— А дальше демон говорит, мол, он тут рядом стоит, к шатру подойти не решается, стражей боится. Так ты, браток, встреть его, выйди. Ну, вот я и встретил. Едва не утонул.

Я вкратце рассказал свою историю.

— Да, дружище, попали мы с тобой! Видать серьезные дела завтра предстоят. Но и мы с тобой как легко на искушение угодили. Посему не будем судить отца Василия. Каждый из нас может оказаться на его месте.

Я согласился с отцом Иваном и тут же увидел два ярких огонька, они стремительно приближались к нам. Вот уже показались Клен с Белодревом, в руках у них пылали золотистые шарики.

— Вот вы где! — воскликнул Белодрев, — нашлись! Идемте, идемте скорее к шатру.

Шатер оказался не так уж и далеко. Но пока шли, я успел кратко рассказать, что произошло со мной и отцом Иваном.

— Это были пришельцы с кургана, как вы и сами догадались, — сказал Белодрев. — Но не те, что напали на нас в Сумрачной земле. Это их начальники. Примерно такой вот начальник и искушает Василия… Только удивительно, что их спугнуло. Отшельника сейчас быть не должно… Странно. Очень странно. У меня такое чувство, друзья-человеки, — обратился он к нам, — радостное чувство, что вмешалась большая сила, от Кон-Аз-у…

Подошли к шатру. Возле шатра ярко горел костер, рядом суетились Пестрый и Брат.

— Нашлись! — радостно воскликнул Брат. А Пестрый добавил с досадой:

— Как же это мы духов с кургана пропустили? Эх, стареет Царь-Дерево.

— Что произошло? — из шатра вылез заспанный встревоженный Капитан. Он один из всех нас спал сном младенца.

Как только рассвело, Прошка осторожно покинул свое укрытие. Перед тем как выйти, он долго прислушивался, не топочут ли где его соплеменники. Все было тихо. Но Прошка все же не решился идти сразу на Брошенную дорогу. Он двинулся к лесу напрямик, через холмы. Стараясь четко придерживаться западного направления.

Идти напрямик было сложно даже ему, гному. В этом месте у холмов слишком крутые склоны, а между ними одни сплошные ямы да овраги. Вдобавок склоны преимущественно песчаные, предательские: карабкаешься на склон, а он вдруг начинает под тобой осыпаться.

Один раз Прошка едва не угодил в глубокий овраг. После этого решился выйти на дорогу. Впереди был знакомый ориентир — большие и призрачные развалины человеческих домов на высоком холме с широким и плоским верхом.

Прошка остановился, снял с плеча дорожный мешок и извлек из него небольшой (чуть больше пятака) осколок родового камня Раха-а-халд. Несколько минут он пристально разглядывал ничем непримечательный серебристо-серый камень. Затем, вздохнув, завязал дорожный мешок, а камень положил в карман.

Прошка направился прямиком к дороге…

Раха-а-халд защитит меня. Я буду идти по дороге, тереть камень и думать, много думать. Я мог бы и дальше идти через горы, но так я не могу тереть камень и думать. А я должен многое понять, прежде чем встречу лесной народ и скажу правильные слова…

Прошка вышел на Брошенную дорогу и, не оглядываясь, зашагал в сторону Брошенного леса.

…Ляксашка тер камень и стал другим. Сначала он вспомнил свое настоящее имя. Он не Ляксашка, он — Гам! А потом Гам вспомнил, что была совсем другая жизнь, до того как они попали под молнию ангеля. И в этой, другой жизни, они долго шли с больших гор, что находятся где-то далеко на востоке.

А вот зачем они шли, Гам вспомнить не успел. Но зато он вспомнил, что до молнии мы не служили человекам и ангелям. А теперь служим, как последние рабы.

Гам тер камень и понял — это колдовские чары, злые чары. Злой ангель и злой авве Василий хотят, чтобы мы воевали с лесным народом. Мы не должны убивать лесной народ.

Лесной народ мудр и добр к нам, пусть и разные у нас пути. Но лесной народ знает наш путь и подскажет, как нам быть. Плохо, что Тимошка с Филькой пролили кровь. Лесной народ может быть зол на нас, но я попрошу прощения, я скажу, что мои братья не виноваты, они под колдовством. И я скажу главное, о войне…

Так размышляя и потирая пальцами заветный камень, Прошка оставил за собой холмы и вступил в Брошенный лес:

…Гам много и хорошо думал. Он сразу обо всем мне рассказал и дал немного потереть камень. И я тоже начал вспоминать.

Тогда Гам расколол Раха-а-халд, кусочек мне подарил, а другой взял себе. Сказал, что идет в шахту, попробует еще кого-нибудь из братьев пробудить. Не получится, возьмет в сумку блестящий металл и камень-самородок. Вернется, будем уходить.

Если же его, Гама, схватят, то тогда мне надо будет дождаться ночи и иди к лесному народу. Сказать им о готовящейся войне…

Прошка встал как вкопанный. К нему вернулся прежний страх. Впереди, прямо возле дороги, в кустах, под деревом виднелась хорошо знакомая ему шляпа.

Пастух! Плохой человек, хоть и старается быть добрым к нам.

Прошка пожалел, что не взял топор. Но тут же вспомнил, что идет с миром и топор ему больше ни к чему. Ему никого не хочется убивать, даже Пастуха.

Но что же тогда делать!?

И Прошка решил опять положиться на Раха-а-халд. Сжав изо всех сил пальцами камень, он стал мелкими шагами двигаться мимо сидящего Пастуха. Пастух не шевелился.

Сквозь дымчатую весеннюю зелень были хорошо видны его скрещенные ноги и широкополая шляпа — она немного примялась о ствол дерева, но сидит все равно ладно, словно одно целое с головой. Вот уже видно лицо: широко открытые глаза, приплюснутый нос и полуоткрытый рот…

Странно, — подумал Прошка, и тут же понял, что именно «странно» — Пастух не дышал! Совсем не дышал!

Широко открытые глаза колдуна смотрели в небо, остекленевшим взором. В стеклах мертвых глаз застыл неподдельный ужас, смешанный с удивлением. А c искаженного, полуоткрытого рта, казалось, еще рвется беззвучный вопль.

Тут только до Прошки окончательно дошло — колдун мертв. Понять это было непросто, на теле колдуна не было крови, ран, следов борьбы. Он сидел, как живой, только не дышал. Этот факт так удивил гнома, что он вспомнил свое подлинное имя. Мысль, пришедшая в голову, была такая:

Топ, болван, что ты стоишь, лесной народ рядом!

— Топ, — тихо повторил Прошка, — я Топ, Топ! Топ!.. Тогда что же я стою?!

Топ радостно поправил дорожный мешок и двинулся бодрым шагом дальше.

Всю ночь мне чудилось, будто ледяные пальцы тянутся к моему горлу, а холодный голос, раз за разом, шипит: все, путешествие окончено… путешествие окончено…

Только под утро провалился в долгожданное забытье. Перед пробуждением мне приснился дождь с грозой. Сверкали молнии, грохотало, я стоял под теплыми струями дождя. Дождь смывал с меня черную болотную слизь, и на душе становилось радостнее и легче.

Где-то в отдалении пели стражи, и так же стояли под струями дождя отец Иван с Капитаном. Наконец громыхнуло так, что я проснулся окончательно. И услышал знакомый голос:

— Э-гей-гей, вставайте сони! Солнце уже поднялось, э-гей-гей!

Отшельник ходил вокруг шатра и постукивал по нему своим посохом.

Отшельник был в обычном облике. Лучи восходящего солнца падали на его голову. Лохматая грива волос пылала золотистым цветом, словно нимб.

Несмотря на беспокойную ночь и на пережитый ужас я чувствовал себя бодро.

— Да, ночь была тяжелая, — сказал Отшельник. — Непростая ночь, тьма едва не раздавила нас. Но все окончилось лучше, чем мы предполагали. Так что умывайтесь, кушайте и слушайте.

— Тот, кто следил за вами, мертв, — сообщил Отшельник, когда мы сели есть.

— Пастух мертв! — воскликнули стражи, — вот так новость!

— Если вы, друзья-товарищи, пойдете по Брошенной дороге, а лучше всего двигаться по ней, вы его обязательно увидите. Если, конечно, его не обнаружат раньше рабы отца Василия и не отнесут в катакомбы.

— Он сидит почти на границе Брошенного леса и холмов. Недалеко от дороги. Сидит, как живой, но он мертв. Так и сидит с ранней ночи, с часа, когда на вас напали демоны с кургана.