Проведя вокруг несколько маршрутов, мы отправились в обратную дорогу, чтобы к намеченному сроку вернуться в барак. Первый день обратного пути был омрачен длительным дождем, в связи с чем мы добрались до барака только вечером 20 июня.

К Чалбыге я подходил в полумраке белой колымской ночи. Ковяткин несколько отстал в поисках достаточно мелкого перехода через протоку Нелькобы, которую мы с Кутом мужественно преодолели — я вброд, Кут вплавь. Миша и Петр с лошадьми остались далеко позади. Подойдя к берегу напротив барака, я с удовлетворением увидел, что дверь барака, которую мы перед уходам заколотили гвоздями, настежь открыта, значит поисковый отряд уже вернулся. Я подошел к бараку и был неприятно удивлен, увидев, что возле него в живописном беспорядке валялись брюки, телогрейка и прочие принадлежности одежды. Под большой лиственницей лежал полушубок с подушкой, прислоненной к корню дерева. Все это насквозь промокло от вчерашнего дождя.

В бараке, где все было оставлено в идеальном порядке, царил настоящий хаос. Присмотревшись внимательнее, я увидел в углу на разостланном брезенте две прикрытые одеялом фигуры. Из-под одеяла торчали валенки. Я со злостью сбросил одеяло в полной уверенности, что под ним лежат виновники всего этого ералаша, и буквально остолбенел, увидев что это только две пары валенок и две подушки. Стало как-то неприятно на душе. Что же случилось? В это время в двери показалась темная фигура — подошел Ковяткин, а через некоторое время подъехали Петр и Миша.

Мы зажгли свечу и стали внимательно осматривать барак. Все в нем оказалось перевернутым, перепутанным и разбросанным. Создавалось впечатление, будто здесь что-то спешно искали, затем второпях выскочили и больше не вернулись. Мы обнаружили узелок с продуктами, документы Родионова, отлитый в бутылку спирт. Основной запас его хранился в жестяной банке. Осмотр банки показал, что спирт почти весь цел. В углу стояла винтовка, которую брали с собой поисковики. По оставленным следам, одежде я документам видно, что здесь был Родионов, а быть может и еще кто-нибудь из отряда Перебитюка. Следов лошадей около барака мы не обнаружили.

Что же произошло? Куда делись бывшие здесь люди? Почему они так поспешно выбежали из барака, даже не захватив оружия, не взяв приготовленного узелка с продуктами, даже не одевшись, так как полушубок и телогрейка остались около барака?

Мы недоумевали. Одно предположение сменяло другое. Ясно было, что все это случилось до вчерашнего дождя, так как в противном случае под деревом не лежал бы мокрый полушубок, да еще с подушкой. Видно было, что кто-то в ясный день отдыхал снаружи на разостланном полушубке. Мы долго ломали головы, строя одно предположение за другим, и решили пройти вниз по Чалбыге, а затем по Нелькобе в поисках каких-нибудь следов.

Оставив Абтрахманова в бараке приготовлять ужин, мы втроем отправились вдоль берега Чалбыги.

Едва мы прошли каких-нибудь полтора-два километра, как со стороны барака раздались два торопливых выстрела — сигнал «идите скорее сюда». Что такое?

Взволнованные, мы почти бегом направились обратно.

В дверях барака нас встретил мокрый Фирсов. «В чем дело? Где остальные?» — «Пульман и Перебитюк километрах в 15 отсюда. Родионова нет уже 9 суток». — «Как нет? Где же он?» — «Ушел больной на второй день в барак». — «Из вас кто-нибудь был в бараке?» — «Нет никого не было, мы находились на работе».

В довершение ко всему новое несчастье — обе лошади сдохли. Поисковики попытались добраться до барака на плоту, но потерпели крушение — залетели в завалы коряжника и утопили вьючный ящик, суму, лоток и еще кое-какую мелочь. Кое-что удалось вытащить. Фирсова срочно послали в барак, а Перебитюк и Пульман идут сзади и скоро должны прийти.

Из дальнейших расспросов выяснилась такая картина. На другой день, после того как отряд отошел от барака километров на 10 вверх по Чалбыге, Гоша заболел. У него разболелось горло и поднялась температура. Несмотря на уговоры, он категорически заявил, что уходит в барак и там отлежится до возвращения отряда. От провожатого он отказался — «До барака каких-нибудь 10 километров я и сам дойду, а там уж как-нибудь устроюсь». И вот они легкомысленно отпустили его.

До барака он добрался благополучно. Внимательный осмотр показал, что он, по-видимому, в полубредовом состоянии стал собираться куда-то в дорогу. В бараке оказалось два мешочка, подготовленных к путешествию — один с продуктами, второй с его вещами, деньгами и документами. Видимо, он собирался уходить, находясь еще в ясном сознании, а затем, впав в беспамятство, с крепко вкоренившейся идеей ухода покинул барак, не взяв с собой ничего, даже табакерки со спичками и бумагой, которую он, как страстный курильщик, всегда держал при себе.

Через несколько часов после прибытия Фирсова появились измученные Перебитюк и Пульман. Много горьких слов было сказано в их адрес. Они молчали, виновато потупив голову. Да и что они могли оказать в свое оправдание? Оба признали, что с их стороны была допущена грубая ошибка, когда они поддались уговорам Родионова и отпустили его. Надо было при всех обстоятельствах задержать его, оставить в палатке и ходить в маршруты от этой палатки, как от центра. И вот результат этой ошибки: Родионова нет и вероятно он исчез навеки.

Мы всей группой отправились на поиски Родионова. Решили пройти цепью вниз вдоль берега Нелькобы до ее впадения в Теньку. Шли на расстоянии 30–40 метров друг от друга. Я и Перебитюк двинулись вдоль берега, остальные иго лесу. Извилистая запутанная Нелькоба, разбившаяся на десятки проток, островов и рукавов, с огромными лесными завалами и густая зеленая поросль деревьев, переходящая в молодой лес, казалось, насмешливо посматривали на нас — попробуй, дескать, — найди!

Мы прошли до устья Нелькобы и вернулись обратно, отчетливо понимая, что в этом зеленом море деревьев и кустов, скоплений коряг и валежника найти что-либо можно только совершенно случайно. После целого дня поисков, усталые и обескураженные, вернулись мы в барак с тайной надеждой, что Георгий находится в устье Теньки, куда я на лошадях направил Петра и Мишу. Но и там его не было. Вернувшись с устья, Петр и Миша сообщили, что Родионова там нет и никаких следов его пребывания не обнаружено. Последняя надежда исчезла. Не верилось, что Родионов погиб и что мы никогда больше его не увидим.

Приближалось первое июля — срок окончания договора на аренду лошадей. 29 июня мы стали собирать Петра в обратный путь. Писались акты, письма, отношения. Это ведь целое событие — оказия в жилые места, да еще такие как Оротук, где одних взрослых людей насчитывается не менее 30 человек. В Оротуке сельсовет, уполномоченный РИКа, вообще культура. Из Оротука, возможно, отправятся на Среднекан наши письма, которые мы заранее подготовили.

Петр то и дело заходил в барак, присаживался, полуоткрыв рот, и, видимо, собирался с духом, чтобы обратиться ко мне с просьбой. Посидев немного, он тыкал рукой в какую-нибудь вещь и застенчиво произносил: «Бу (это) надо, шибко надо». Ну, раз шибко надо, то приходилось отдавать — и к Петру ушло суконное одеяло, рубашка, ну и потом мука, чай, сахар, консервы и т. д. На дорогу его слегка угостили огненной водичкой, и он уехал крайне довольный.

Теперь у нас осталась только одна лошадь. Работу нашу мы строим следующим образом: где-нибудь в устье очередного ручья ставится палатка с небольшим запасом продовольствия. Я и Ковяткин уходим от этой палатки на два-три дня в маршрут по прилегающему району, затем возвращаемся в нее, оставляем собранные образцы, наполняем запасы продовольствия и вновь уходим в маршрут.

С поисковиками мы заранее договариваемся о месте очередной встречи. Поскольку нами сделан значительный загон в части исследованности района, мы снабжаем поисковиков готовой картографической основой, по которой точно намечаем место их стоянки и день встречи. Побывав у них, мы на лошади перебрасываем палатку на новое место и вновь начинаем проводить маршруты.