Он потряс руку гостя двумя мягкими теплыми ладонями и приказал помощникам подать чай. Потом распахнул занавеску и ввел посетителя в узкую гостиную с неуклюжими деревянными креслами и продолговатым столом посредине. На стене висело мутное зеркало, повсюду расклеены дешевые репродукции набеленных и нарумяненных красавиц, улыбающихся среди розовых пионов.

Быстро окинув опытным глазом панты отстрелянного в загородке оленя, Тун-Чуй-кун сказал:

— Эта олени сопка стреляй нету. Вы дома олени держи?

— А ты как догадался?

— А-я, Тун-Чуй-кун кругом понимай. Который олень сопка живет, туда-сюда бегает, панты непременно мала-мало царапает. Эти ваши панты чистые, как старовера Поносова одинаково. Его олени тоже в загородке сидят.

Михаил Иванович уже слышал эту фамилию. Энергичный и предприимчивый старообрядец Семен Яковлевич Поносов прибыл в край в конце восьмидесятых годов. Поставил заимку на речке Сице, северо-восточнее Владивостока и через несколько лет тоже принялся разводить оленей. Но не ловил оленят и не выращивал. Семен Яковлевич использовал чужие лудевы, которые обнаружил в тайге неподалеку от своего хуторка. Зная, что ловушки эти противопоказаны, а, следовательно, хозяева на него не заявят, хитрый старовер попросту вытаскивал из ям попавших туда оленей и помещал в свою загородку. Покалеченные гибли, от здоровых появлялся приплод. Впоследствии он перевез животных на север, в бухту Валентин. Хозяйство было некрупным, но тем не менее Поносов справедливо считался одним из пионеров пантового оленеводства в Приморье.

— Я слышал о Поносове, но еще не встречался с ним.

— Поносов олени много нету. Я слыхал, ваша Сидеми больше.

— Верно, у нас в загоне порядочно, а в лесу тем более. Но когда на море тайфун, в город скоро не попадешь. А в жаркую погоду панты, сам знаешь, как быстро портятся. Вот если бы умели варить и сушить на месте, тогда другое дело.

— Русска люди панты вари, суши никогда не могу. Это шибко трудно, большой секрет[3]. Моя думай так: наша мастера можно к вам посылать. Они кругло лето на ваша заимка живи, все панты сразу на месте варить, сушить будут. Вам надо крепко подумать, будем дружно работать. Я слыхал — ваше слово крепко, Тун-Чуй-кун слово тоже крепко.

— Хорошая мысль. Шевелев говорил — ты честный купец. Только нынче уже поздно. Да на тот год и пантачей будет больше, молодые подрастают. А у нас там еще и женьшень есть.

— Слыхал, слыхал. Шевелеф говорил, ты на сопка много женьшень посадил. Это очень интересное дело. В сентябре я на ваше Сидеми пойдем, все кругом посмотреть будем. Ты, я — оба сердце прямо. Нам нужно друг друга рука крепко держать, тогда никакой худой люди нам никогда мешать не будет!

Юрий сообщал родителям, что все лето провел в Техасе, работал ковбоем на крупном ранчо француза Котэ. Описывал, как ему удалось укротить полудикого мустанга Блэки, который сбрасывал всех, пытавшихся его объездить. О том, как научился владеть лассо и как они, ковбои, заарканили взбесившегося и запоровшего насмерть нескольких волов бугая. О том, как перегоняли по прерии тысячное стадо волов и они, изнеможденные зноем, почуяв воду, ринулись в речку такой плотной массой, что она мгновенно вышла из берегов!

Осенью он вернулся в Хайленд, где, верный своему слову, мистер Хилди устроил его вольнослушателем в сельскохозяйственный институт. За эту зиму он прослушает курс лекций по животноводству и тогда будет считать свою основную задачу выполненной. Кстати, ему уже не раз предлагали здесь очень выгодную работу, но он соскучился и рвется домой.

Читая последнее письмо, Михаил Иванович с удовлетворением окинул взглядом внимательно слушавших его Ольгу Лукиничну и Анну.

— Молодец Юрка. Добился-таки своего. К весне надо подготовить денег, пусть на обратном пути подберет и приведет двух-трех чистокровных и чистопородных коней. Вот тогда мы выведем своих скакунов и рысаков не хуже орловских! Сегодня же напишу ему об этом.

Третья на чужбине весна застала Юрия на пути в Сан-Франциско. Здесь его ждали перевод и письма от отца, Анны и Александра. Шура сообщал, что они напали на богатые россыпи, наконец он обеспечен и решил прокатиться вместе с братом домой. Пусть теперь на него полюбуются отец и прочие скептики, пророчившие неудачу! На днях открывается навигация, он выедет в Сан-Франциско с первым пароходом, а оттуда они тронутся домой вдвоем.

Юрий сосредоточенно перечитал отцовское письмо. Главное — нужно подобрать отличных производителей. Необходимо выбрать действительно первоклассных, но желательно подешевле. За эти же деньги да головы три-четыре — вот бы хорошо! Но как это осуществить? Нужно быть ближе к делу: попасть на ипподром, попытаться устроиться конюхом. Там будет виднее.

В тот же день он нанялся на работу и все получилось, как в сказке. Через неделю хозяин конюшни, рыжий ирландец мистер Браун, крупно проигрался и, чтобы выйти из положения, решил срочно продать несколько лошадей. Этим он поделился со своим конюхом и спросил совета:

— Понимаешь, Джордж, влетел я вчера в историю — продулся в пух и прах! Не хочу унижаться и просить кого-то, давать повод злословию, однако деньги нужно достать сегодня же. Придется продать часть моих скакунов и рысаков. Поискал бы ты покупателя, а? Мне как-то неловко…

Слушая, Юрий продолжал водить щеткой по золотистому крупу красавца Бангора. Он давно уже наметил четырех лучших коней Брауна и теперь не верил своим ушам. Однако спросил почти равнодушно:

— А сколько бы вы хотели за Бангора, Тоника, Куин и Морнинг Стар, сэр?

— Ого, губа не дура. Видно, ты в самом деле разбираешься в лошадях, парень, коли назвал именно этих. А Бангор — это вообще звезда Калифорнии! Но сегодня затронут вопрос чести, а срок истекает, поэтому если бы мне дали наличными три тысячи золотых, я бы, черт возьми, продал и его!

Юрий, попытался сохранить безразличную мину.

— Что ж, мистер Браун, я, пожалуй, возьму у вас эту четверку.

Браун вскинул рыжие брови, потом нахмурился.

— Ты шутишь, а мне не до смеха.

— Почему шучу? Если согласны — едем в банк.

В банке Браун остановился в стороне от кассы. Было похоже, что он все еще опасался какой-то провокации, не верил. Но когда седой кассир, проверив чек, начал выставлять в окошечко желтые стопки монет по десять долларов каждая, — он подошел и хлопнул Юрия по спине.

— Браво, Джордж! Только скажи честно, — выиграл в карты? Я не могу понять, откуда у простого ковбоя могут быть такие деньги?!

— Все очень просто, сэр. Я — русский. Мой отец имеет свою ферму около Владивостока. Вот по его заданию я и увезу ваших лошадей на Дальний Восток.

— Ах черт! Ловкий же у твоего отца сын! Будь я проклят, если бы в другое время продал своих коней. Но — Браун никогда не нарушал слова, и теперь они твои. Кстати, я очень рад, что мои лошади не попадут в чьи-то руки здесь, в Сан-Франциско, и станут брать призы в России, во Владивостоке. Запомните, вы будете иметь от них великолепное потомство!..

В тот же день Юрий получил от брата с борта парохода лаконичную телеграмму: «Срочно вышли телеграфом 25. Александр». Видно, Шурка сдал все деньги в банк, везет в чеках, но не рассчитал, не хватило в пути на расходы… Юрий пошел на телеграф и сделал перевод.

Он снимал небольшую комнату в частном пансионе. Через два дня, когда Юрий сидел вечером за письмом-отчетом отцу, в дверь постучалась хозяйка и как-то неуверенно пролепетала:

— Мистер Янковски, вас спрашивает один… э-э… человек… немножко странного вида. Он ждет в холле. Можно ему зайти?

— Конечно, просите.

Через минуту скрипнула дверь и как-то нерешительно, бочком, порог переступил незнакомый оборванец. В истрепанной куртке, драных ботинках, обросший темной бородой. Бросались в глаза только новенькие дешевые джинсы.

— Вы ко мне? — спросил Юрий по-английски и встал.