В конце концов шаланда оказалась на плаву, ее развернули, подняли серый прямоугольный парус и направили в открытое море.

Почти вслед за ними возле дома Гека появилась вооруженная штуцером, с коробкой патронов в руке, все еще розовая от возбуждения Ольга Лукинична.

— Ну и натерпелась я, Пелагеюшка, бандиты чуть было всех не прирезали! Оставила с ребятами сторожа с ружьем, а сама буду здесь у тебя караулить, как бы снова не воротились!..

В построенной недалеко от берега из китовых костей беседке Ольга с Пелагеей провели остаток дня и всю ночь. Ночь стояла светлая, полная луна серебряно освещала бухту Гека и окружающий берег. Их предосторожность оказалась излишней, — напуганные неожиданно смелым приемом хунхузы больше не помышляли о нападении.

Однако женщины до зари просидели на служивших в этой беседке табуретами китовых позвонках, и Пелагея полушепотом поведала соседке о брошенных бандитами за борт увесистых кулях. И в утренний отлив, собрав помощников, они извлекли с мелководья мешки с мукой, перевезли на берег и сложили в амбаре Гека, разделив нечаянную добычу поровну.

Позднее Янковские доставили свою долю трофейной муки на хутор.

Тем временем поход и все перипетии тех дней остались позади. Но — как эхо этих событий — родилась легенда, главным героем которой стал «чудо-богатырь» кореец Син Солле. И она тесно переплелась с первой — о Нэнуни. Легенда эта ползла от фанзы к фанзе, ходоки и странники разносили ее по корейским выселкам Уссурийского края, через Синий хребет, через тихую реку Туманган на родину сказок, в Корею. Долгие годы спустя сыновья и внуки Нэнуни и Син Солле бесконечное число раз слышали ее уже там. И в богатых, крытых черепицей фанзах, прочно осевших среди тучных рисовых полей, и в убогих, крытых соломой хижинах, затерявшихся в крутых горах дубово-сосновой корейской тайги. И везде эта легенда звучала одинаково торжественно и значительно.

— Ха, кто ж не знал в наше время двух неразлучных братьев-богатырей? — Темнолицый, морщинистый, с редкой седой бородкой старик, скрестив на циновке ноги, одной рукой обнимает округлую жаровню — харитон, другой держит длинную-предлинную трубку. А вокруг него плотно, голова к голове, с приоткрытыми ртами тихо сидят полные внимания благодарные деревенские слушатели. Трудовой день окончен, на улице мороз, развлечений никаких, а старик — живая книга сказок.

Дед знает, что находится в центре внимания, и не торопится. Средь пелены пепла в жаровне ищет концом трубки красный тлеющий уголек, пыхает раз-другой, выпускает сизую, невыносимо горькую струю самосада и, насладившись почтительным безмолвием, скрипит:

— В те годы не было нашим переселенцам в Приморье покоя: то тигры, то ходжеги-хунхузы. Первые давят лошадей и коров, иногда и людей, вторые грабят, убивают, да еще в плен берут. Зачем? Через несколько дней приходит записка: если хотите получить обратно своего брата или свата, давайте столько-то денег, муки, крупы, масла, соли… А где все это взять? Продай фанзу, пашню, быка, хоть собственную жену продай — все равно не хватит. А у хунхузов жалости нет: не выкупишь — пришлют в тряпке отрезанный палец, потом ухо. Торопись! Еще день-другой нет денег, не выкупили — и конец! Больше искать нечего.

Слушателя сопят, опускают головы, а старик продолжает:

— Вот так шли дела у наших отцов и дедов, пока не встретились два невиданных человека, которые никого не боялись: Нэ нуни и Син Солле. Встретились и стали как братья. Возьмут ружья, сядут на коней — все тигры и хунхузы разбегаются. Почему? Да потому, что промаха у них не бывало. А Нэ нуни стрелял с коня на скаку и не оборачиваясь. Вот так! — Старец нацеливается в кого-нибудь латунным мундштуком аршинной трубки: — Тхан, тхан! — Потом перекидывает ее через плечо и, не глядя, стреляет назад: — Тхан, тхан! И все тигры и разбойники лежат. Зачем ему было оборачиваться, когда он был Нэ нуни? У него же была вторая пара глаз на затылке, хе-хе-хе…

На циновке парни и молодые мужики переглядываются, толкают друг друга в бок локтями. Все ждут. Они знают: сейчас пойдет рассказ о корейце Син Солле. А дед еще неторопливее и обстоятельнее заделывает трубку второй раз.

— А как они победили темных в их норе под Синими горами? Хунхузы поклялись перебить в долине Сидеми всех корейцев и русских, а наши узнали и сами пошли навстречу. Встали табором на сопке, смотрят — далеко внизу дым. Нужно узнать: сколько человек в шайке, как их окружить. Вот Нэ нуни и говорит: «Наверное, ты, Солле, самый смелый и ловкий, лучше всех сумеешь разузнать?» Тот отвечает: «Конечно, старший брат, я пойду!» Оделся как лесной бродяга и пошел прямо в их берлогу. Караульный его заметил, кричит: «Стой, иди сюда!» Син подошел, а тот командует: «Подними руки, я тебя обыщу». Что делать? Поднял руки, а в рукаве нож… Только часовой начал шарить в карманах, — изловчился — чик его по горлу! Тот и растянулся, как сушеная камбала. Син Солле заглянул в окно барака — там все спят. Он — в дверь. Глядит, они накурились опия, все храпят, красивые сны смотрят. А их бараки как устроены? Посередине проход, слева и справа нары. Вдоль нар с каждой стороны деревянный брус положен. На него днем садятся, а ночью он вместо подушки служит: все спят головами к проходу, все головы на этом брусе. Оглянулся Син Солле, видит — у дверей, на куче наколотых дров, острый топор на длинной ручке. Какая, подумал, разведка? Я с ними сейчас и так разделаюсь. Схватил топор и… кхак, кхак, кхак — двадцать пять голов как не бывало!..

Молодежь не выдерживает: всплескивают руками, смеются, бьют друг друга по плечам. Лица потные, красные, глаза горят.

— Дедушка, дедушка, а дальше? Что дальше?

Довольный, старик смеется надтреснутым петушиным хохотком.

— А дальше вот что. Отрезал Син Солле все двадцать пять кос, связал в пучок и возвращается на табор, где его ждет вся дружина. А на пне перед палаткой сам Нэ нуни. Душа у него горит: сколько времени прошло, а младшего брата все нет. И вдруг он! Вскочил Нэ нуни, схватил его за руку двумя руками и спрашивает: «Здоров? Невредим? Ну как, узнал, сколько их, как лучше брать!» Тут Син Солле и отвечает: «Я все подробно разведал, старший брат. А сколько их — сами посчитайте». Вынул из-за пазухи и бросил к его ногам, как клубок змей, связку черных длинных кос.

Быстро промелькнуло полное забот и походов лето. По утрам стало прохладно. Уронив лист, заметно поредела вымахавшая за эти годы молодая поросль. Михаил Иванович вышел на охоту чуть свет. Добыл косулю, вынес к тропе, замаскировал от ворон кустарником, повесил на деревце белый платок. Вернется домой и пошлет за козлом верхового. Платок виден издалека, не нужно быть следопытом, чтобы обнаружить спрятанную от хищников добычу.

Возвращался склоном сопки, сбегающей к бухте Гека. И вдруг, среди поредевшего кустарника, заметил необычного вида холм. Что это? Заброшенная могила?

Он подошел ближе. Нет, для могилы слишком велик: несколько саженей в поперечнике. Однако в природе столь правильной формы курганы почти не встречаются.

Двинулся вокруг и увидел, что земля на поросшем травой и кустами бугре с одной стороны обвалилась, внутри что-то белеет. Он присел, ковырнул палкой, — морские ракушки! И недалеко от дома. Это же находка! Надо перевезти и использовать для выжига извести. Сейчас он приведет помощников, вместе разберут кучу, а потом пригонят телегу.

Взяли в кладовой пару лопат, кайло, лом, мешки и отправились обратно. Лопатами сняли не очень толстый земляной покров, принялись долбить плотно слежавшийся материал. Среди серо-белых раковин проглядывал какой-то мусор, перегной. Часть створок панциря мидий и устриц хорошо сохранилась, часть почему-то была уже раздроблена. Михаил Иванович присмотрелся.

— Что такое? Похоже, кто-то специально дробил эти ракушки. Да и как они оказались здесь, так далеко от берега? И высоко, саженей тридцать над уровнем моря. Неужели оно когда-то достигало этих мест? И потом опустилось?