Когда, началось раскулачивание, Василий бросил почти все свое стадо в бассейне Нелькобы, а сам с семьей и небольшим количеством лучших оленей откочевал куда-то в Неизвестном направлении. Олени быстро одичали, и теперь якуты ездят на Нелькобу охотиться на них.
Вверх по Теньке
Хотя мы с Котовым были старинные друзья-приятели, однако совместное нахождение наших двух партий стало постепенно тяготить нас. То рабочие моей партии совершали что-то неэтичное по отношению к партии Котова, то наоборот. В общем мы оба с нетерпением ждали, когда наши пути разойдутся.
Если между нами, давнишними приятелями, начинал ощущаться холодок, то взаимоотношения между остальными работниками обеих партий приобретали характер явной враждебности. Это обстоятельство мы решили использовать, послав нашим соперникам вызов на социалистическое соревнование. Всем составом партии обсудили его, составили пункты и надо было видеть, с каким неподдельным энтузиазмом принимались эти обязательства!
Одним из пунктов соревнования было выделение некоторой суммы в фонд строительства Оротукской школы. Мы собрали 500 рублей. Текст соцобязательства был вручен нашим соперникам. Они с жаром принялись обсуждать его. Большое негодование у части работников «враждебной» партии вызвал пункт о помощи строительству школы. Однако желание досадить нам было столь велико, что партия Котова собрала 600 рублей, переплюнув нас. Мы проглотили эту обиду. Так или иначе, школа получит свыше 1000 рублей, что при пятитысячном бюджете сельсовета явится большим подспорьем.
25 мая мы отправились вверх по Теньке. Лошади наши сильно истощены — это какие-то скелеты, покрытые облезшей свалявшейся шерстью. Якуты, как правило, не кормят их всю зиму, заставляя питаться подножным кормом, который кони, сами достают из-под снега, разгребая его копытами. От такой пищи они к весне едва таскают ноги. Поэтому грузоподъемность их крайне невелика, и мы с трудом погрузили на каждую из них два-два с половиной, пуда. Значительную часть продовольствия и других грузов пришлось оставить у Дмитрия Ивановича с тем, чтобы впоследствии постепенно перебрасывать их к нашей базе.
27 мая мы добрались наконец до устья Нелькобы и надолго распростились с партией Котова, которая проследовала дальше вверх по Теньке.
Пройдя еще километров 12, мы расположились станом на берегу небольшой речки Чалбыги, километрах в двух от ее устья. Здесь было намечено создание нашей основной базы.
В устье Чалбыги
Каюра Попова с рабочим Мишей Абтрахмановым я сразу же отправил обратно к устью Теньки захватить часть оставленного груза. Остальные работники партии принялись за строительство барака. Леса вокруг было много, подноска его нас не затрудняла, и строительство шло быстро. Основным руководителем строительства являлся наш промывальщик Пульман. Он самый старый из нас. Зовут его Егор Иванович, но по имени-отчеству его никто не называет, а обращаются к нему со словами «папаша», «отец», «старик». «Отец, иди чай пить!», «Старик, ты не видел моего ножа?» — и прочее в этом роде.
«Отцу» 57 лет, сложен он атлетически и любого из «сынков» заткнет за пояс в маршруте и на работе. У него широкое, густо заросшее волосами, очень добродушное лицо, светлые водянистые глаза и большой мясистый нос. Говорит он слегка шепелявя, с частыми добавлениями «так сказать», «как это говориться», «конечно». Поговорить «отец» любит, хотя объясняется довольно нескладно. Руки у него работают не в пример продуктивнее языка. И плотничать, и столярничать, и шить, и — вообще любым рукомеслом заниматься весьма горазд.
По национальности Пульман латыш, но настолько обрусёл, что уже с трудом может изъясняться на родном языке. Он не силен в грамоте и очень суеверен. У него бесчисленное множество примет, которые он знает наперечет. Ему понятен язык птиц и — зверей. С ним запросто говорит ворон, дятел предупреждает его о приближении человека, дерево скрипит о золоте, спрятанном в недрах таежного ключа.
Нескладным корявым языком он рассказывает нам о своих таежных скитаниях, и звери в его рассказах похожи на мудрых людей. В каждом ключе, по его глубокому убеждению, живет «хозяин», и пришельцу надо вежливо спросить разрешения остановиться на этом ключе, в противном случае обиженный «хозяин» может наслать беду. Вообще мир для него полон загадок и тайн, которые он по-своему пытается разгадывать. Бывший старатель, он, после того, как старание запретили, пошел промывальщиком в полевую партию, чтобы быть ближе к природе и продолжать поиски милого его сердцу золота. Ему нравится сам процесс разведки, и в нем нет той жадности к этому металлу, которая присуща большинству старателей. Это чистейшей воды пантеист, типичный созерцатель и бескорыстный любитель природы.
Первым помощником Пульмана был его непосредственный начальник — наш прораб-поисковик Перебитюк, с несколько сложным громоздким именем Венедикт, которое ребята быстро переиначили и превратили в Виктора. Перебитюку около 30 лет. Это рослый красивый парень, с наивным выражением больших серых глаз и насмешливым выражением полных губ, с большой ямочкой на подбородке. Он хорошо грамотен и в этом районе уже третий год. Приехал он из Ачинска на старание, но скоро отказался от этой жизни и перешел на службу в Колымское управление. Прорабом едет первый раз. Впечатление производит положительное. Физически крепок и вынослив. На «материке», как называют здесь земли, лежащие по ту сторону Охотского моря, он болел открытой формой туберкулеза, но суровый колымский климат с его сухими морозами и жарким ясным летом, в условиях полной стерильности воздуха быстро поправил его, и он чувствует себя прекрасно.
Примерно одного возраста с ним коллектор Ковяткин, также бывший старатель, серьезный живой и сообразительный хлопец. У Ковяткина один недостаток — он не слишком грамотен, но обладает способностью к рисованию, и это дало возможность ему поступить на курсы коллекторов-съемщиков, которые были организованы нами на Среднекане из таких же полуграмотных, но умеющих рисовать ребят. Ковяткин очень упорный, работящий парень с веселым неунывающим характером.
Мы с ним принимали только посильное участие в строительстве барака, так как сразу же стали ходить в маршруты. К этому времени снег уже стаял со склонов сопок и только на вершинах отдельных гранитных массивов он еще лежал плотным нетронутым покровом. Мы уходили в маршруты на 18–20 часов и возвращались усталые донельзя с массой впечатлений. Почти круглые сутки было светло, так что работали пока хватало сил. Вернувшись, отсыпались и, отдохнув, принимались за строительство барака. В основном же его строили четверо. Кроме Перебитюка и Пульмана, на строительстве полностью были заняты два дружка — наши рабочие — Гоша Родионов и Филипп Фирсов.
Родионов, краснощекий смуглый юноша 23–24 лет, старательный, послушный, несколько медлительный, но усердный. У него сильно развиты хозяйственные склонности. Он и заячье одеяло выменял у якута и еще кое-какие вещи приобрел. Но всё это носит у него безобидный характер некоторой предприимчивости, отсутствующей у других ребят.
Его дружок Фирсов — веселый белозубый парень с вечной улыбкой на устах, горячий, вспыльчивый, но отходчивый. Любит пошутить и за словом в карман не лезет. Работает быстро и усердно. С Георгием они большие друзья, вечно шепчутся, хихикают, подтрунивают друг над другом и трогательно заботятся один о другом. Оба они только что демобилизовались из Красной Армии, и в них еще чувствуется налет воинской дисциплины.
Третий наш рабочий Миша Абтрахманов, татарин по национальности, с типичным татарским лицом, выходец из глухой деревушки. Пребывание в армии только слегка обтесало его. Он парень с хитрецой, как говорится «себе на уме». По-русски говорит плоховато и большей частью молчит. Если ему что-нибудь не по душе, то он не скажет прямо, а начнет жаловаться на стороне. В этом отношении он прямая противоположность Фирсову, который предпочитает разговаривать с начальством сам, а не «плакаться в жилетку». Миша любит слукавить и в работе. Тайгу он не жалует и ругает себя за то, что согласился поехать на Колыму. Он единственный среди нас, кто понимает толк в лошадях, знает их привычки, повадки и любит возиться с ними.
