Снабжены мы были из рук вон плохо. На производственном совещании, состоявшемся перед выездом наших дальних партий, заведующий снабжением Сперанский произнес полную оптимизма речь, из которой следовало, что все партии снабжены исключительно хорошо и что только в одном отмечается существенный недостаток — «не хватает рюкзаков, крайне необходимых для работы в условиях вечной мерзлоты». К сожалению, все это было не так.

По словам Сперанского, грузы для полевых партий еще зимой были заброшены оленьим транспортом в заранее указанные точки, поэтому мы направлялись налегке с месячным запасом продовольствия и минимумом необходимого снаряжения. Нам не хватало, помимо злосчастных рюкзаков, очень многого — в первую очередь обуви.

Я должен был работать в бассейне Нелькобы — правого притока Теньки, Котов — по самой Теньке, на ее отрезке, расположенном выше Нелькобы, а Шаталов — в бассейне Берелеха — несколько дальше по Колыме. Нам надо было двигаться в одном направлении, и 26 апреля мы выехали в дальний путь.

На все три партии управление смогло выделить только 40 оленей, вымотанных до отказа тяжелыми зимними грузоперевозками. Четверо из них благополучно скончались в ночь перед отправкой в поле. При взгляде на остальных возникала твердая уверенность, что большинство последует за своими предшественниками.

Делать, однако, было нечего. Надо было отправляться в путь. Нам предстояло подняться по Колыме примерно на 250 километров и далее двигаться вверх по Теньке километров на пятьдесят.

Весна надвигалась бурно и неукротимо. По утрам еще давали себя знать крепкие колымские утренники с температурами минус 20–25 градусов, а днем на ярком обжигающем солнце все вокруг катастрофически быстро таяло.

В состав моей партии, помимо меня, входили прораб — поисковик Перебитюк и коллектор Ковяткин — молодой полуграмотный хлопец, окончивший на Среднекане краткосрочные курсы коллекторов-съемщиков.

Почти — вся огромная территория верховьев Колымы по существу являлась неведомым «белым пятном», на котором мы должны были нанести первые мазки маршрутных и площадных съемок.

Кроме Перебитюка и Ковяткина, в партии числился промывальщик Пульман — пожилой рослый дядя, бывший старатель, и трое рабочих — демобилизованные красноармейцы Гоша Родионов, Филипп Фирсов и Миша Абдрахманов. Все они служили в одной воинской части, вместе демобилизовались и были давними приятелями. Это были молодые, здоровые, полные энергии и задора ребята. К сожалению, опыта таежной жизни ни у кого из них не было.

Примерно такой же состав был и в обеих других партиях.

Путь наш лежал вверх по Колыме, по ее руслу, ослепительно сверкавшему на солнце среди уже почерневших берегов.

Первая остановка намечалась в устье ручья Крохалиного, в 20 километрах от Среднекана. Здесь стояла большая палатка около участка с оленьим кормом. Все мы, конечно, шли пешком, а олени кое-как везли на нартах наш груз. Нормальная загрузка нарт — 150–160 килограммов; у нас же, вероятно, не набиралось и сотни. Несмотря на это, олени быстро стали выходить из строя, и километров через 15 мы вынуждены были оставить на дороге четыре нарты, так как часть оленей совершенно выбилась из сил. Кое-как мы добрались до палатки и, пустив оленей пастись, отправились к оставленным нартам и притащили их на себе. Двадцатикилометровый переход занял у нас полных 12 часов. Стало совершенно ясно, что при таких темпах передвижения мы не в состоянии будем добраться до места работ и застрянем где-нибудь в пути.

О создавшемся положении мы через встретившегося нам оперуполномоченного Фалько сообщили начальнику управления Улыбину. От него пришло распоряжение Шаталову вернуться обратно, а нам с Котовым продолжать путь на Утиную, где находилась база прииска и можно было получить оленепоголовье и продовольственные запасы.

День прошел в составлении актов, отборке и перераспределении грузов. Все оставленное было сложено в палатке и оформлено соответствующим актом, который был вручен Шаталову. Мы сердечно с ним распростились и 27 апреля в 4 часа утра на 13 нартах с 30 оленями выступили в дальнейший путь.

Несмотря на то, что теперь на каждой нарте находилась не более 60 иг груза, мы с большим трудам прошли за день около 20 километров, бросив по пути двух оленей. Остальные кое-как доплелись до места следующей кормежки около зимовья. Здесь, на оленьем выпасе, мы обнаружили около двух десятков изможденных оленей, брошенных какими-то проезжими. Выбрав из них наиболее крепких, мы заменили ими часть наших, и благодаря этому смогли на следующее утро продолжать путь.

Выехали мы рано, часа в четыре утра, когда вокруг царил бодрящий двадцатиградусный морозец, и небо только начинало розоветь на востоке. В это время чудесно идти по крепкому хрустящему насту, который легко выдерживает человека. Я и Котов взяли с собой в тайгу небольших угольно-черных щенят в возрасте около трех месяцев — Кута и Олу — брата и сестру. Я был обладателем Кута.

Первую часть пути они как угорелые носились по снегу, черными мячиками мелькая на белой поверхности реки, но к концу дня начинали уставать. Приходилось брать их за пазуху и некоторое время нести в качестве дополнительной нагрузки.

30 апреля мы добрались до устья Утиной, сделав за пять дней немногим больше сотни километров.

Утиная — второй по счету прииск на Колыме. Первый из них — прииск «Первомайский» находился на Среднекане. Пока золото давали только эти два объекта, но в ближайшее время должен был вступить в строй Оротукан, где разведочные работы на ручье Пятилетка дали очень хорошие результаты.

На Утиной нас встретили очень неприветливо. Выручило только то, что в это время на Утиную прибыл с грузами транспорт тунгуса Зыбина, который собирался возвращаться в бассейн Бахапчи, далеко в сторону от нашего пути. Единственный шанс добраться до места работ — договориться с Зыбиным. После долгих сложных переговоров, во время которых немало было выпито спирта, нам наконец удалось прийти к соглашению. Отправив большую часть своего транспорта на Бахапчу, Зыбин на 8 нартах взялся довезти наш груз до устья Детрина, с оплатой по пяти рублей с пуда. Общий вес нашего груза не превышал 80 пудов. Кроме 8 нарт Зыбина, у нас имелось 4 своих нарты при 16 оленях, из которых только четыре смогли добраться до Утиной с устья Среднекана. Остальные 12 были взяты нами взамен ослабевших на местах кормежек, где они были оставлены своими хозяевами.

Аналогичное положение было и у Котова.

Ехали мы в основном ночью, когда подмораживало и можно было идти по насту без дороги. Часам к 10 дня приходилось останавливаться, так как дорога настолько раскисла, что двигаться по ней становилось почти невозможным. В довершение всего сразу же выше Бахапчи появилась вода.

Мы торопились изо всех сил. Однако Зыбину и его спутникам такая торопливость была не по душе. В самое лучшее время для езды, в ранние утренние часы, когда все сковано морозом, они крепко спали, не торопясь подниматься. Приходилось прибегать к героическим усилиям, чтобы заставить их встать и хотя бы часам к 7 выехать с места стоянии. В 10 часов снег делался рыхлым и мокрым, ноги вязли в липкой снежной массе и олени быстро выбивались из сил. Приходилось останавливаться.

8 мая мы проехали знаменитые Колымские пороги, о которых слышали столько потрясающих рассказов. Воображение рисовало мощные торосы льда среди темных мрачных камней, где в глубине глухо клокочет рвущаяся на свободу река. Действительность же представляла ничтожную речушку, шириной около 10 метров, с тихим писком струящую жалкий зеленоватый ток воды среди осевшего ноздреватого льда. «Совсем как Утинка», — сказал кто-то.

С большими трудностями протащили мы наш обоз по каменистым, почти лишенным снега берегам реки. Вокруг громоздились гранитные крутые склоны, усеянные крупными каменными глыбами, имеющими иногда причудливые формы. Некоторые из них казались изделием рук человека. Вот в ленивой позе расположилась изящная фигура пантеры Багиры, а рядом с ней задумчивый облик мальчика Маугли, а там разухабистая фигура деревенского парня с гармошкой в руках.