— Еще бы, без плана, — Отшельник добродушно рассмеялся. — Товарищи-стражи расчетливы, как купцы. Они в авантюры пускаться не любят.

— Не любим, — подтвердил Клен. — О, дождь уже закончился. Надо идти.

— Как закончился?! — Отшельник сделал грозное лицо. — Столько греметь, а работы пшик. Ладно, вам, действительно, пора.

Вышли на улицу. Да, дождь прошел. Изумительный, неописуемый запах омытого, очищенного мира вскружил голову.

— Боже мой, — сказал Капитан, — как не хочется покидать этот мир.

Отшельник провел нас на заднюю часть двора. Двор ограждал высокий деревянный забор. Забор был некрашеный и даже немного покосившийся (это выглядело довольно чудно, по сравнению с самим домом Отшельника).

В заборе была калитка, такая же некрашеная и покосившаяся, и висел большой амбарный замок. Отшельник отпер его. Распахнул калитку.

— Ну, друзья-товарищи. В добрый путь.

Сразу за калиткой начинался резкий спуск. Внизу было что-то похожее на овраг, или котлован — понять трудно. Контуры едва угадывались в густом тумане, что клубился прямо под нами. От тумана веяло холодом и сыростью.

Вслед за стражами и отцом Иваном я аккуратно поставил ногу на какой-то выступ. Это оказалась вырезанная в земле ступенька.

Минут через пять наш спуск закончился. Мы ступили на дно чего-то, очень похожего на овраг (больше на овраг, чем на котлован). Оглянулись.

Отшельник еще стоял возле открытой калитки. Теперь его фигура казалась неправдоподобно далекой, как бы в недосягаемой высоте. Отшельник вдруг напомнил мне птицу чайку, неподвижно висящую в ярком пятне света. «Чайка» прощально махнула нам крылом. Отшельник закрыл калитку. Светлое пятно пропало. Осталась лишь одна непроглядная серая мгла.

— Где мы? — спросил стражей Капитан.

— На дне оврага, — ответил Белодрев. — Овраг длинный и… кривой. Да, кривой. Кривой овраг, можно так его и назвать. И это единственная дорога в Сумрачную землю. Идемте, друзья.

Не спеша, гуськом, двинулись вперед. Дно оврага продолжало плавно понижаться. Шли, пока не уперлись в почти отвесную темно-серую стену. Овраг резко поворачивал влево.

Чем-то это мне напомнило лабиринт Брамы. Но там хоть сухо было. А здесь ноги то и дело попадали в неприятно чавкающую грязь. И промозглая сырость пробирала до костей.

Из тумана опять надвинулась отвесная громада стены. Овраг так же резко заворачивал вправо. Больше поворотов не было.

Спустя какое-то время (оно мне показалось вечностью), я почувствовал, что дно оврага стало значительно суше и прекратило опускаться. А туман утратил свою прежнюю густоту. Впереди, по ходу нашего маршрута, смутно маячило нечто уродливое и пугающее. Шедший перед нами Брат обернулся и прошептал:

— Не бойтесь, это мертвое дерево.

Да, действительно, это было дерево. Невысокое и невероятно кривое; даже не просто кривое, а как бы все скрученное, вывернутое, словно выжимаемая невидимыми великанскими руками тряпка. Казалось, что погибшее дерево все еще корчится от адской боли, в долгой и смертельной агонии.

Стражи подошли к мертвому дереву и, обступив его, низко склонили головы. Пропели короткую и очень печальную песню.

— Когда-то это был страж, — сказал нам Белодрев, указывая на мертвое дерево. — Он наблюдал за входом в Кривой овраг. И за перемещением наших врагов по Сумрачной земле. Но силы тьмы искалечили его, пленив в теле дерева.

— Ныне он свободен и на Другом Берегу, но место это до сих пор дышит болью и отчаяньем. И напоминает нам о нашем поражении. Отсюда мы вынуждены были отступить до самого дома Отшельника. Теперь там граница нашего мира. Вы сами видели.

Помолчали. Белодрев продолжил:

— А знаете, почему так произошло? Человеки в вашем мире, но в этом самом месте, возле этого бедного дерева, много лет сливали ядовитую воду.

— Да, я слышал, что где-то здесь какие-то химикаты сливали, — подтвердил Капитан, — грешили на военных. Но военные говорили, что ни при чем.

— Яд отравлял корни дереву, — продолжил Белодрев. — Нашему брату покинуть бы это место, и немного отступить, но, увы, он проявил гордость и непослушание. Потому как здесь была самая удачная позиция для наблюдения.

— Не вняв нашим предупреждениям, страж стал зол и раздражителен. Отравляя корни дерева, яд постепенно копился злобой в его душе. Он стал ненавидеть. Он возненавидел ваш народ больше, чем духов зла с кургана. Этим духи зла и воспользовались. Они получили к нему доступ. Обманули его… дальше была боль, агония и наше отступление.

Добавить было нечего. Долгих несколько минут висело тягостное молчание.

— Идемте, — Белодрев вздохнул и посмотрел на юго-восток, — до Сумрачной земли рукой подать.

Прошли еще метров триста, и туман полностью рассеялся. Нашим взорам открылось свинцово-серое пространство. Оно оказалось здешним небом. Солнце глядело с этого неба бледным размытым пятном.

Был, по-видимому, полдень. Солнце стояло в крайней южной точке неба. Над восточным горизонтом клубились зловещие черные тучи, в которых сверкали густо-фиолетовые, с легким лиловым оттенком, молнии. Дул холодный ветер. Серый и густой, словно кисель, сумрак висел над этой скорбной землей, подобно гигантской тени.

Сумрачная земля. Очень точное название.

Сделали пятиминутный привал. Стражи тут же накинули на себя одинаковые серые плащи. И наполовину слились с окружающими сумерками.

Перед тем как идти, еще раз огляделись. На сердце было тревожно, непонятная, щемящая тоска разъедала душу. Открывшаяся степь являла собой самое безрадостное, что мне приходилось видеть в жизни. Голая, темно-серая земля и на ней, местами, мертвая колючая трава, сквозь которую с трудом пробиваются бледные, нездоровые пятна новой жизни — ни то мох, ни то лишай.

Такое ощущение, что весна еще и не приходила на эти земли. Пахло сыростью, плесенью. (Небольшой дождичек прошел и здесь).

— Да, друзья-человеки, — сказал Клен. — Вот, на лицо, результат действия сил зла. И он одинаков для всех миров. Всюду гаснет жизнь.

— Что ж, идем, — Белодрев еще раз посмотрел на юго-восток, потом на небо над нами. — Постараемся идти по возможности скрытно. Чем позже нас заметят духи с кургана, тем лучше.

Так начался наш утомительный, однообразный переход.

Жесткий, колючий сухостой хрустел под ногами, цеплялся за джинсы, шнурки. То и дело приходилось нырять в канавы, овражки. И там продираться сквозь бурелом таких же мертвых, как и трава, кустов.

Почти вся растительность, виденная нами, была либо мертвой, либо умирающей. Лишь бледно-зеленый, трупного цвета, мох и лишай мог здесь радоваться жизни. Кроме него не было ничего живого — ни птиц в небе, ни снующих под ногами ящерок, ни-че-го!

Стражи довольно умело находили дорогу и даже едва заметные тропки. Вряд ли бы мы здесь смогли пройти сами, без стражей.

Шли молча. Какое-то время я еще размышлял о погибшем дереве. Тщетно пытался представить себе объем мук, что испытывал в скрученном теле дерева страж. И так ведь было, наверное, не один день.

Мысли в голове путались. В ушах непрерывно пищало как при высокой температуре, или высоком давлении. Писк выматывал сильнее всего. С трудом переставляя налитые свинцом ноги, мы едва поспевали за стражами.

— А ведь я здесь уже был. — Капитан поравнялся со мной и отцом Иваном. Я заметил на его лбу крупные капли пота. Капитан тяжело дышал, но продолжал говорить:

— Я был здесь задолго до того, как познакомился со стражами. Я тогда еще ничего не понимал. Где-то в этих местах стоял наш палаточный лагерь. Я был в составе экспедиции, что исследовала Браму. Это было в конце восьмидесятых. Уже вовсю перестройка шла.

— Ну и как же ученые мужи объясняли здешние демонические сумерки? — спросил я.

— Сумерек не было. Мы же были в нашем, человеческом мире. Но точно в этих местах. Такая же совершенно плоская степь. Безлюдье. Дичь… Но главное не в этом. Хорошо помню, как мы неоднократно ощущали здесь беспричинную тревогу, страх. Никто ничего не понимал. В том числе и я тогда ничего не понимал.