— О, вот как? — хмыкнула она. — Это почему же?

— Потому что, — отозвался я, легонько поцеловав ее в макушку. — Потому что — ты. Потому что после Хэллоуина, — а точнее, после того, как мы с Гарри выбрались из Башни, — у меня появилась надежда.

— Правда? — удивленно переспросила Джин, накрывая ладошкой мою руку, и переплетая пальцы с моими. Я крепче обнял ее второй рукой за талию.

— Да, правда, — ответил я. — Сам не знаю, на чем она основывалась. Может, на том, что если мы с Гарри подружимся, то твое семейство перестанет однозначно воспринимать меня как врага, и у меня будет шанс… Хотя, — я хмыкнул, покосившись на Рона, — а точнее, на его отражение в оконном стекле, — твой сумасшедший братец не раз пытался не оставить от моих надежд и камня на камне.

— Не называй его сумасшедшим! — встрепенулась Джинни, но я только крепче прижал ее к себе.

— Как скажешь, — хмыкнул я. — Ради тебя я готов называть его кем угодно, хоть розовым кроликом.

— Не думаю, что ему это будет приятно, — захихикала Джин. — Но идея, безусловно, оригинальная. Можно продать ее Фреду и Джорджу. А то их Канареечные Помадки уже малость приелись.

— Мда, конфеты «Преврати своего друга в Розового Кролика» — хит сезона! — прокомментировал я. Джинни продолжала смеяться, кусая губы, чтобы не привлекать к нам внимание.

Бросив еще один взгляд в окно, чтобы убедиться, что Рон почти ничего не замечает вокруг, убаюканный разговором двух лучших учениц Хогвартса, я позволил себе некоторую вольность. А именно — отведя в сторону густые волосы Джинни, я нежно коснулся губами ее шеи, склонившись к ней, и провел дорожку поцелуев выше, к нежной раковине ее ушка. Джин, задрожав, крепче прижалась ко мне спиной, а ее пальцы, переплетенные с моими, напряглись. Я успокаивающе погладил тыльную сторону ладони девушки большим пальцем, продолжая покрывать невесомыми поцелуями ее шею, и время от времени лаская чувствительную точку за ухом.

— Дрей, что ты делаешь? — выдохнула она, когда моя свободная ладонь скользнула между пуговицами ее блузки, стремясь расстегнуть хоть одну, чтобы коснуться ее кожи. — Нас могут увидеть в любую секунду… — Однако возражения были слабыми и неубедительными. Я нежно поцеловал ее скулу, и, наконец справившись с пуговицей, скользнул ладонью под блузку девушки, почти тут же накрывая ее грудь. — Драко! — зашипела Джинни, дрожа в моих руках.

— Прости, — шепнул я, не прерывая своего занятия. — Ничего не могу с собой поделать…

— Прекрати, — твердо сказала она, решительно вытаскивая мою руку из своей расстегнутой блузки, и поспешно возвращая пуговицу в петлю. — Если так не терпится, пойдем.

— А? — не понял я, но Джин уже вывернулась из моих объятий и решительно направилась к выходу.

— Джинни, ты это куда? — поинтересовалась Гермиона.

— Я скоро вернусь, — отозвалась Джинни. — Не волнуйся, я знаю, вечером ходить по коридорам одной небезопасно. Драко проводит меня, не правда ли, Малфой?

— Да, конечно, — мигом согласился я, сильно подозревая, что из этого ничего не выйдет — хитрость была шита белыми нитками. Однако, как ни странно, не считая озабоченного взгляда Блейз, других последствий не возникло. Рон, похоже, и правда, спал, а Гермиона, наверное, решила, что после утренней отповеди Джинни больше не будет лезть в ее дела.

Как бы там ни было, никто не пытался нас остановить, когда мы вышли из Больничной палаты, и быстрым шагом устремились по коридору. Джин повела меня не в сторону открытой галереи, а в противоположную, к короткому проходу в коридор пятого этажа. Там находилось несколько пустых классных комнат, использовавшихся время от времени для дополнительных занятий и спецкурсов. Не сговариваясь, мы влетели в первый попавшийся кабинет, и чуть ли не хором наложили на дверь запирающие и заглушающие чары, едва убедившись, что в комнате больше никого нет. Синхронно опустив палочки, мы почти в тот же миг оказались в объятьях друг друга, и Джинни прильнула к моим губам с той же отчаянной страстью, которой была пронизана вся предыдущая ночь в Выручай-комнате. Я прижал ее к себе, отчаянно целуя, запуская ладонь в ее волосы, а второй нашаривая застежки на ее одежде…

Было даже в какой-то степени смешно заниматься этим вот так — в пустой классной комнате, сбежав от друзей и огнеопасного старшего братца, и понимая, что на все — про все у нас максимум минут двадцать, пока нас не начнут искать. Прошлой ночью все было совсем не так — можно и нужно было не торопиться, продлить процесс и проявлять максимум сдержанности, — но приходилось признать, что была своя прелесть и в том, как мы делали это сейчас. Почти не соображая, что творим, мы оказались на широком дубовом учительском столе, на кое-как расстеленной мантии — и я даже не задумался, ее это мантия, или моя. Непрерывно целуясь, мы почти с боем освобождались от одежды, путаясь в рукавах, пуговицах и галстуках, и едва помня о том, что потом надо будет привести себя в приличный вид. Обычно — да еще вчера! — я гордился своей выдержкой и способностью сохранять ясный рассудок вплоть до самого конца — но сейчас меня едва хватило на торопливые чары контрацепции, прежде, чем мне окончательно снесло крышу. Я оказался в ней одним движением, и замер, с трудом сдерживая себя, чтобы не начать двигаться, пока девушка не расслабилась немного. Колотившая меня дрожь унялась, я снова поцеловал Джинни, одновременно начиная медленно двигаться внутри нее, и чуть не сошел с ума, почувствовав ответное движение. Ни с одной девушкой раньше я не чувствовал ничего подобного — и дело было не только в физических ощущениях. Это был непередаваемый коктейль из ощущений и чувств, пьянящий и обжигающий, заставляющий забыть все — школу, войну, родителей, друзей, и даже самого себя! — словом, все, кроме одного — хрупкого тела любимой девушки в моих объятьях, выгибающегося навстречу моим прикосновениям. Поначалу я еще как-то пытался сдерживать нарастающий темп, но куда там! Собственное тело не поддавалось никакому контролю… Джин обвивалась вокруг меня, как плющ, с равным энтузиазмом встречая каждое движение, выгибаясь навстречу, и шепча припухшими от поцелуев губами мое имя, в те мгновения, когда я переставал ее целовать.

Естественно, при таком накале, помноженном на юношескую горячность и пыл, мы не продержались долго. Раньше мне всегда приходилось оттягивать собственный финал, чтобы доставить удовольствие партнерше, но с Джинни все получалось спонтанно — и той ночью, и сейчас. Мы достигли вершины одновременно, дрожа, стискивая друг друга в объятьях, и мешая беспорядочные стоны с признаниями в любви.

Помня о том, что даже покрытый мантией, стол все же куда жестче, чем даже растянутая на полу толстая шкура, на которой произошел наш первый раз, не говоря уже о кровати, я снова оперся локтями и коленями, чтобы облегчить вес своего тела. Однако Джин, кажется, это не устраивало — девушка потянула меня на себя, прижимаясь ко мне, притягивая ближе, и утыкаясь лицом в мое влажное от пота плечо. Ее губы шевельнулись, и как мне показалось, это не было простым поцелуем, или лаской, — она что-то говорила, но я не разобрал слов.

— Джин, лучше сказать хотя бы шепотом, если ты хочешь, чтобы я хоть что-то услышал, — выдохнул я, все еще не восстановив до конца дыхание. Она, то ли хмыкнула, то ли всхлипнула, и лишь крепче обвила меня руками.

— Не хочу возвращаться, — приговорила девушка, откидывая голову и утомленно вздыхая. Чуть приподнявшись, я заглянул ей в лицо и нежно поцеловал припухшие губы.

— Да я, в общем, не против, — хмыкнул я, когда поцелуй закончился. — Но думаю, твоему братцу это не понравится.

— О, так теперь уже ты хочешь скрывать наши отношения? — склонила голову на бок Джинни, бросив на меня лукавый взгляд. Я в ответ скорчил рожу.

— Одно дело — не скрывать отношений, а другое — голышом отбиваться от твоего разъяренного брателло, — фыркнул я. Джинни захохотала.

— Ой, ой, представляю себе эту картину! — всхлипнув от смеха, выдавила она. — Если Рон в сам момент действия ничего и не поймет, то потом его от одних воспоминаний удар хватит!