Далеко впереди, словно плачущая вдова, с надрывным нескончаемым скрипом тащилась арба на больших, высоких колесах. До Решида долетели звуки печальной песни, которую, видимо, пел возница. Заметив шедшего следом молодого человека, горец перестал петь.

— Да будет добрым день ваш, отец, — сказал Решид, догнав арбу.

— Да полюбит тебя аллах, юноша. Тпр-р!.. Садись, доедем вместе, — предложил седоусый возница, придерживая устало шагавших волов.

— Спасибо вам, мне так удобнее, пойду рядом, — отказался Решид.

— Садись, садись, арба же пустая, а ты, видно, устал. Издалека, наверно, идешь, — настаивал тот.

Юноша легко вскочил на задок арбы.

— Чей будешь, из какого аула? — спросил возница, разглядывая молодого человека.

— Я сын Гази из Бороя.

— Гази, Гази?.. — припоминал старик. — Значит, ты сын Гази Уциева. Так, что ли?

— Да.

— Подумать только! — удивился старик и ударил длинным прутом по спине рыжего вола. Ленивый вол только взмахнул хвостом, арба слегка закачалась на ухабах. — Гази я знаю хорошо, — продолжал старик. — Когда-то вместе дела делали. Последний раз я встретился с ним год назад в Дуба-Юрте на примирении кровников. Как он сейчас поживает?

— Я и сам не знаю — вот уже скоро год, как я его не видел, — ответил Решид.

— Это как же ты, по каким делам так надолго отлучался? — удивился старик.

Не решаясь говорить откровенно, юноша с минуту молчал.

— Где же это ты так долго пропадал?

— Учился я в грозненской школе. Около года тому назад меня арестовали и продержали во владикавказской тюрьме.

— О-ой, в тюрьме? — Старик покачал головой и удивленно посмотрел на Решида. — Значит, ты сейчас из Владикавказа?

— Да, из Владикавказа.

— А за что же тебя арестовали?

— За что арестовать они всегда найдут, — ответил Решид, улыбнувшись. — Им лишь бы избавиться от неугодного человека. — Он немного подумал и добавил: — Арестовали меня за то, что я вместе с другими пошел против царя.

Старик еще больше удивился:

— Ты же еще совсем молодой, куда же тебе ссориться с царем!.. А вообще-то мы все против царя. Ничего, кроме беды, этот белый падишах нам не дал.

— Ничего, отец, скоро все станет на правильный путь, счастливо жить будем, — уверенно оказал Решид.

— Где же он, этот правильный путь? — Старик сокрушенно покачал головой. — Что-то не видно, чтобы мы выходили на эту самую правильную дорогу, про которую ты говоришь… Вот подумай сам: в первые дни, когда прошел слух, что царя свергли, старшина нашего аула стал, как щенок, кротким и ласковым. А теперь снова натянул волчью шкуру, совсем как при царе. — Горец подумал немного и продолжал: — Вот я, как видишь, бедный человек, время сейчас самое рабочее, надо бы вспахать свою полоску, а старшина погнал меня из Чишков в Грозный везти какого-то чиновника с багажом и не заплатил ни копейки. Видишь, как он обходится с бедным человеком, а богатых, значит, оберегает. Нет, сынок, народ устал ждать хорошей жизни.

Старик умолк, поднял прут, крикнул волам: «Хьа, хьа!»— и снова ударил рыжего. Вол, взмахнув ободранным хвостам, немного прибавил шагу, и старая арба задребезжала на кочках.

— Благодарю вас, отец, я здесь сойду, мне теперь налево, — сказал Решид, слезая с арбы. — Если вам нужна моя помощь, я готов, пожалуйста.

— Нет, нет, ничего не надо, — ответил старик. — Значит, приехал, это хорошо. Вот Гази будет рад! Передай ему от меня большой салам, скажи — от Магомеда из Чишков.

— Обязательно передам, — ответил Решид, прощаясь со своим спутником.

Когда Решид подошел к своему аулу, уже наступил вечер и сильно похолодало. Молодой человек, одетый в черный суконный китель поверх белой ситцевой рубашки, зябко поеживался. Вода в Аргуне стала совсем ржавой. После большого дневного перехода от резкого горного воздуха юношу клонило ко сну, но он спешил поскорее добраться до дому.

Навстречу ему попался молодой горец в лохматой папахе, с домотканой суконной накидкой на плечах, застегнутой на шее большой деревянной шпилькой. Впереди он гнал осла, навьюченного двумя корзинами. Решид поздоровался с молодым человеком и прошел дальше.

Наступила ночь, какой никогда не бывает в долине, ночь спящего воздуха, мерцающих звезд и серо-голубого отблеска невидимой луны.

О чем только не шепчут в такой час толпы гигантских чинар и дубов! Они захватывают думы юноши и уносят их далеко-далеко, в неведомые края, где дорога вьется в бесконечных лабиринтах сказочного леса, а потом, наполнив душу напевной мелодией, снова возвращают его на землю, к этим величественным и гордым вершинам…

Вот и плетенная из прутьев калитка, ведущая к порогу отцовского дома. Решид сразу различил ее в темноте. Еще не так давно калитку эту для него открывали взрослые. Решид помнит, как через нее пронесли на погребальных носилках мать: тогда ему было всего шесть лет… Тихо, словно боясь разбудить спящих, он отворил калитку и вошел во двор.

Долго мечтал он снова очутиться здесь, вновь увидеть двор, до последнего кустика знакомый ему с детства. Вдруг юноша почувствовал какой-то холод, невольно задержал шаги, но тут же, движимый недобрым предчувствием, бросился к наглухо закрытым дверям отчего дома…

Лето 1917 года…

Тревожное время… Не оно ли выковывало характер Асланбека Шерипов. а и его друзей-ровесников? Ведь юноши тех лет жили в самой гуще событий, бурных и противоречивых, и легко ли было молодому Шерипову разобраться в грандиозных потрясениях, волновавших весь мир? В те дни мир переживал за неделю столько событий, сколько в иные времена не происходило их за целое столетие. И юноши взрослели не по годам, а по событиям, старцы молодели если не телом, так душой, и лишь трусливые да ленивые умом старились и умирали, не успев постигнуть ни себя, ни время.

Ненавистный народу царь был свергнут, но то, чего годами добивались рабочие и крестьяне в тяжелой и подчас кровопролитной борьбе — права жить и трудиться в нормальных условиях, свободы, национального равенства, земли, — они так и не получили. Временное правительство трудовому народу не дало ничего. Революция вроде бы произошла, а царские чиновники остались на своих постах. «Губернские комиссары», назначенные вместо прежних губернаторов, почти все были из тех же князей да помещиков. Царские судьи по-прежнему выносили приговоры, бросали людей в тюрьмы. Желанный мир не наступал. На фронте продолжала литься солдатская кровь. Земля, фабрики и заводы были в руках старых хозяев. Для народа оставались только громкие слова… И народ волновался. В грозный водоворот событий вовлекались все новые слои общества, зачастую темные, невежественные, и заправилы из буржуазии старались использовать их в собственных интересах. Велась отчаянная политическая игра, и не всегда можно было угадать, что скрывается под тем или иным лозунгом. Выигрыш означал власть и богатство. Во всей этой игре национальная рознь оказалась очень важным козырем.

Это был необыкновенно сложный период в жизни страны, когда и бывалые политики с трудом разбирались в хитросплетениях партийных программ. А рядам с ними шел молодой Асланбек, твердо желая найти свою правду, правду своего маленького, но гордого народа.

В Терской области атмосфера была накалена до крайности.

Совсем недавно в Грозном фанатики из казачьих сотен подожгли на Гостиной улице большие магазины чеченских купцов Исламовых, и в ответ на это обозленные чеченцы в долине Сюйра-Корта убили казачьего офицера. Из мести казаки, сговорившись между собой, убили двух чеченцев, приехавших в город, и нескольких тяжело ранили. Разгневанные чеченцы средь бела дня ворвались в станицу Петропавловскую и напали на безвинных русских крестьян. Так день ото дня усиливалась вражда, перерастая в межнациональную войну.