Это был первый полутораметровый пласт сплошного каменного угля. Он кривой линией уходил вниз под русло. Несколько выше его в береговом обрыве залегал второй пласт, а затем третий — самый мощный. Чувствовалось, что в этом ручье случайно выходят на земную поверхность скрытые в земле каменноугольные пласты крупного месторождения. Однако это надо было доказать, установив характер и площадь распространения угленосных пород.

В ряде мест виднелись обломки и выходы обожженных ошлакованных пород, которые так поразили меня, когда я впервые увидел их в галечных отмелях на устье Эмтегея. Теперь вполне ясным было их происхождение.

Почти всегда в районах каменноугольных месторождений наблюдаются следы былых пожаров, охватывающих отдельные пласты каменного угля, который горит жарко и долго.

Известны случаи, когда такие пожары наблюдались в течение десятков лет.

Остаток дня я посвятил описанию, замерам, расчисткам и взятию угольных проб.

Успенский с Петром прошлись вверх по ручью с опробованием. Сверх ожидания ручей оказался золотоносным, и несколько проб показали даже весовое золото.

Ручью за его доблестные показатели было присвоено название Знатный. Оно было торжественно выведено большими буквами на широкой затеей, вырубленной в стволе крупной лиственницы на высоком берегу ручья в его устье.

Ночь мы провели спокойно с чувством глубокого удовлетворения. Нашу печку вместо обычных дров мы досыта кормили концентрированным угольным топливом. Уголь горел превосходно, и в палатке стояла приятная ровная температура.

Пройдя километров двадцать вверх по Аркагале выше ручья Знатного, мы установили, что комплекс угленосных отложений тянется далеко вверх по Аркагале, в ряде мест обнажая новые и новые выходы каменноугольных пластов.

Мне было даже досадно, что я в свое время пошел с работой по Мяундже, а не по Аркагале. Однако, поразмыслив немного, я пришел к заключению, что принятое мной решение было вполне правильным.

Наша маленькая группа все равно ничего не смогла бы сделать в части детального исследования развитой здесь угленосной свиты. Здесь необходим более мощный коллектив, снабженный соответствующим оборудованием для проведения хотя бы поверхностных выработок. Мы с нашими силами сделать это были не в состоянии.

Наступило 13 сентября. По договоренности с Гавриловым 16-го мы должны встретиться в устье Эмтегея. Приходилось возвращаться. С глубокой неохотой отправились в обратный путь. Лошади наши были основательно загружены каменноугольными пробами.

«До скорой встречи! Мы еще вернемся сюда», — прощались мы, когда проезжали мимо устья ручья Знатного. И сдержали свое слово.

«Точность — вежливость королей», — говорит французская пословица. Хотя мы и не имели отношения к этой категории вымирающих представителей человеческого рода, тем не менее оказались по-королевски вежливыми. В соответствии с договоренностью, точно 16 сентября мы прибыли к устью Эмтегея.

Приехали, правда, очень поздно — в 11 часов ночи после долгого блуждания в темноте среди лабиринта проток и стариц в устьевой части Эмтегея. Были мы смертельно голодные, усталые и мокрые, так как большую часть пути нас усиленно поливал холодный осенний дождь.

В устье Эмтегея было весело и оживленно. Около якутских изб возник целый палаточный городок. Гаврилов приехал пару дней тому назад. Еще раньше вернулся начальник отряда Филиппов, который вместе с геологом Женей Таракановым работал в бассейне Чиняки.

Итоги наших полевых работ оказались неплохими.

Огромное «белое пятно», расположенное в этой части территории Охотско-Колымского края, теперь в какой-то степени оказалось заполненным. На белом фоне карты появилась узорная речная сеть, покрытая разноцветными кружками, — данными опробования.

Невзгоды и трудности остались позади. Нам предстояло еще одно серьезное испытание на пути домой. Нужно было преодолеть знаменитые Колымские пороги.

Мне уже пришлось один раз проплыть через них в 1932 году. Они очень эффектны, особенно в малую осеннюю воду, но не представляют собой опасности. Надо только не бояться огромных грозно бушующих валов и смело бросаться в самую пучину ревущей воды, не пытаясь схитрить и проплыть сбоку, где путнику угрожает опасность разбиться о камни.

Наше прибытие отпраздновали обильным ужином. У Гаврилова оставались некоторые запасы драгоценного горючего, и мы, спрыснув благополучное окончание полевых работ, решили следующий праздник устроить после того, как будут пройдены пороги.

Несмотря на усталость после долгого пути, спать легли только в пять часов утра.

На Эмтегее все еще находилась застава из нескольких вооруженных бойцов. Начальник заставы Колосов, живой и общительный человек, рассказал нам, что несколько дней тому назад проезжающие якуты привели двух бандитов — тех, которые, по-видимому, напали на наш лагерь.

Я отправился взглянуть на них. Они действительно оказались нашими старыми знакомыми, посетившими наш лагерь 7 сентября и взявшими на память об этом посещении свыше 60 килограммов «сувениров», в том числе почти все наши продукты.

В тесной избушке под замком сидели два здоровенных мордастых дяди, с которыми не дай боже встретиться где-нибудь в глухом углу, да еще одному. Они молча и мрачно смотрели на нас. На ногах одного из них были надеты мои болотные сапоги с предательской желтой краской на голенищах. За каких-нибудь пару недель сапоги превратились в явно неизлечимых инвалидов.

7 сентября был совершен налет на наш лагерь, а 12-го они были задержаны более чем в 120 километрах от устья Эмтегея, в бассейне Индигирки, недалеко от Оймякона. За это время они успели основательно расправиться с забранными продуктами. Они сами себя подвели, смело и, пожалуй даже нахально, выйдя навстречу группе якутов, ехавших из Оймякона. Бандиты отрекомендовались работниками полевой партии, случайно заблудившимися, и стали просить указать им дорогу.

Внешний облик этих «рабочих» настолько ясно говорил об их настоящем прошлом, что якуты немедленно обезоружили их (у них было охотничье ружье) и любезно предложили следовать с ними до устья Эмтегея.

Те пытались разжалобить якутов и даже подкупить их остатками Семеновых сокровищ, но из этого ничего не вышло.

Семен смог вернуть себе только жалкие остатки своего добра. Все остальное находилось на плечах этих «рабочих» и было в таком состоянии, что даже невзыскательный Семен отказался взять обратно свои вещи.

18 сентября мы покинули гостеприимное устье Эмтегея и целой флотилией из шести плотов медленно поплыли по извилистому руслу Аян-Уряха. Прощай, Эмтегей! Прощай, старый дружище!

Давно уже скрылся из виду острый трехгранный залесенный мыс, а я долго еще всматривался в прозрачную даль, стараясь разглядеть знакомые очертания эмтегейских сопок.

День был прекрасный, и мы наслаждались чудесной погодой и приятным плаванием. Наш плот медленно плыл вниз по течению, выбрасывая густые клубы дыма из поставленной на его носу железной печки. Сквозь зеленоватую прозрачную воду отчетливо просматривалось усеянное крупной галькой дно реки. Временами нам попадались громадные косяки хариусов.

Со мной на плоту находились Успенский и Петр. Николая вместе с одним из рабочих отряда Гаврилова мы отправили до Оротука с конным транспортом. Вместе с ними ушли конюхи-якуты и наш Семен, с которым мы, закончив расчет, мирно расстались. Мы постарались, пак могли, компенсировать ему убытки от похищенного имущества, выделив с Алексеем Николаевичем кое-что из наших личных вещей, остававшихся в устье Эмтегея.

Плоты то тихо скользили по зеркальной глади плесов, то резко скакали по веселым говорливым перекатам, покрытым мелкой рябью зеленоватых болтливых волн. Вокруг догорало пурпурное зарево осенних красок, и грустно становилось на душе при виде обнаженного умирающего леса, еще совсем недавно полного мощи и буйной радостной силы.