Вдруг он обернулся к Гикало и, встревоженный, произнес:

— Смотри, смотри, Николай, что он делает? — и Серго показал на группу несущихся всадников.

Впереди на сером коне скакал Асланбек. Конь нес его сильными бросками, круто выгибая передние ноги. Шерипов первым столкнулся с казаками. Молниеносно взмахивая клинком, он ловко выгибал корпус то в одну, то в другую сторону. Конь, словно угадывая каждое движение его тела, взвивался на дыбы, делал крутые повороты и снова устремлялся в нужном направлении.

Бронепоезд Валуева между тем уже дымил на подступах Ермоловки и шарил по кустам и оврагам своими прожекторами; там пытались отсидеться многие отступающие казаки.

На северной стороне города, прорезанной глубоким руслом реки Чимилха, стоял батальон Ивана Радченко. Подпустив белоказаков на близкое расстояние, красноармейцы бросились на них с такой дикой яростью, что те сразу в панике разбежались. Здесь перемешалось все — люди, кони, повозки…

Боясь, что в ночной свалке бойцы могут перестрелять своих, Радченко скомандовал:

— На штыки врага, на штыки!

Так в ноябрьскую ночь 1918 года революционные войска пошли на решительный штурм. Бичераховцы не выдержали натиска и, оставив город, еле добрались до Терека, потеряв более половины своего состава.

После боя, на рассвете, командиры и комиссары революционных войск заседали в штабе у Николая Гикало. Когда обо всем было переговорено и собрались расходиться, Иван Радченко подошел к Асланбеку.

— Товарищ Шерипов, — сказал он, — разрешите мне преподнести вам как командующему чеченской Красной Армией вот это ружье, — он протянул длинное кремневое ружье, украшенное широкими медными кольцами.

— Что это за ружье, товарищ Радченко? — спросил Асланбек, удивленно разглядывая подарок.

— Как мне рассказали, у этого ружья очень интересная история, — ответил Радченко. — Владелец его — Ваша Гойтукаев из Хадис-Юрта, бедный крестьянин. Он пал смертью храбрых в схватке с врагами революции. Когда ему говорили: «Ваша, брось это ружье, возьми себе пятизарядную винтовку», он отвечал: «Нет, товарищи, это не обыкновенное ружье, оно поражает врагов трудового народа, как из пушки». Так и погиб он, не расставаясь с ним…

Асланбек от волнения почувствовал комок в горле.

— Спасибо, товарищ Радченко, за подарок! — сказал он. — Вот завершится наша борьба, начнем жить мирно и строить, тогда мы это ружье передадим в музей.

Словно отдавая воинскую почесть храброму мюриду революции Ваше из Хадис-Юрта, все присутствующие с минуту стояли молча, глядя на кремневое ружье.

Шел грозный 1919 год…

Многочисленная деникинская армия, укрепившаяся на Дону, начала наступление на юг. Она захватила Кубань, Ставропольщину, и, когда все еще дули сырые февральские ветры, ее передовые части под командованием генералов Ляхова, Шатилова и Геймана тремя колоннами подошли к Моздоку, Червленной и ингушскому аулу Далакову.

Генерал Гейман предложил далаковцам: сложить оружие, выдать всех сочувствующих большевикам и открыть его войскам дорогу на юг. Но вооруженные ингуши ответили, что не сдадут им ни одной винтовки, не выдадут ни одного человека и не позволят пройти через их земли в Чечню.

Штабные офицеры предлагали генералу обойти непокорных ингушей и двигаться через Моздок, но командующий армейской группой генерал Эрдели из Майкопа приказал: «Взять Далаково штурмом и идти напрямик».

К обеду ингуши вернули белым их последнего парламентера с новым и окончательным отказом повиноваться приказу генерала. И сейчас же вслед за этим по холмам, вдоль берега Камбилеевки беспорядочно затрещали выстрелы. В ответ бухнуло орудие, другое, и где-то впереди в тумане надрывно застрекотал пулемет.

Ингуши и прибывшие им на помощь курсанты Владикавказской пехотной школы, хотя и упорно сопротивлялись, были выбиты из своих окопов, но вскоре снова густыми толпами бросились под огонь вражеских пулеметов и овладели прежней позицией.

За каждый крошечный холмик завязывались ожесточенные бои. Белые несли непредвиденные потери. И все же аул был сожжен, и войска генерала Геймана через сотни трупов двинулись на юг.

Грозненский пролетариат был обескровлен в стодневных боях, силы на Тереке в эти дни были слишком неравны, поэтому ночью 2 февраля революционные войска оставили Грозный и отступили в горную Чечню.

А утром пьяные белогвардейцы уже шныряли по улицам и дворам, разыскивая оставшихся в городе сторонников революции. Они начали с того, что вырезали семью Валуева. Помощник станичного атамана полковник Соколов потребовал, чтобы жена командира указала, где скрывается ее муж. Та ответила дерзостью. Тогда один из казаков тут же шашкой рассек ей голову. Потом порубили детей и оставили их тела рядом с убитой матерью.

Офицеры генерала Ляхова и казаки станичного атамана Халеева состязались в зверствах. В городе шли погромы. Пьяные солдаты с трехцветными кокардами на фуражках, шитых из английского сукна, стучали в двери домов:

— А ну, коммунисты, где спрятались? Выходите!

— У нас нет коммунистов…

— А комиссаров тоже нема?

— Нет.

Из духана Цинцадзе, что около Гостиного ряда, вываливались пьяные офицеры, они пели неприличные песни.

На улицах раздавались вопли: «Держи комиссара!». Офицеры избивали всех мало-мальски подозрительных. Тех, кто после побоев оставался живым, бросали в тюрьму. Белобандиты рыскали по городу, опьяненные водкой, ненавистью, кровью и страхом.

После десяти месяцев Советской власти большевикам пришлось снова уйти в подполье. Но это были смелые люди, опытные конспираторы, борцы, каждый из которых побывал в сложных переделках.

Руководителем подпольной военной организации, которая должна была собирать силы для будущего вооруженного восстания, был назначен испытанный большевик Чертков. Установление связи с горными районами, куда ушли отряды Красной Армии, было возложено на Конона Лозанова. Помогать ему должны были дочь Нина и чеченец Решид Газиев.

Особого решения требовал вопрос об Иване Радченко. Многолетний руководитель грозненских большевиков ни за что не хотел покидать город. Между тем старик был в тяжелом состоянии: он кашлял кровью и еле таскал ноги. Кроме того, после длительной легальной работы в качестве одного из главных руководителей Совета рабочих и крестьянских депутатов, кажется, не было ни одного человека в Грозном, который не знал бы его в лицо. В этих условиях говорить о какой-либо конспирации было невозможно, и потому комитетом было принято решение: Радченко должен уйти в горы. Доставить его туда при первой возможности было поручено Решиду.

Лозанов тоже, разумеется, вынужден был покинуть родной дом. Но к этому было ему не привыкать. За долгую жизнь он сменил немало конспиративных квартир и теперь просто перебрался на одну из них. Нина на всякий случай поселилась отдельно.

Он уже лежал полураздетый в постели, когда услышал настойчивый стук в дверь. Конон быстро поднялся, минуту постоял, прислушиваясь, и осторожно спросил:

— Кто там?

— Открывай! — заорало несколько человек.

B комнату вошли четверо: поручик Касьянов, двое солдат и сам помощник атамана Грозненской станицы.

— Руки вверх! — скомандовал Касьянов.

Разговор произошел короткий:

— Лозанов?.. Отрицать бесполезно. Я тебя узнал… Встречались.