Редкие прохожие вполне нормально здоровались с нами. Правда, бывало, останавливались и смотрели вслед. С несколько странным выражением лица. Или это мне только казалось.
В месте пересечения второй по счету улицы с трассой располагался центр села. И здесь было сразу несколько двухэтажных зданий. Одно чуть поменьше того, что мы видели еще при входе в село. (То здание, действительно, оказалось школой). Второе, поменьше, бывшим детским садиком. Именно в детском садике, на втором этаже и должна быть церковь.
В центральной пуповине села, в месте пересечения улиц, было даже что-то вроде мини-площади, в центре которой, как и положено, стоял памятник вождю мировой революции. Ленин точно такой же, как и в Черноморке, только, может быть немного более ухоженный.
Возле памятника Ильичу рос большой раскидистый тополь и пара «плакучих» ив. Под деревьями было несколько скамеек для отдыха; обшарпанных, с частично переломанными «ребрами», но вполне годными для сидения.
Центр Красного Кута производил даже некоторое культурное впечатление.
Возле мини-площади располагались еще два небольших двухэтажных здания. Одно из них было сельсоветом, а другое, как объяснял ранее Ивану отец Михаил, сезонным общежитием, в котором, по всей видимости, нам и предстояло жить.
Мы направили свои стопы к сельсовету. Здание сельсовета и по форме и по размерам было таким же, как и в Черноморке.
Похоже, их тут по одному шаблону строят.
Возле единственного входа в казенную двухэтажку красовалась черная «Волга». Машина подобной марки могла принадлежать только председателю сельсовета. В этом ни у меня, ни у отца Ивана сомнений не было. А значит, начальство здесь… Мы невольно прибавили шаг.
Председателя краснокутовского сельсовета (или голову, по-украински), обнаружили на втором этаже. Можно сказать, совершенно случайно. Поначалу мы нерешительно топтались на первом этаже, удивляясь полному отсутствию людей в здании. Простучав во все двери (их было всего четыре и все без табличек), и, услышав в ответ сухую канцелярскую тишину, решили подняться наверх. Где и столкнулись с невысоким кучерявым и жизнерадостным человеком, лет пятидесяти, который и оказался председателем. Он как раз выходил из собственного кабинета.
— Вы до мэнэ? — Весело спросил нас голова. Отец Иван кивнул. Затем вежливо и лаконично объяснил, кто мы такие и что нам нужно.
— Проходьте, — сказал председатель, отворяя нам дверь своего кабинета.
Кабинет у головы был не большой, но довольно чистый и уютный. На стене, что напротив входной двери, висело увеличенное фото ныне действующего президента Украины. Фото было вставлено в рамку.
Из книжного шкафа робко выглядывал портрет вождя мировой революции. Рядом с книжным шкафом, на подставке, красовался дорогой телевизор с плоским плазменным экраном.
На большом рабочем столе лежал объемный старомодный портфель из желтой крокодиловой кожи и с двумя замками. Такие портфели мне приходилось видеть разве что в старых советских фильмах, в руках мелкой партноменклатуры.
Едва я подумал о «совдеповской» партноменклатуре, как портфель мелодично затренькал. Председатель открыл портфель, порылся в нем руками и извлек на свет Божий самый обычный мобильный телефон.
— Прошу прощенья, — сказал нам голова и бросил несколько слов в телефон о том, что он будет, где-то, через час, как договаривались. Положив телефон обратно в портфель, голова, как ни в чем не бывало, сказал нам:
— Слухаю вас.
Пришлось отцу Ивану объяснять все с начала.
Голова произвел на меня впечатление человека постоянно думающего о каких-то своих делах (так и хочется сказать — делишках). Все остальное, что к делишкам отношение не имеет, он воспринимает «вполуха», вскользь.
Вот и сейчас, говорит нам, что не против возобновления в селе церковной деятельности. А сам думает о чем-то своем.
Думает о своем даже когда нас спрашивает, мол, не будем ли мы пропадать, как предыдущий поп пропал.
На осторожный вопрос отца Ивана, что же все-таки с иеромонахом Василием произошло, председатель простодушно пожимает плечами и отвечает:
— Пропал. Пропал и все тут. Никто ничего не знает.
Что ж, нам оставалось перейти к более конкретным делам. Переезжать решили через два дня. Председатель пообещал прислать машину. Жить будем, как и предполагалось, в совершенно пустом общежитии. Ну а дальше разберемся.
Кинув очередной беглый взгляд на часы, голова доверительно сообщил нам, что он, лично, не против церкви и вообще православный коммунист, если можно так выразиться. А пока он очень просит его простить. Ему надо срочно отбыть в Алексеевку.
Сразу после этих слов, председатель быстро вскочил и буквально выкатился вместе с нами из кабинета. В коридоре он еще раз махнул нам своим старомодным портфелем, пожелал всех благ и стремительно скатился с лестницы.
— А ведь в Алексеевку-то можно только через Черноморку попасть, другой дороги нет, — сказал отец Иван и горько вздохнул. — А он и подвезти не предложил… Коммерсант.
Мы вышли из сельсовета и тронулись в обратный путь. Тут только я почувствовал, насколько устал. Ноги буквально налились свинцом и едва волочились. Но только оказались за пределами села, как свинцовая тяжесть покинула ноги. И словно второе дыхание открылось.
Мы миновали плакаты. Стали приближаться к Браме. Разговоры затихли сами собой. Наконец, показалась Брама, и я ощутил, как колотится мое сердце.
…Хочется, что бы мое видение оказалось сном. Не больше. Ибо больше — это опасно, мир духов, прелесть бесовская… И все же, положа руку на сердце, разве не возникает в глубине души желания еще раз увидеть прекрасный холм с прекрасными деревьями. Может теперь пойму, что они хотели мне сказать…
Поравнявшись с Брамой, мы невольно замедлили шаг. Я опять вгляделся в проем, теперь немного освещенный заходящим солнцем и вдруг, к немалому своему удивлению, увидел как оттуда вышел человек.
Человек не был видением, он был абсолютно реален, как и мы, из плоти и крови. Я это понял как-то сразу, наверное, «шестым чувством» и тут же дернул за рукав отца Ивана:
— Смотри! Там человек!
— Точно, человек! — отец Иван был удивлен не меньше меня.
Человек из Брамы неторопливо оглядел местность возле проема. И тут заметил нас. Махнув нам рукой, вполне дружелюбно (это одно уже согрело душу), он поднял с земли велосипед и двинулся к нам.
Через минуту «человек из Брамы» уже стоял со своим велосипедом у самой обочины дороги, возле непроходимого колючего кустарника. Приветливо улыбался.
Дружелюбие, приветливость, казалось, сквозили в каждой его клеточке. И это было так необычно после угрюмых, настороженных, озабоченных, усталых лиц, виденных нами до этого.
Первое светлое лицо! Даже странно!
Но странным было и само появление этого человека. И даже внешний облик у него был несколько необычный.
Не похож на местного жителя, не похож и на современного горожанина. Больше всего почему-то напоминает старого советского интеллигента — средних лет, среднего роста, худощавый; густые русые волосы по-старомодному зачесаны назад, широкий открытый лоб, прямой немного мясистый нос и очень худое загорелое лицо с большими карими глазами.
Очень интересный взгляд: открытый, пронзительный и одновременно мечтательный. И… что-то еще трудноуловимое во взгляде, то, что в наше время почти не бывает.
На мгновение промелькнула фантастическая мысль, что человек с велосипедом не из нашего времени, а в наше… ну, конечно же, через Браму угодил!
Впрочем, уже через секунду все стало на свои места. Человек с велосипедом улыбнулся своей обескураживающей улыбкой и спросил отца Ивана:
— Простите, Вы наш новый батюшка?
— Точно так, — ответил отец Иван, — а Вы?
— Николай, — тут же назвался человек и, подняв над головой свой велосипед, быстро прошел через непроходимый колючий кустарник. Буквально секунд через десять он уже стоял перед нами, точнее, перед отцом Иваном, сложив руки лодочкой:
