Наступило утро, а дождь все лил и лил, то усиливаясь, то слегка затихая. Берелех вспух и почернел. По его пенистому руслу, кружась в водоворотах, неслись коряжины, кусты и ветви. За ночь вода прибыла более чем на метр, и юрта, стоявшая вчера на крутом обрывистом берегу, сейчас находилась почти у самой поверхности реки.

Время от времени с гулким шумом в воду обваливались отдельные участки берега. Пришлось в срочном порядке вьючить лошадей и выбираться на более возвышенное место. Мы отошли подальше, разбили палатки и расположились в ожидании погоды. Было очень обидно сидеть сложа руки в ожидании переправы. До устья Зелика, — где находилась база нашей партии, оставалось около 200 километров по скверной дороге. Единственным утешением в этом вынужденном сидении было то, что наши коняги немного отдохнут на сытных сочных кормах.

Зато у нас с продуктами дело обстояло весьма плохо. Мы никак не ожидали, что наш путь так сильно затянется, и не смогли настоять, чтобы нам выдали продовольствие «с запасом прочности». Получив месячную норму продуктов на трех человек, мы по дороге приобрели четвертого. Кроме того, нам приходится угощать наших, к счастью, редких гостей. В результате этого мы вечно голодны, щеки наши ввалились, и ни единой капли жира в наших организмах не сыскать. Успенский, гордо носивший выпяченное вперед брюшко, давно уже подтянул ремень до последней дырочки и теперь прорезывает в нем новые отверстия.

Дождь прекратился. Мы стали готовиться к переправе. У Ильи имелась старая дырявая лодка, которую они с Семеном привели в более или менее пригодное состояние, плотно законопатив щели обыкновенным мхом.

Вода стала быстро спадать, и 8 июля мы приступили к длительной и сложной процедуре переправы.

Вещи, сложенные в удобном месте на косе, частями грузились в лодку, которая под управлением Семена совершала рейс вниз по течению наперерез руслу. Она приставала к галечной отмели противоположного берега, вещи складывались на сухое место, и лодка возвращалась к исходному пункту. Эта операция повторялась свыше десяти раз.

Если с переброской вещей дело обстояло весьма прозаично, то переправа лошадей оказалась сплошной романтикой. По плану все должно было происходить очень просто. У лошадей весьма развит инстинкт подражания. Стоит только во время пути или на остановке какому-нибудь четвероногому другу проявить инициативу, ну, скажем, по части освобождения организма от излишков сухого или жидкого утиля, как весь коллектив с исключительным усердием принимается за то же самое. Или кто-нибудь из них, допекаемый комарьем, вдруг вздумает немного поваляться с грузом — немедленно начинается сплошное кувырканье.

Вообще конский коллектив был сколочен прочно и, по общему мнению, стоило только одного авторитетного члена этого коллектива пустить вплавь, держа на поводу, как все остальные слепо поплывут за ним. Так и было сделано. Семен решил взять на причал двух коней, и вся орава, понукаемая нашими криками, дружно бросилась в воду.

Однако через некоторое время, когда резвое течение быстро понесло всех вниз по реке, начались крупные неполадки. Во-первых, в несколько иной интерпретации повторилась история с раком, лебедем и щукой — две причаленные к лодке лошади поплыли в разные стороны и одну из них пришлось отпустить во избежание мокрых неприятностей. Во-вторых, все остальные лошади с полдороги завернули к знакомому берегу и скрылись в кустах. До места после долгого пути добрался только конь, которого буксировала лодка. Началась длительная волокита поимки лошадей, подгонка их к прежнему месту и т. д.

На этот раз коней взялся переправлять по кавказскому методу Петр. Скинув брюки, он взгромоздился на Рыжку и бодро поплыл вниз по течению, а мы с воплями и применением физических мер воздействия стали загонять лошадей в воду. Они долго сопротивлялись, но Наконец, не выдержав нашего натиска, беспорядочной кучей поплыли вслед за Рыжкой и благополучно добрались до противоположного берега.

Словно тяжесть спала с души, после того как мы перебрались на другую сторону Берелеха. Здесь мы устроили роскошное пиршество — обед из целых трех блюд! На первое у нас был жирный бульон, на второе поджаренные макароны с мясными консервами, на третье кисель. Нам так омерзел вечный пшенный супец-кондер или неизменные галушки, что такое пиршество надолго осталось в памяти. Затем мы тепло простились с Ильей, дав ему немного табаку, конфет, урюку, спичек и ружейного масла. Он остался очень доволен. После обеда мы завьючили лошадей и отправились дальше.

Дорога сразу изменилась к худшему. Теперь наш путь шел по болотам, в которых нога тонула почти до колен. Лошади еле вытаскивали ноги из хлюпающей коричневатой жижи. Количество комара не поддается описанию. Это было какое-то комариное царство, в котором главная, роль принадлежала крупной рыжей разновидности, кусающейся как-то особенно болезненно, Если нам, защищенным сеткой и плотной одеждой, порой приходилось невтерпеж, то надо себе представить, что чувствовали наши бедные лошади! Даже дымокур не давал им достаточного отдыха.

В свое время Билибин дал шуточную шкалу определения количества комаров: если удается идти — слегка отмахиваясь одной рукой, то «комара нет». Если беспрерывно приходится отмахиваться одной рукой, то «комар появился». Если одной руки недостаточно и приходится прибегать к помощи другой, то «комара мало». Если все время приходится отмахиваться двумя руками, то «комара порядочно». Если же и двумя руками не удается отмахиваться от них, то «комара много».

Здесь, пожалуй, не хватило бы и десяти рук, чтобы отбиться от этой нечисти… Комариная метель — вот подходящее определение этого воющего ада!

На ночлег мы остановились только около 12 часов ночи, после того как выбрались на более сухое место.

На следующий день на одном из притоков Берелеха мы были поражены зрелищем брошенной почты, которую зимой не успели довезти до места и оставили на дороге. Часть ее — две большие кожаные сумы, каждая весом пудов на пять, запломбированные, по-видимому, с посылками и ценной корреспонденцией, небрежно лежали под открытым небом около старенького невзрачного баранка с дырявой крышей. В баранке было сложено 7 или 8 рваных мешков с газетами и письмами, значительная часть которых успела превратиться в мокрую заплесневевшую кашу.

Несколько дальше белела большая полянка, усыпанная беспорядочно разбросанными газетами. Здесь же валялись два растерзанных мешка, которыми, как видно, всласть позабавился косматый хозяин тайги Михаил Иванович. Газеты свежие, по первое марта включительно.

Перевалив через крутой водораздел, мы очутились наконец в системе Аян-Уряха, на его левом притоке Лошкалахе. В устье Лошкалаха находится астропункт, пределенный экспедицией Обручева. Это невысокий деревянный столб с надписью: «АП КОАН 1929», т. е. астропункт Колымского отдела Академии наук. Рядом расположена юрта якута Константина Аммосова, который живет там с женой и маленьким сыном. У Аммосова большое стадо — мы насчитали свыше 20 дойных коров разной расцветки, роста, объема и нрава. Удойность их очень невелика — полтора-два литра на корову.

При подходе к юрте создается впечатление, что здесь только что окончился пожар — настолько все вокруг затянуто густым едким дымом. Вокруг разложены небольшие дымокурчики из сухого коровьего помета, которые дают возможность людям и животным отдохнуть от комаров. За два коротких летних месяца на дымокуры расходуется весь навоз, заготовленный в течение остальных десяти.

У Аммосова мы купили свежей рыбы, молока и масла, внеся приятное разнообразие в наше монотонное и скудное меню.

Привязавшись к астропункту, мы далее пошли уже со съемкой, время от времени беря пробы из галечных отложений. На мой вопрос, как перевести Аян-Урях, Семен растолковал мне, что по-якутски «аяныр» значит — далекий, т. е. «дальняя река».