Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Тун остановился, молитвенно сложив руки ладонями вместе.

— А-я-я-я, очень красиво. Я здесь целый день стоять могу. Смотреть, думать, все равно молиться. На земле другого такого растения нету. Сколько оно может жить — никто не знает. Этот, большой, сколько года будет? Лет двадцать есть?

— Нет, лет пятнадцать. Но корни уже порядочные.

— Можно сейчас несколько штук копать? Я посмотрю, потом в Чифу посылать буду. Там в главной аптеке проверять нужно.

Для него вырыли несколько лучших корней, очистили от земли, разложили на столе в сторожке. Присели вокруг. Тун долго, внимательно их рассматривал, что-то шептал про себя.

— Ничего, хорошие корни. Как дикие. И похожие на людей. Самое главное — шея длинная. Если шеи нету, значат на огороде вырос: такой Китае, Корее сколько хочешь есть. Ваши корни совсем как на сопка. Я тебе все расскажу точно, Владивосток — лучше, чем Тун-Чуй-кун, женьшень ни один люди не понимает. Только… сделаем условие: другим китайским купцам вы его продавать не будете. Ладно?

— Согласен, Тун, будем иметь дело только с тобой.

* * *

В ноябре Тун-Чуй-кун снова приехал на полуостров. Он сказал, что получил по образцам сидеминского женьшеня положительный отзыв экспертов из Чифу и решил, не откладывая, договориться на сезон будущего года, боялся конкурентов.

Они долго говорили о делах, а потом Тун вдруг ударил себя по лбу и помрачнел:

— А-я, совсем забыл. Ты слыхал — Шевелеф помирал?!

— Как? Я слышал, что болен, собирался навестить. Когда?

— Уже три дня прошло. Вчера хоронили. Русский доктор сказал — у него в животе рак жил. Какой такой рак — я не понимаю. А-яй-яй, какой хороший человек помирал. Наши китайцы все плакали!

— Значит, уже и похоронили. Выходит, я опоздал.

— Наше общество просили тело нам отдавать. Хотели в Китай возить, там хоронить. Потому мы его как свой люди считали. Сильно просили, только его мадама не согласна. Владивостока кладбище похоронили.

— Да-а, большой человек ушел от нас!

— Очень хороший, умный, очень добрый человек. Его сердце зуба не было! Сколько наших букв, иероглиф знал, ни один мой знакомый не знает. Китайские законы тоже крепко знал. Если не Шевелеф — Китайская Восточная железная дорога договор заключать было очень трудно. Только он и китайский министр Ли-Хун-джан шибко знакомы были. Встретились, переговорили, все скоро решили.

— Да, добрых дел он сделал много, это правда.

— Вы еще не все знаете. Шевелеф старший приказчик — мой хороший товарищ — после похорон мне один секрет рассказал. Несколько лет назад хозяин ему большой список дал: какой вдове жить тяжело, какой студент учиться трудно, какой-какой бедный люди фамилия, адрес — все написал. Шевелеф приказал каждый месяц этим людям деньги посылать. Только хозяин сказал: никому говорить не надо. Даже его жене не говорить, потому что, может быть, она не согласна… Теперь уже этим людям, наверно, никто помогать не будет. Потому — доброе сердце помирала. Большой сердце!

Проводив гостя, задумчивым возвращался Нэнуни на хутор. Дома ждало письмо от Анны. Ее путешествие длилось уже второй год, за это время она побывала в Москве, Петербурге, Риге, Киеве. В этом письме сообщала, что очень хотела бы поступить на медицинские курсы, спрашивала разрешения родителей.

— Как думаешь, мать, разрешим?

— Пусть учится, Михаил Иванович, нужно же ей иметь какое-то ремесло, а сестрой милосердия она людям пользу принесет.

— Верно. Так и напишем. Нютка у нас умница, пусть учится. Вот поеду, навещу ее…

ВОЙНА

Обстановка на Дальнем Востоке накалялась год от года, однако, хотя о возможном конфликте с Японией и поговаривали, в войну верили мало. И вдруг, запалив коня, из Славянки с пространной телеграммой прискакал нарочный. В телеграмме сообщалось, что Япония вероломно напала на нашу эскадру в Порт-Артуре, после чего объявила войну. Командующий гарнизоном Владивостока срочно вызывал Янковского и Гека. Они вернулись через два дня, и Михаил Иванович разослал гонцов, требуя на совещание старшин всех деревень, входящих в состав возглавляемого им отряда самообороны. В назначенный день у коновязи сидеминского двора собралось десятка полтора лошадей, в основном уроженцев этого хутора.

В столовой дома-форта, вдоль длинного, более чем на двадцать персон стола расселись усатые и бородатые старосты деревень и урочищ Посьетского района: Верхнего и Нижнего Сидеми, Славянки, Адими, Брусьев, Перевозной.

Корейцы были одеты и пострижены по-разному. Кто в русской тужурке и брюках, кто в корейской национальной рубахе и жилетке, в широких домотканых шароварах. Головы одних были коротко острижены, другие еще носили на макушке сплетенные из собственных волос шишки, заколотые длинной серебряной иглой. У многих в редких, свисающих усах и жидких бородках, уже пробивалась заметная седина. Все прибывшие были старыми, испытанными соратниками Нэнуни и Гека.

За четверть века корейские переселенцы научились ломано, но уверенно объясняться по-русски. Многие крестились, приняли православные имена: теперь Син Солле был уже Шин Петр Иванович, староста деревни Адими — Ма Тон Сиг — Магай Иннокентий Викторович, старший поселка Брусья Чё Чун Бон — Цой Василий Прокофьевич… Кимы, Паки, Ханы сохранили свои фамилии без изменений, однако русские имена и отчества обрели все старожилы. Молодежь усердно училась в школах и говорила по-русски свободно.

Но на собрании присутствовали не только корейцы. Кроме Гека тут были: муж Лизы Василий Васильевич Пауэрс с мыса Турек, Семен Аверьянович Ануфриев из Славянки, Пономаревы и Худяковы с берегов Амурского залива. Все они дружно оберегали покой и порядок на этой узкой полоске русской земли. Когда все приглашенные расселись вокруг стола, Михаил Иванович начал:

— Командование предупреждает, что сейчас мы, жители приграничных и приморских поселков, должны быть готовы к вероятным попыткам врага забросить своих лазутчиков — и через сухопутную границу, и через Корею, и морем. Мне, как начальнику дружины, дано задание собрать всех вас, обсудить наши возможности и распределить обязанности. Разобьем наш район на участки, закрепим за каждым ответственного и будем нести свою вахту. Штаб, как всегда, здесь. При любом появлении подозрительных незнакомых людей, лодки, шаланды, по возможности задерживать и немедленно сообщать нам. Как только море очистится ото льда, капитан Гек с вооруженной охраной будет курсировать вдоль побережья. Особое внимание нужно проявлять при тихой погоде и тумане. В такие дни рекомендую патрульным водить с собой охотничьих собак, на чужого они обязательно залают.

— Правильно, правильно, — загудели старики, — собак таскать обязательно нужно…

— Организуйте молодежь. Среди них есть уже много хороших стрелков, наездников и охотников. Да и вооружены мы теперь не так, как двадцать пять лет назад, когда с шомполками воевали. Вон у Син Солле какой сын вымахал! Я слышал, твой Алексей уже настоящий таежник, ходит со старым Ли Мазой на пантовку?

— Да, мой Алешка, Микау Иваныч, как твой Юрика. Они в один год родились, оба настоящие охотники стали. Теперь крепко дружат. Я думаю, через несколько лет будут заменять нас…

Син Солле как бы заглянул в будущее. В самом деле Юрию Михайловичу Янковскому и Алексею Петровичу Шину суждено было принять эстафету отцов, — продолжить борьбу с непрекращавшими набеги хунхузами.

— Только у тебя четыре сына, а у меня один, — добавил Син Солле.

— У меня, брат, считай — три осталось. Шурка снова укатил в Америку и не слышно. Отрезанный ломоть. Зато вон у Василия Цоя, Иннокентия Магая, Семена Кима — у каждого по взводу солдат из сынов растет! Здорово постарались!

Старики посмеялись, покашляли, подымили трубками и начали по очереди высказывать свои соображения. Порешили регулярно делать обходы, патрулировать побережье. В самых вероятных местах высадки лазутчиков ставить замаскированные дозоры.

40
{"b":"581165","o":1}