— Кое-что могу рассказать, — вздохнул Николай, — но очень бы не хотелось. Понимаете, кто я такой, что бы судить духовное лицо, хотя и не был понят и принят этим лицом. — Николай еще раз мучительно вздохнул.

Отец Иван молча встал и положил руку ему на плечо:

— Николай, дорогой, — тихо сказал он, — мы в данный момент не осуждаем, а рассуждаем. Ведь не шутка же, иеромонах пропал. Войди и ты в наше положение.

— Да, конечно, — согласился Николай, — простите, развел тут нюни. В общем…. Э-э-э. Надо сказать сразу, без осуждения, что отец Василий, хоть и молод был, но очень такой жесткий батюшка. И что удивительно, проговаривал он свои инквизиторские жесткости прямо таки тихим, елейным голосом. Например, говорит той же учительнице, тете Тамаре:

— Вам, дорогуша, не мешало бы двадцать поклончиков. Не можете. Спина болит. Ну, тогда я буду не спать, всю ночь буду за Вас молиться, что б Господь Вас сподобил поклончики делать. Вот. И приходилось, бедной тете Тамаре надрывая больную спину делать поклончики. А то ведь любимый батюшка не будет спать из-за нее.

— Да, строгий был отец Василий. Очень любил епитимии[10] раздавать. И проповеди длинные такие произносил. На мой взгляд, что-то больше похожее на политинформации.

— Темы мне немного знакомые — мировое правительство, масоны, капитал, дьявольская сущность телевизора, нумерация, спайка униатов и раскольников с оранжевой властью, их война с православием… Ну и так далее. В похожем духе.

— Ох, да, темы знакомые, — вздохнул я.

Николай кивнул головой и продолжил:

— Бабки, конечно, мало, что в этих речах понимали. Но слушали и потом говорили всем, что батюшка замечательный проповедник. Чудово так балакает, непонятно, но красиво, як соловей поет. Как ни странно, голове проповеди-политинформации нравились. Иногда он специально заходил на службу, проповеди послушать.

— А потом, зимой, отец Василий объявил войну иеговистам. Перед Новым Годом он специально ездил в город. Привез антисектантскую литературу. Ходил, раздавал ее.

— Собственно иеговистов в Красном Куту мало. Центр у них все же в Алексеевке, а здесь несколько корейских семей и несколько соблазненных ими славян время от времени по хатам журнальчики свои носят.

— Тут отец Василий, что делает на Крещение? Отказывается святить дома, в которых эти самые иеговисткие журналы. А это большинство хат. Скандал был, конечно. Те, кто не успел эти журналы попрятать, сильно обиделись на отца Василия.

— Тогда же и первое столкновение с иеговистами у него произошло. Они прямо в церковь приходили, кричали, что он не имеет права мешать им свидетельствовать. А отец Василий при всех назвал их опасной тоталитарной сектой.

— Потом, весной уже, вот где-то в это время, то есть, год назад, пожалуй, самое интересное произошло. Один из корейцев-иеговистов обратился в православие. А с ним и несколько человек из славян, что пахали у него на поле.

— Это, конечно, был триумф отца Василия. Здесь он действительно как миссионер показал себя. Но это, опять же, на мой взгляд, не очень хорошо сказалось на его душевном облике. Он стал еще более жестким и нетерпимым. Жить переехал к новообращенному корейцу, благо тот жил отдельно от остальных корейцев, бобылем.

— А тут, после Пасхи, скоропостижно умирает баба Мария. Она у нас была старостой прихода. И отец Василий ставит вместо нее Виктора, корейца новообращенного. Многие из старых прихожан обиделись. Особенно учительница. Тетя Тамара. Видимо сама на место старосты метила. А отец Василий ей сказал, что-то вроде — женщина знай свое место. Вот она и обиделась.

— Но, а дальше, я подробностей не знаю. Был отлучен от Причастия, и даже от своих обязанностей чтеца. В церковь ходил довольно редко. Знаю только, кончилось все тем, что отец Василий, э-э-э, где-то в сентябре пропал. Не пришел на службу. Все вначале думали, что он в городе, не успел приехать. Потом думали, что епископ его по каким-то причинам не отпускает.

— Ездили к епископу и выяснили, что там не было отца Василия. Стали грешить на иеговистов. Кто-то пустил слух, что корейцы ему отомстили за миссионерский успех, куда-то в багажнике машины увезли. И там держат. Ходили даже разбираться к корейцам.

— Те клялись своим Иеговой, что им криминал не нужен. И они в глаза не видели нашего попа. Но им, кажется, не поверили. Еще раза два к епископу ездили. И он пообещал, что скоро приедет новый поп и во всем разберется.

— А староста где? — спросил отец Иван.

— Староста?.. А он исчез то ли вместе с отцом Василием, то ли сразу после него.

— Ну да, ну да, — задумчиво покачал головой отец Иван. — Хорошо, Николай, а что с приходом, куда подевались люди, что к отцу Василию ходили?

— Тут, странная история. Люди эти в селе. Но о церкви даже слышать не хотят. Все сильно напуганы. Говорят, что… — Николай смущенно покашлял, — говорят, что им приснилось, будто антихрист в образе нового попа пришел в село. И про отца Василия расспрашивал.

— О, Господи! — с мукой в голосе воскликнул отец Иван, — они, что, снам верят?!

— Всем одновременно, в одну ночь приснилось, — уточнил Николай.

— Вот она, батюшка, сельская магия, — сказал я, — которая… ладно, промолчим.

— Очень тревожный знак, — вздохнул отец Иван. — Получается, теперь мне не только приход собирать, но еще доказывать, что не антихрист… Полный бред! Что здесь творится, безумие!.. Хорошо, а что ты сам обо всем этом думаешь?

Вместо ответа Николай порылся во внутреннем кармане своей ветровки и извлек оттуда небольшой сверток. В свертке был поручь, или нарукавник, который одевается священником на руку, поверх рясы.

— Ого, — сказал отец Иван. — Откуда это у тебя?

— Это я нашел… возле Брамы.

— Возле Брамы!

— Возле Брамы, — подтвердил Николай.

— Итак, ко всему добавляется еще и Брама. Этого тоже следовало ожидать. Конечно же, Брама! — отец Иван даже зачем-то хлопнул в ладоши.

— Николай, а ведь ты очень смущаешься, когда разговор заходит об этой аномальной зоне, Браме, — продолжил отец Иван. — Не сложно догадаться, что весь твой конфликт с отцом Василием был именно на почве этого.

— То есть, суровый иеромонах Василий отлучил тебя от Причастия и от обязанностей чтеца в церкви именно потому, что ты ходишь на Браму. И, наконец, где мы познакомились? Возле Брамы.

— Да, Николай, — встрял в разговор я, — помнится, ты там ключик искал.

Николай смущенно опустил глаза:

— Именно в тот день, когда вы меня там увидели, я и нашел… нарукавник. Нашел сразу за Брамой. Потом перед ней решил поискать. И тут вы меня и увидели. А насчет ключика, что мне оставалось делать. Если б сразу все рассказал о находке, боюсь, вы бы меня не так поняли.

— Не переживай, дорогой мой Николай, — отец Иван улыбнулся. — Я не иеромонах Василий. Епитимии на тебя накладывать не собираюсь. Наоборот, рассчитываю, что так, как ты нам хорошо церковную ситуацию обрисовал, так и об этой самой Браме расскажешь. Под свежую чашечку чая, конечно.

— Ну и что б тебя совсем не смущать, Дима поведает сейчас, что он там возле Брамы пережил. А ведь он у нас еще тот борец с антихристовым духом… был. А я пока чаек сделаю.

— Не обращай внимания, — сказал я изумленному Николаю. — Это батюшка шутит. А насчет Брамы случилось следующее….

И я рассказал все, что пережил в тот день возле «холмика с вынутой серединой». И о приснившимся мне в прошедшую ночь сне. Все рассказал.

Пастух смотрел в немигающий круглый глаз Союзника. На холодной стеклянной поверхности огромного зрачка, словно на экране старого телевизора, бежали черно-белые картинки.

Вот антихристов поп со своим помощником скрючились от холода над камином. Им голодно и тревожно. Темно-серый студенистый кокон колышется над их головами, проникает змеевидными спиральками в душу, леденит сердце, обескрыливает мысли…