История исследования Колымы шла двумя различными путями. С одной стороны — стихийно, отдельными старателями-одиночками, такими, как Шафигуллин, Канов, Гайфуллин и многие другие. К моменту прибытия экспедиции Билибина они уже успели проникнуть в бассейн Колымы и прочно там обосноваться. В 1928 году по прибытии на Среднекан Билибин застал там уже 5 артелей в количестве 29 человек, которые примитивным хищническим образом добывали золото. Эта старательская вольница работала без всякого руководства с чьей бы то ни было стороны. Добытое золото уносилось с собой.

Стихийный процесс освоения территории мог привести к сугубо хищнической бессистемной отработке колымских россыпей.

Открытие их старателями-хищниками происходило без всякой документации, при полном отсутствии материалов, характеризующих геологическое строение территории и закономерности распределения в ней полезных ископаемых. Ни на что, кроме золота, не обращалось внимания, как это было в ряде других мест.

Крупнейшей заслугой Билибина является то, что развитие и освоение края пошло по другому, планомерному, систематизированному пути. Уже первая экспедиция, работа которой протекала в исключительно тяжелых условиях, дала ценнейшие результаты, которых нельзя было бы достигнуть при ином подходе к освоению края. За десять лет, прошедших со дня открытия золота на Среднекане Бориской (в 1916 г.), в деле познания края абсолютно ничего не было сделано.

Основной задачей экспедиции являлось выяснение общего геологического строения территории, установление генезиса золота, поиски и разведка новых золотоносных площадей и, наконец, выяснение экономического значения и перспектив района.

К моменту возвращения в Ленинград осенью 1929 года экспедиция, помимо выявления ряда промышленных россыпей в бассейне Среднекана, установила наличие хорошей золотоносности в верховьях реки Утиной. Кроме того, в бассейне Среднекана было открыто Среднеканское золоторудное месторождение, сыгравшее своеобразную роль в деле быстрейшего развития края.

Весной 1930 года на Колыму отправилась вторая геологическая экспедиция, руководимая В. А. Цареградским — бывшим заместителем Билибина по первой экспедиции. Билибин остался в Ленинграде на камеральной обработке собранного геологического материала.

Поступившие от Цареградского сведения о новых золотоносных площадях в бассейне Оротукана, ряде левых притоков Колымы, бассейне Гербы, Бахапчи и Теньки помогли Билибину дать блестящий прогноз перспектив дальнейшего освоения края и составить план золотодобычи с распределением ее по годам в бурно нарастающем темпе. Это были не беспочвенные соображения о возможных потенциальных богатствах края, а конкретные, воплощенные в точный язык цифр, планы прироста запасов и металлодобычи на ряд лет вперед. Вот почему мы считаем Юрия Александровича Билибина первооткрывателем природных богатств обширнейшей территории Охотско-Колымского края, несмотря на то, что небольшие россыпные месторождения золота были известны и до него.

Но в то же время не правы и те, кто старается принизить роль первых скромных тружеников, энтузиастов-одиночек, которые в труднейших условиях проникали в глубь огромной безжизненной территории, терпели лишения и рисковали жизнью, а временами и жертвовали собой.

Они жили в другую эпоху, обладали иной, узко собственнической психологией, но в то же время были носителями той искорки, которая заставляет человека в неугасимой Страсти стремиться вперед в вечных поисках нового. И мне кажется, что имя Юрия Яновича Розенфельда должно занять почетное место среди первооткрывателей Охотско-Колымского края. Ведь если бы хоть одна из намечавшихся по его ходатайству экспедиций состоялась, золотоносность Колымской территории несомненно была бы установлена на несколько лет раньше.

1 июля 1931 года пароход «Днепрострой», на котором вместе с работниками «Цветметзолото» ехала наша экспедиция, вошел в бухту Нагаева.

С жадным любопытством рассматривали мы открывавшуюся перед нашими глазами панораму. По небу медленно плыли мрачные, темные, переполненные влагой облака, которые время от времени разражались мелким моросящим дождем. По обеим сторонам длинной, узкой бухты высидись покрытые лесом и зарослями кедрового стланика каменистые склоны угрюмых сопок. Вершины их утопали в сыром густом тумане. Кое-где на склонах белели большие пятна нерастаявшего снега.

Впереди показался маленький невзрачный поселок. Загремела якорная цепь, и пароход остановился в полукилометре от берега. Все мы жадно стремились на землю после долгого восьмидневного пребывания на пароходе.

Плавание наше проходило в довольно тяжелых условиях. Представление о них может дать выдержка из заключения бригады «Цветметзолото»: «Днепростроем» прибыло 1269 человек. Лошадей на пароходе было доставлено 317. Народ был размещен в четырех трюмах… Некоторая часть едущих осталась тем не менее без места и оказалась на палубах, где устроилась либо под кунгасами, либо соорудив себе навесы из кип сена.

Кухня находилась на корме, проход к ней был очень затруднительным — над отверстием в трюме. Обеды и ужины выдавались только отсюда, что приводило к постоянным беспорядкам, спорам, ругани. Нормы питания были достаточными, но очень однообразными. Ежедневно щи из кислой капусты с кашей на обед и каша на ужин…»

Несмотря на примитивность быта, мы, в общем, чувствовали себя недурно. За время пути члены экспедиции ближе познакомились друг с другом. Развлекались как умели. Вначале эти развлечения носили подвижный характер — прыжки, борьба, различные спортивные упражнения. Затем наступил период увлечения шахматами. Был организован шахматный турнир. Любители карточной игры с увлечением сооружали многочисленные вариации пулек. Каждый как мог проводил часы вынужденного досуга. А вокруг расстилалась теряющаяся в сероватой дымке тумана зеленоватая, покрытая рябью невысоких волн поверхность моря. Иногда туман настолько сгущался, что видимость не превышала десятка метров, и тогда пускалась в ход сирена, издававшая через определенные интервалы глухие басовитые звуки.

Были и ясные солнечные дни, во время которых палуба покрывалась копошащейся массой людских тел. К счастью, погода стояла все время тихая, и только временами свежий ветер, достигавший четырех-пяти баллов, заставлял некоторых товарищей с грустью мечтать о далекой суше. Не знаю, что было бы с нами, если бы начался шторм. При той загруженности палубы, какая была на «Днепрострое», это привело бы к катастрофе.

Естественно, что восьмидневное пребывание в такой обстановке сильно утомило нас, и все хотели поскорее очутиться на берегу. Наконец мы ступили на твердую землю и беспорядочной гурьбой направились к базе нашей экспедиции, расположенной километрах в двух от поселка, в устье маленького ключика.

Она состояла из большого барака, избушки и нескольких срубов, покрытых палатками, и оказалась в состоянии вместить почти всех нас.

Гораздо хуже обстояло дело с работниками ЦМЗ («Цветметзолото»). Там никто не готовился к прибытию такого количества людей. Поселок Нагаево состоял из двух десятков более или менее сносных строений, среди которых выделялись помещения культбазы, двухэтажный дом Совторгфлота, здание ОГПУ, два домика РИКа и строения ЦМЗ — общежития, конторы, магазины. Кроме того, в беспорядке было разбросано около полутора десятков срубов индивидуального строительства. Прибывшие работники ЦМЗ разместились в основном под временными навесами, а многие даже под открытым небом.

Начался стихийный пошив индивидуальных палаток, и вскоре на берегу бухты вырос «ситцевый городок».

Между руководством экспедиции и «Цветметзолото» начались переговоры о разграничении функций. Было достигнуто соглашение о том, что все виды геологопоисковых работ, а также поисковая и детальная разведка должны осуществляться работниками экспедиции.