Поверх нижней рубашки мой корпус облегает плотная черная рубашка, благодаря которой я еще не совсем съеден комарами. Со временем она становится все менее и менее проницаемой для комаров, ибо трупы их убиенных товарищей покрыли рубашку своеобразной броней, о которую ломаются комариные жала. Стирать эту принадлежность своего туалета я опасаюсь, ибо лишенная брони она потеряет значительную часть своих защитных свойств.
Перейдем к обуви. Совсем недавно мои ноги облекли опорки от ичиг, перевязанные веревочками, но опоркам пришел окончательный конец, и на моих ногах купленные на Оротуке торбаза «иннях-этарбес», которые при покупке восхитили меня своим колоритным видом. Они уже чинены-перечинены, но пока еще кое-как держатся. Основное свойство их, помимо прочих качеств, присущих каждой дырявой обуви, — это ритмическое изменение объема, достигающее колоссальных размеров. Сделанные из сыромятной кожи, они на влажной почве немедленно размокают, а размокнув настолько увеличиваются в объеме, что ноги болтаются в них как в мешке. Зато, подсохнув, они стягивают ногу не хуже «испанских сапог», применявшихся членами святой инквизиции для получения от своих жертв нужных признаний. Обломочный материал, начиная от песка и кончая галькой среднего размера, свободно попадает в них через многочисленные дыры, так что, вернувшись с маршрута и сняв «иннях-этербес»; можно отчетливо проследить все изменения горных пород, по которым проходил маршрут. Несмотря на это, ходить в них все же несколько удобнее, нежели босиком. На голове у меня шляпа с тюлевой сеткой. На руках спасительные перчатки из ровдуги — нечто вроде замши местной выделки.
Примерно в таком же положении находятся все остальные. Единственная наша надежда это прибытие конного транспорта, который должен подбросить нам одежду и обувь, но его все нет и нет.
27 июля. Вчера мы добрались до очень своеобразных гранитов. Они не дают крупных глыб, а легко рассыпаются в дресву. Склоны, вершины — все это, как дорожки в хорошем саду, усыпано крупной дресвой и идти чудесно. Отроги привели нас к прекрасному синему, как ультрамарин, ледниковому озеру, с белыми парусами чаек на широкой зеркальной поверхности. Мы уже предвкушали удовольствие выкупаться в этом чудесном озере, как вдруг из-за острых темных вершин, угрюмо вонзившихся в небо иглами останцев, быстро выползло лиловое чудище — косматая взлохмаченная туча и помчалась навстречу нам. Закружились вспугнутые чайки, забурлило, запело озеро, зазвенели литыми струнами деревья, и холодный дождь насквозь промочил усталых путников. Гроза прошла, ветер стих, и мириады комаров благодарственным гимном наполнили воздух. Какое уж тут купанье, если принять во внимание только что принятый душ! Мы с грустью покинули не слишком гостеприимное озеро и тяжелым медлительным шагом поползли на вершину гольда по раскисшим скользким от дождя склонам.
Взобравшись на него, мы почувствовали истинное наслаждение. Легкий ветерок отогнал комаров, мы несколько подсохли и легко пошли вперед по ровному дресвяному водоразделу. Солнце ярко вычищенным медным тазиком светит с голубого неба. Все хорошо, мир прекрасен. Но вот горизонт постепенно начинает суживаться. Серые холодные громады облаков внезапно набегают на вершины, переплескиваются через них, протуберанцами взлетают вверх перед каменной преградой, неуклонно ползут все ближе и ближе, глаз с грустью наблюдает, как косые темные полосы дождя поливают уже пройденные тобою места, и в сердце не остается и тени надежды, что эта дождевая чаша пронесется мимо.
До палатки не менее 12 километров. Ничего не поделаешь — надо бросать съемку и спасать свое бренное тело. Поставив небольшую каменную пирамиду, фиксирующую точку съемки, мы отправились к спасительной палатке. Только поздно вечером добрались до нее, мокрые, Иззябшие, усталые. Какой милой сухой и уютной показалась она нам! Всю ночь без перерыва хлестал дождь. Сейчас он идет с перерывами, и, глядя на мутное водянистое небо, отчетливо представляешь себе, что еще очень и очень нескоро опять улыбнется веселое солнышко. Время у нас до отказа загружено вычерчиванием съемки, приведением в порядок образцов, писанием дневника и прочими неотложными работами, которые откладываются до ненастной погоды.
29 июля. Солнце еще не всходило, но заря уже играет жемчужными переливами красок и видно хорошо. Ночи уже стали настоящие — с полной темнотой и звездами. Плохо становится бедным геологам, когда они ночуют в горах на высоте 1500 м над уровнем моря. Вокруг ни кустика, и снеговое пятнышко, около которого мы остановились, насмешливо улыбается, глядя на наши голодные физиономии. Приходится с проклятиями опускаться с заоблачных высот в пониженные участки за топливом, где на тебя тучей набрасываются комары, которые затем следом за тобой забираются в поднебесье и отравляют ночлег. Откуда-то исподтишка вдруг набежит дождевое облачко размерам в ладонь и все испоганит вокруг, коротким, но сильным дождем. Маешься, маешься после всех этих «прелестей», тщетно пытаясь уснуть, забудешься немного в полусне и не выспавшись двигаешься дальше.
30 июля. Раннее тихое утро. Сегодня нам придется идти к лабазу за продуктами. Съемку вчера замкнули около озера на знакомой точке и поздно вечером добрались до палатки. Вернувшись, долго и сосредоточенно пороли Кута. Кут покорно лежал на земле и жалобно стонал, пока, наконец, не почувствовал, что дело принимает хронический характер. Тогда он с отчаянным визгом выскочил из палатки, бешеным аллюром обежал ее и… спокойно улегся спать под кустиком. Били его за то, что он, дезертировав в самом начале маршрута, пришел в палатку, слопал все мясо, остатки лепешек и пытался сожрать топленое сало, находившееся в консервной банке. Сплющенная банка со следами Кутькиных зубов лежала в углу палатки наполовину опустошенная. Банкой этой (помимо ремня) Кутьку били по виноватой морде. А остаток сала уже шипит на сковородке, поджаривая консервы и сухие овощи.
С ужасом я гляжу на свою одежду и обувь: дыры, дыры, оплошные бесконечные дыры. В «этербесях» отвалилась пятка, и на спусках в них без конца сыплются мелкие камни. Брюки — сборище еле держащихся лохмотьев. Только одни рубашки радуют взор добротной прочностью. А коней все нет, значит нет ни обуви, ни одежды.
…Сидим на вершине большого гранитного массива. Сегодняшний день принес нам радость — подувает свежий ветерок. Еще больше мы обрадовались, когда по пути нам встретилось небольшое озерцо с температурой воды в 21°C. Впервые за все лето мы выкупались всласть в такой чудесной теплой воде, да еще при отсутствии комаров. Этого не может понять тот, для кого ежедневно доступны такие удовольствия.
31 июля. До лабаза добрались уже в темноте, но все же успели замкнуть съемку. Рельеф был очень тяжелым, с бесконечными крутыми спусками и подъемами. Вчера доели остатки продуктов и сегодня весь день шли голодные.
Когда мы добрались до лабаза, то Кут долго бегал кругом него, обнюхивая каждый кустик и, наконец, что-то найдя, с аппетитом стал жевать. Я заинтересовался, что это он нашел, да еще такое вкусное; он даже урчал от нестерпимого наслаждения. Подошел, посмотрел. Боже мой! Кут, который в добрые времена ленился подняться, чтобы съесть кусок лепешки, сейчас с восторгом пожирал… подошву от старого ичига, смакуя и обсасывая каждый кусок кожи.
Основательно подзакусив, мы уютно переночевали в лабазе на высоте 5 метров над землей.
1 августа. Запасшись продуктами, собираемся со съемкой добраться до барака. Верхнее течение Нелькобы нами исследовано, остается ее нижняя часть, которая быть может окажется более перспективной. В верхнем течении, в зоне развития почти сплошных гранитов, ничего интересного с точки зрения золотоносности нами не обнаружено.
Наша обувь превратилась в оплошные рваные раны, а поэтому мы решили сделать из нее «постолы». Изготовление «постолов» весьма несложно — отрезаются голенища, в них прорезываются шесть дырочек, через которые пропускается бечевка. На распластанное голенище ставится нога, бечевка стягивает голенище, и «постол» прочно сидит на ноге. В этой «апостольской» обуви мы отправились в далекий маршрут.
