коем случае не позволять сокурсникам увидеть его. Дафна могла быть не единственной кандидаткой в Пожиратели в школе. Однако конца этой речи я почти не слышал, вперившись взглядом в медальон. Что-то в нем казалось мне почти знакомым — точнее, «знакомым», наверное, не совсем верное слово. Скорее… понятным? Маленькая золотая змейка на крышке, казалось, подмигивает мне крохотными глазками-изумрудами.

— Дневник был специально нацелен на то, чтобы завладеть душой своего нового владельца, который после этого был обречен вернуть из небытия шестнадцатилетнего Тома Риддла и снова открыть Тайную Комнату, мистер Уизли, — сказал Дамблдор, в ответ на какой-то вопрос Рона, который я прослушал. Наверное, он спрашивал о том, как именно может воздействовать на нас медальон? — Именно поэтому он воздействовал на вашу сестру подобным образом. Этот медальон рассчитан на что-то иное. В каждом крестраже — частичка человеческой души, и напитана она тем, что было важно для ее хозяина в тот момент, когда она была отделена. Юный Том мечтал о славе Слизерина, о воплощении его мечты об изгнании «недостойных» из школы, — и именно это, в конечном итоге, нес дневник. Кольцо, хранившееся в хижине Гонтов, напитано было его злобой и отвращением, которую вызывали у Риддла его родственники — как маглы, так и волшебники. Он, который в мечтах видел себя потерянным наследником знаменитого и богатого рода, оказался потомком всего лишь семейства нищих, прозябающих в крохотной хижине. Не то, чтобы это стало для него потрясением, или такой уж неожиданностью — но, полагаю, получить подтверждение и убедиться во всем воочию, было для него… весьма неприятно. Именно эти его злоба и разочарование наполняли кольцо — и именно на них основывалась его защита, с которой я столкнулся. А по рассказу Гарри и Драко о диадеме, тоже вполне очевидно, что в момент ее превращения в крестраж, Волдеморта одолевала тяга к знаниям и даруемому ими величию. Рискну предположить, что чаша Хельги воплощает в себе жажду наживы, хотя возможно, в этом я могу ошибаться… Ну и Нагайна, наконец, змея — полна его агрессии и злобы. Это воплощение его желания… желания убивать, своими руками отнимать жизнь, испытывая при этом жестокое удовольствие от осознания своей власти и силы. Страшно и подумать, что на месте Нагайны мог оказаться небезызвестный василиск, которого вы очень вовремя одолели в Тайной Комнате… несомненно, останься он в живых, и Волдеморт непременно захотел бы использовать его в своих целях, — и превращение в крестраж дало бы ему дополнительный контроль над чудовищем. Жаль, Темный Лорд не очень увлекается общепринятой символикой, ведь змея, знак его предка Слизерина, которым он так гордится, — это, прежде всего, символ мудрости…