Безусловно, потери на земле не ограничились силами 20-й гвардейской армии. Несмотря на то, что зона бомбардировки находилась в километре перед позициями британских и голландских войск, было очевидно, что свободнопадающие бомбы с высоты 12 000 метров не обращают внимания на линию фронта. И хотя подход бомбардировщиков на курсе, параллельном линии фронта был призван снизить потери от шальных бомб, не все операторы бомбардировщиков одинаково хорошо справились с их почти полностью автоматизированными системами управления бомбометанием. В результате, один британский батальон и несколько голландских пехотных рот понесли тяжелые потери.

Пролетавшим над сухопутными войсками экипажам B-52 не было времени радоваться успехам или беспокоиться о точности бомбометания. Один за другим операторы инфоборьбы докладывали о облучении радарами «Фоксбетов», почти непрерывно шли предупреждения об атаках ракетами АА-9[95]. Самолеты выпускали дипольные отражатели, и многие ракеты взрывались в облаках дрейфующей фольги или уклонялись так резко, как только позволяли их системы управления. Иногда бортстрелки обнаруживали истребители и давали оптимистические очереди из счетверенных хвостовых 12-7-мм пулеметов, словно их предки на Б-17 сорок лет назад. Но пилоты «Фоксбетов» были храбры и настойчивы. 337-я эскадрилья шла последней в волне бомбардировщиков и приняла на себя основную тяжесть удара истребителей. Два самолета были уничтожены раньше, чем смогли сбросить бомбовую нагрузку, а еще два сразу после этого. Волна повернула на запад, к относительно безопасному небу Северного моря, однако понесла дальнейшие потери: один из В-52 был протаранен сверху «Фоксбетом», другие были сбиты ракетами ближнего радиуса АА-6[96] с тепловыми головками самонаведения. Для уцелевших не было особым утешением то, что большинство МИГов сами были перехвачены и уничтожены голландскими и бельгийскими F-16 «Файтинг Фалкон», которые смогли вступить в бой на рассвете.

В общей сложности, только семнадцать В-52 вернулись в Лайерс, причем некоторые из них получили повреждения. Еще четыре благополучно приземлились на базах во Франции или Бельгии, однако из тридцати девяти машин были потеряны восемнадцать, то есть более 45 процентов. Военные историки с интересом обсуждают этот показатель. Они, возможно, согласятся, что ни один командир в истории не мог нести такие потери в течение длительного времени. Но, как и в Октябрьской войне 1973-го, любая оценка потерь должна принимать во внимание важность достигнутых целей. Альтернативы задействования В-52 для парирования угрозы прорыва 20-й гвардейской армии в тылы ЦГА не было, не считая почти навязчивого требования военных НАТО применить ядерное оружие, после которого почти наверняка последовала бы кошмарная по своей сути эскалация конфликта. Ценой потери менее пятидесяти истребителей и бомбардировщиков и гибели членов экипажей и около 270 солдат на земле, была сорвана критически важная операция Варшавского договора, а контрнаступление СГА в сторону Бремена оказалось отнюдь не обречено на провал.

Оно было очень близко. Но так много могло пойте не так, как нужно. Фактическое начало контрнаступления СГА, например, зависело от контроля над районом Министера, к югу от реки Липпе в течение дня 14 августа и следующей ночи. Без него контрнаступление в настоящее время вряд ли было вообще возможно. Советское давление с севера было тяжелым и непрерывным. Битва на Липпе[97], подробно описанная в нашей предыдущей работе, была еще одним важным вкладом в защиту Федеративной Республики Германия от уничтожения.

К 16 августа прибывшие силы американского корпуса вступили в бой, подойдя с фланга к Аахену, и блокировали наступление на юг вдоль Рейна. Советская бронетехника не продвинулась дальше Юлиха.

Планы Варшавского договора оказались серьезно расстроены. Стала необходима перегруппировка, означавшая не отступление, но некоторый отход, прежде всего передовых подразделений с Крефельдского выступа, оказавшихся под угрозой окружения. Это, конечно, не означало решающего поражения Красной армии. В ее распоряжении были огромные силы, которые могли быть брошены в бой, прежде чем американские войска развернуться в полную силу. Но это был провал, провал стратегии, направленной на достижение быстрого военного успеха, которому по праву придавалось решающее значение. Это была демонстрация того, что СССР, несмотря на всю свою силу не был неуязвимым и всемогущим, и это породило в Советском союзе и его сателлитах надежду сбросить с себя иго коммунистического режима.

14 августа советский истребитель МиГ-25 «Фоксбет-Б» приземлился на аэродроме близ Дижона. Пилот, капитан Белов, попросил политического убежища. Капитан Белов сообщил, что он проводил разведку для обеспечения нового крупного наступления на центральном фронте, намеченном на следующий день. Наступление, о котором предупредил капитан Белов, но о котором говорили и многие другие данные, началось на рассвете 15 августа, с одновременного удара на стыках четырех корпусов НАТО. В каждом случае, наступление вела одна советская мотострелковая дивизия, к который был, как обычно, приставлен заградительный батальон КГБ и обычная артиллерийская поддержка. Задача состояла в том, чтобы заставить НАТО растянуть резервы. 4-я гвардейская танковая армия[98], в настоящее время сформированная в Польше, должна была развить успех.

197-я мотострелковая дивизия начала наступление силами двух легких мотострелковых полков в 06.30, вбивая клин в позиции противника на стыке 1-го британского и 1-го немецкого корпусов. Поддержку оказывали 400 артиллерийских орудий и до 180 штурмовиков.

Тяжелый мотострелковый и танковый полки ожидали, пока легкая пехота обнаружит слабое место в обороне противника.

В предрассветном тумане штрафная часть, которой была усилена дивизия, готовилась к наступлению неподалеку от батальона Некрасова. Боеприпасы были выданы только тем ее подразделениям, что находились прямо на направлении удара. У них не было тяжелого вооружения. Порядок в штрафном подразделении обеспечивала охрана на старых тяжелый гусеничных бронетранспортерах БТР-50ПУ[99], держа всех под прицелами автоматов. Штрафная часть была интернациональной. Справа от Некрасова располагались польские рабочие, доставленные прямо из тюрем, под охраной восточногерманской роты. Слева батальона из советских диссидентов получал водку под присмотром польской охраны.

Некрасов был уже капитаном. Накануне вечером все, кто ранее участвовал в боевых действиях, получили медали. Погоны многих офицеров пополнились новыми звездами. Командир полка вручил Некрасову капитанские погоны, обещая ему, что через три дня он станет майором, если выживет. Он сам стал подполковником сразу из капитана, а теперь уже и полковником. Некрасов не радовался. Он смотрел вдаль, жуя травинку. Пока это было возможно, он загружал боеприпасы в БМП вместе с флегматичным Борисом, который все еще был ее механиком-водителем. Истощенный и обращавший мало внимания на происходящее Юрий, спал в десантном отсеке БМП, утратив любую надежду на дальнейшее продвижение.

Завеса черного дыма висела в двух километрах от них над лесистыми холмами. Чудовищные стальные птицы снова и снова проносились над дымом. Деревья гнулись от адского рева. Иногда пролетала целая эскадрилья, иногда пары или четверка. Их рев заставлял солдат с криками пригибаться уже через несколько секунд после того, как черные тени проносились над колонной и исчезали вдали.

Танки с грохотом двигались мимо батальона Некрасова. Он понял, что танковый полк вступает в бой. Штрафники ехали прямо на танках. Им выдали зеленые гимнастерки полевой формы, однако они по-прежнему были в полосатых штанах от тюремных роб.