Спираль башни, состоящая из легких ажурных конструкций, вздымалась метров на двадцать над землей и оканчивалась небольшой круглой площадкой. Над площадкой домиком располагались не то зеркала, не то начищенные металлические пластины. Они ярко горели на солнце (вот откуда исходил загадочный блеск!)

— Модерн, однако — сказал я.

— Нравится? — Голова пояснил, — це два чюдика пытались солнечную электростанцию построить.

— Не вышло? — спросил отец Иван.

— Балакают, шо ни, — ответил голова и засмеялся. — Солнце мало.

Несмотря на «недостаточность солнца», место, в котором находилось село, было весьма живописно.

Удивительно, как здесь не догадались построить какую-нибудь курортную зону.

Село лежало в широкой и ровной ложбине между холмами. В своей задней части ложбина плавно поднималась к холмам. И вместе с ней плавно вздымались сельские домики. Но основная плотность заселения была в равнинной части ложбины. На холмах жилых домов не было видно вовсе.

Поразило обилие деревьев повсюду. Деревья пока еще были голые, хотя кое-где уже пробивалась легкая дымка первой зелени, вперемежку с белыми пятнышками зацветающей абрикосы.

Мы проехали первую улицу, затем вторую. Если бы не вплотную обступившие нас великаны-холмы, можно было бы вполне подумать, что мы в Красном Куту. Разве что чуть-чуть богаче дома. И само село раза в два больше.

Третья по счету улица оказалась центральной. Голова высадил нас на перекрестке. Направо от перекрестка виднелся сельсовет.

Голова объяснил, что будет ждать нас возле сельсовета. Нам же предстояло пройтись по центральной улице налево. Там должно быть здание иеговисткой церкви. Так называемый «Зал Царств». Сразу за ним, через один дом, живут корейцы. Родственники старосты. И если он в Алексеевке, то может быть только по этому адресу.

Мы двинулись в указанном направлении. Минут через десять показалась иеговисткая «церковь», или «Зал Царств». Длинное, одноэтажное ничем непримечательное здание, чем-то напоминающее наш черноморский дом «барачного типа». Разве что более новое, светлоокрашенное и с большими евро-окнами. Миновав его, подошли к добротному корейскому дому. Отец Иван позвонил.

Какое-то время было тихо, и от этой тишины в душе вдруг поднялось мутная волна беспокойного страха. Наконец послышались шаркающие неторопливые шаги. Щелкнул железный запор калитки и нашим взорам предстал (о, ужас!) тот самый водитель-кореец, что вез меня в Черноморку.

Действительно, это знак, что я сел к нему в машину, — пронеслось в голове. — Батюшка прав, боюсь только, что этот знак будет меня преследовать всюду.

— А, конкурирующая фирма, — весело и в тоже время как-то развязно сказал кореец. — Чем могу быть полезен?

— Скажите, можем ли мы видеть Виктора? — голос у отца Ивана был сухим и дипломатичным.

Кореец тут же помрачнел, и, раздражаясь с каждым словом, отчеканил:

— Никакого Виктора не знаю.

— Как не знаете? — искренне удивился отец Иван, — а мне сказали, что это ваш сын.

— Сын! — Вдруг выкрикнул кореец с еще возросшей злобой, — у меня нет сына! У меня умер сын!

После этих слов он с грохотом захлопнул перед нами калитку и уже из-за нее крикнул:

— Ищите его в своем КГБ КПСС!

Какое-то время мы как оплеванные стояли перед закрытыми воротами. Наконец отец Иван пошевелился и произнес:

— Фанатик. Больной… Нет, Дима, каюсь, я их все же немного недооценил. Я думал, в худшем случае он начнет сейчас цитатами из Писания сыпать. А он понес этот бред: умер, ищите в КГБ.

Не спеша мы тронулись к сельсовету.

— Вот, батюшка, зря ты старого борца с антихристом и сектами недооценил, — сказал я. — Вот смотри, если этот староста действительно сын этому иеговисту, то, согласно их доктрине, он на самом деле умер для него.

— Как это так, — переспросил отец Иван. — Они что, убили его?

— В идеале, да. Отступник, а он и есть для них отступник, подлежит уничтожению. Здесь они тебе кучу цитат, конечно же, из Ветхого Завета нароют. Но дело в том, что пока они не могут, как царь Давид, уничтожать отступников. За это уголовная статья. Поэтому уничтожение происходит как бы виртуальное. Отступник просто перестает существовать для всех. В том числе и близких родных. Он становится для них как призрак умершего человека.

— Круто, однако же человеконенавистническая…

Отца Ивана прервал женский голос:

— Святый отец! Простите, Вы батюшка?

С противоположной стороны улицы (а мы отдалились от корейского дома буквально на пару дворов), к нам подошла полноватая женщина лет пятидесяти.

— Да, я батюшка. Только не святой отец.

— Простите. Вы часом не Виктора шукаете?

— Его. А что?

— Виктор был тут. Вчера. Сильно со своей родней ругался. На всю улицу кричали. А потим он уихал. В Красный Кут. Балакают, шо он поихал свой дом продавать. Так шо шукайте его там.

Поблагодарив женщину, мы двинулись к сельсовету.

— Что ж, — задумчиво сказал отец Иван, — это гораздо лучше. Значит… значит староста не пропал. Но тогда где отец Василий?! Вот загадка!

Тут меня «осенило»:

— Слушай, батюшка, а может Николай прав! Отец Василий со старостой, действительно сбежали в эту аномальную зону, вырыли себе землянку и ждут конца света. Почему бы нет? Если отбросить все эти миры иные и прочую сомнительную мистику, то, получается, лучшего места для самозакапывания не найти! Безлюдная аномальная зона…

— Ну, а так как конца света все нет, — продолжил мою мысль отец Иван, — а кушать хочется, вот и приходится старосту в село посылать… Да, Дима, очень здравая мысль! Только очень сомневаюсь, что староста отсюда в Кут отправился. Что он там забыл. Какой дом, если конец света. Да… Боюсь придется ломать церковную дверь.

Дом церковного старосты посетили в этот же день. Увы. Старосты в нем не оказалось. Более того, дверь дома и несколько окон выходящих на улицу, были заколочены крест-накрест грубыми неструганными досками. Такое я только в фильмах про войну и коллективизацию видел. В памяти всплыла фраза: «никого нет, все ушли на фронт».

На следующий день, под вечер, ломали церковную дверь. На этом печальном мероприятии, кроме меня и отца Ивана, был кум головы и Николай. Они собственно и срывали замок. И была еще старенькая кривоногая бабка Никитична. Единственный представитель церковного прихода. Бабка упорно молчала и настороженно поглядывала то на меня, то на батюшку.

Да, сильно их тут кто-то напугал.

Как ни старались аккуратно, но дверь все же немного покорежили. Однако главный сюрприз ждал нас внутри церкви. Прямо посреди церковного помещения, на полу, кто-то нарисовал мелом рыбу. Корявый такой детский рисунок огромной рыбы.

С минуту мы как в ступоре смотрели на эту нелепость. Пока Николай не воскликнул — батюшка, иконы пропали!

Мы посмотрели в сторону Иконостаса. На месте, где висели иконы, были нарисованы мелом рыбки. По одной — на каждую пропавшую икону. Царские врата были распахнуты настежь. Левая створка двери болталась, сорванная с верхней петли. Отец Иван вместе с Николаем почти бегом кинулись в алтарь.

— Чаши нет! — крикнул из алтаря Николай.

— Чаша еще не страшно, — раздался голос отца Ивана. — Антиминса нет на Престоле. А без него служить нельзя.

В этот момент к алтарю подоспел я. Престол, мистический центр храма, место на котором служится Литургия, был вообще «голый». Не было не только антиминса, не было и престольного Евангелия, не было икон. Зато была рыба! Нарисованная той же безумной рукой прямо на Престоле. И под рыбой корявая надпись:

Се оставляется дом ваш пуст — и далее в скобках — (Антихрист уже сел на святом месте).

К Браме выдвигались в предрассветных сумерках. Бледно-синяя луна тускло святила нам с северо-западной части неба. Из ночной тьмы медленно возникали тополя по обочинам дороги. В лунном свете они казались неимоверными исполинами, скалами, могучими костями земли.