Веселое это место — стрелка Эмтегея. Широкая, поросшая травой и кустарником поляна, окаймленная густым лиственничным, почти строевым лесом, в котором в изобилии водятся жирные упитанные глухари. Соединение двух долин на широком открытом месте создавало постоянный «сквозняк», отгоняющий надоедную комарино-мошкарную нечисть.

Хорошо было бы здесь остановиться на пару дней, но для этого не было времени. Нам надо было выяснять, куда идти — вверх по Аркагале или направо, по Мяундже.

Я решил пройтись с Успенским километра на три вверх по обоим истокам Эмтегея.

Взяв с собой Кулеша, мы пошли сначала вверх по Аркагале. В глаза сразу бросилось резко увеличивающееся количество кусков каменного угля. Последний уже встречался не только в виде мелочи, но иногда отдельными крупными кусками до 40–50 сантиметров в поперечнике. Зато опробование показывало наличие только слабых знаков золота.

Маршрут вверх по Мяундже показал диаметрально противоположную картину — очень слабую «знаковую» угленосность и повышенное содержание золота, с наличием отдельных весовых проб.

Длина Мяунджи, судя по характеру русла и водоносности речки, равнялась примерно 60 километрам, такой же длины была, по-видимому, Аркагала.

Что делать? Куда идти? За углем или золотом? Мне пришлось крепко призадуматься. Наконец я принял решение идти вверх по Мяундже.

Ход моих рассуждений был таков. Судя по характеру каменноугольного материала, встречающегося на отмелях Аркагалы, водный поток размывает коренные выходы этого угля. Где они находятся, я не знаю, быть может, очень далеко. Раз здесь развита каменноугольная свита, то значит на присутствие промышленных месторождений золота рассчитывать не приходится.

Начав же работать по Аркагале, я должен буду закончить обследование этого бассейна и, если паче чаяния, каменноугольное месторождение окажется непромышленным, то моя партия вернется практически без положительных результатов.

С другой стороны, Мяунджа, безусловно, представляет большой интерес с точки зрения промышленной золотоносности, но ее надо нащупать — путем тщательного опробования и детального геологического исследования.

Завершив работу по Мяундже и установив характер ее золотоносности, я на обратном пути «расшибусь в лепешку», но выкрою время подняться вверх по Аркагале до выходов каменного угля. Здесь мне не надо будет проводить кропотливого шлихового опробования, так как разбросанные по долине куски каменного угля сами приведут меня к месторождению, осмотр которого даст возможность вывести заключение о его ценности и перспективах.

Приняв это решение, я сразу успокоился, и через день мы уже двигались вверх по Мяундже.

Погода наладилась, наладилась и наша работа. Я с рабочим Алексеем ходил в маршруты на день-два. Успенский с Кулешом, а иногда дополнительно с Николаем проводили опробование долин. Семен перебрасывал наш немудрящий груз на конях на близкие расстояния. В устье Мяунджи мы сделали потайной лабаз, на котором оставили часть продуктов и снаряжения. Теперь, мы довольно быстро продвигались вперед.

Иногда я брал с собой ружье — легкий американский винчестер калибра 25×25 с достаточным количеством патронов, очень портативный и меткий. Мы обыкновенно забирали продуктов на два-три дня, причем по дороге нам всегда попадалась какая-нибудь дичь. Когда приходилось пересекать долину Мяунджи или ее боковых притоков, мы, остановившись на короткое время, быстро пополняли наши запасы продовольствия чудесными хариусами, которые водились в этих девственных местах. Долины были покрыты зарослями созревшей голубики. В изобилии встречались грибы. После дня тяжелой напряженной работы я спал как убитый.

Время от времени в нашу однообразную, полную напряженной работы жизнь врывались элементы ЧП (чрезвычайных происшествий) — небольших бурь в стакане воды, которые, однако, для нас бывали весьма существенными.

Один из таких случаев произошел в первой декаде августа. Нам надо было передвинуться километров на шесть вверх по Мяундже. Погода была прекрасная, видимость замечательная. Неподалеку от нашего стана находилось отчетливо видное устье ручья. Алексей натер себе ногу, и я оставил его с Семеном и Николаем, которые должны были провести транспорт к устью этого ручья и там остановиться. Так как наша обувь основательно прохудилась, я поручил Николаю по прибытии на новое место заняться починкой обуви, поскольку он мастер на все руки.

Алексей Николаевич с Петром отправились с опробованием вверх по Мяундже. Я пошел со съемкой по правобережью Мяунджи с тем, чтобы к вечеру выйти к месту нового стана, которое было определено как нельзя более точно.

К вечеру я, завершив работу, подошел к устью этого ручья, но сверх ожидания никаких признаков лагеря не заметил. Солнце тусклым красным диском спускалось к линии туманного горизонта, вокруг безмолвно чернела тайга, глухо шумел ручей. Нигде не было видно каких-либо следов близкого присутствия человека.

Уходя на дневной маршрут в твердой уверенности, что место, намеченное для табора, находится совсем близко и его нельзя спутать, я ушел в маршрут налегке, даже не захватив с собой продуктов. И вот опять какая-то чертовщина. Где же этот проклятый табор?

Я решил выбраться на водораздел, чтобы сверху рассмотреть огонек костра, который должен быть где-то неподалеку. Пришлось идти километра два по топкому кочковатому болоту, спотыкаясь и утопая по колени в холодной болотной жиже. Солнце скрылось за горизонтом, и сразу резко похолодало. Комары, как демоны, с воем носились над моей головой и кусали нещадно.

Поднявшись на вершину сопки, я остановился и долго всматривался в темную даль. Никаких признаков костра. Пришлось мириться с мыслью о голодной ночевке в тайге. Успокаивало только то, что стояла ясная погода.

В это время в мое ухо чуть слышно ударил глухой пробочный звук далекого выстрела. Я немедленно взял компасом направление, но сколько ни приглядывался, не мог заметить признаков костра. Чувствовалось, что звук выстрела шел издалека, со стороны одного из притоков Мяунджи, находящегося километрах в пяти от меня. Уже основательно стемнело, и путь по кочкам, болотам и лесным зарослям сулил очень мало приятного.

Призывая «благословения» на головы своих подчиненных, я по азимуту отправился в путь. Можно, конечно, было бы переспать у костра и утром прийти к табору, но мне не хотелось терять завтрашнего дня, а кроме того, надо было выяснить, в чем же дело?

Началась долгая мучительная дорога в темноте. Я спотыкался, падал, забирался в густые заросли, попадал в какие-то вязкие, топкие места и, наконец, добрался до стана, около которого горел яркий огонь. Рассмотреть его можно было только на очень близком расстоянии, так как он был разложен среди густой купы деревьев.

Алексей Николаевич и Петр мрачно сидели у костра. Из палатки доносилось пьяное бормотанье Николая. Из нее вышел пошатываясь подвыпивший Алексей и с улыбкой пытался «интеллигентно» разговаривать. Семен храпел в углу палатки. Постепенно, как на фотопластинке, стала проявляться негативная картина сегодняшнего дня.

Оставив своих спутников, Успенский и Кулеш отправились на работу и, продвигаясь с опробованием по долине Мяунджи, добрались до устья ручья, где намечалась очередная стоянка. Они поднялись вверх по ручью, взяли нужное количество проб и вернулись на его устье. К их глубокому изумлению, транспорт еще туда не прибыл. Решив, что выезд по какой-либо причине задержался, они отправились к месту прежней стоянки, но никого там не застали. Тогда они пошли обратно, приглядываясь к конским следам, и обнаружили, что транспорт неожиданно свернул в сторону. Мучительно медленно, ища следы, которые то отчетливо были видны на мшистой поверхности, то напрочь терялись на каменистых местах, два следопыта наконец набрели на место нового табора, который был разбит в скрытом уединенном месте, далеко от намеченной точки, с явным намерением «затеряться».