Айва обомлела и чуть не выронила тарелку, которую собиралась поставить на стол.

— Мама, слышишь? — крикнула она в соседнюю комнату и тут же рассыпала яблоки на пол.

— Что ты сказала? — спросила мать, подходя к двери.

— Он говорит, что завтра уже уедет.

— Это что за разговоры? — Мать застыла, пораженная еще больше, чем Айна. — Нет, никуда ты не поедешь, пока не повидаешься с отцом. Он по тебе очень скучает. Не завтра, так послезавтра он будет дома.

Родственники горячо поддержали Баянат, все стали просить Асланбека погостить еще несколько дней.

— Не могу, — ответил он, виновато глядя на мать; все замолчали. — Меня ждут неотложные дела в Пятигорске. Дорога не близкая, но надеюсь, что все обойдется хорошо: ведь Айна встретила меня сегодня с полным кувшином. — Он обнял мать.

— Тебе, конечно, лучше знать, — печально сказала Баянат, кончиком платка утирая слезы.

— Мама, народ на своем совете выбрал меня делегатом. Что скажут люди, если я не поеду? — с горячностью произнес Асланбек, идя за матерью, которая уже направилась в соседнюю комнату. — Мы же сегодня целый день и вечер будем вместе.

— Да, ты прав. Волю народа нельзя не выполнять. А нам наговориться времени хватит. — Мать, вздохнув, принялась возиться у печи.

— Я поеду с тобой до города, ладно? — спросила Айна, с надеждой заглядывая в лицо брата. Ее черные глаза смотрели так умоляюще.

— Там сейчас опасно! — нахмурясь, ответил Асланбек и поспешил к двери навстречу гостям.

В дом ввалилась целая толпа соседей и знакомых Шерипова. Они хотели услышать новости, рассказать о своей жизни, посоветоваться. Тут были Магомет Батаев, Хасан Тепсаев, Говда Окуев и другие — все они были значительно старше Асланбека, но уже давно привыкли относиться к нему как к вожаку за его ум, знания и какую-то особенную самостоятельность и силу характера.

Они сразу заполнили одну из комнат, и начался доверительный разговор.

— Признаться, Асланбек, мы совсем запутались и не знаем, кого слушать, — начал Магомет Батаев. — Сюда к нам приезжали и от правительства Тапы Чермоева, и от Узун-Хаджи, и из Грузии офицеры приезжали. Даже из Тимерхан-Шуры были представители, говорили, что турки хотят помочь нам. В общем, каждый свое, и все обещают один лучше другого.

— Положитесь прежде всего на себя, — сказал Шерипов. — Ну а вот сами-то вы как думаете, кто из них надежней?

Все молчали.

— Не знаю, правда, — нарушил тишину Хасан Тепсаев. — За Узун-Хаджи идут многие. — Он слегка постукивал об пол своим посохом.

— Нет, по-моему, лучше идти с мужиками, — неожиданно выпалил Батаев. — Это они борются за землю и не хотят никакого царя… А Узун-Хаджи завлекает людей лишь своей зурной да призывами молиться.

— Молиться тоже надо, Магомет, — возразил Окуев и, покрутив рыжий свой ус, добавил: — Не следует нам ссориться с Узун-Хаджой. Это опасно.

— А я и не призываю с ним ссориться, — примирительно отозвался Батаев.

Шерипов на минуту задумался. За последнее время ему много пришлось слышать об Узун-Хаджи. Играя на религиозных чувствах наиболее темной части горцев, в том числе и бедняков, этот умный и ловкий шейх собрал вокруг себя уже немалую силу, и с этим приходилось считаться. Конечно, со временем революционной власти придется начать с ним борьбу не на жизнь, а на смерть, потому что, как и Тапа Чермоев, кроме обещаний, ничего он народу дать не захочет. Чтобы горская беднота в этом разобралась, должно пройти время. А пока новоявленный святой мечет громы и молнии против белых генералов, его в какой-то мере можно даже использовать, — во всяком случае, так рассуждали большевики. Все эти соображения и определили сейчас точку зрения Шерипова.

— Узуна давайте пока оставим в покое, — улыбаясь, сказал он. — Помните пословицу: «Разъяренного пса дразнить не следует». Но я вот хочу спросить у вас: что вы думаете о земле, нужна она вам?

— Нужна, — как эхо, откликнулись все.

— Так берите землю у богачей. Только будьте готовы защищать ее, если они попытаются вернуть ее силой. Готовы ли вы сейчас к этому? — Мы-то? — удивился Батаев.

— Да, вы! Помните, приезжал к вам человек из Владикавказа? Он ведь говорил вам, что надо вооружиться, организоваться.

— Мы сделали все, что могли: организовали самооборону, вооружили людей, — ответил за всех Батаев.

— Это хорошо. Только надо всегда помнить: за землю и за свободу сражаться придется не только здесь и не только со своими богачами, потому что все богачи сейчас объединяются против всех бедняков, а значит, все бедняки — и чеченцы, и русские, словом, всех народностей — должны вместе защищать свои интересы. Бедняков-то ведь много, гораздо больше, чем богачей, поэтому они обязательно победят!

— Верно говоришь, верно! — произнес кто-то из гостей, и все закивали головами.

— Если вы тоже так думаете, тогда будьте готовы по первому призыву революционной власти послать ваш отряд самообороны туда, где идет сражение, — все больше увлекаясь, продолжал Асланбек, — потому что и там происходит сражение за вас…

— И пошлем!.. Все пойдем! — раздались голоса.

Айна принесла маленький тазик и кумган, чтобы люди вымыли руки. Вскоре после нее Салман внес огромное блюдо с угощением, приготовленным Баянат. Однако разговор Асланбека с друзьями продолжался так долго, что поджаренные куры остывали, теряли вкус.

Гости разошлись за полночь, когда уже не светилось ни одно окно в низеньких домах аула. Было тихо, только слышался шорох чинар, раскачиваемых ветром, что гулял по долине Аргуна. Но в доме Шериповых долго еще не спали.

Позвав сестру к себе в комнату, Асланбек попросил ее достать тетради с его старыми записями. Айна принесла ему аккуратно завернутые тетради, хранившиеся в ее сундуке. Юноша взял самую толстую из них, в черном переплете, развернул и запел, словно ашуг:

Баянат, никогда не слышавшая, как поет ее сын, вошла в комнату и с удивлением остановилась у двери.

Широко улыбаясь, он внимательно посмотрел на мать, усадил ее рядом и, чеканя каждое слово, снова прочитал шестистишие.

Айна не сводила с него влюбленных глаз.

— Дакаш, давай хоть раз поговорим по душам. Ты совсем отбился от нас, — заговорила вдруг она, решив, очевидно, что наступил подходящий момент высказать ему обиды за невнимание к семье. — Отец сказал, что он хочет женить тебя… Что ты думаешь об этом?

Асланбек глянул на нее с изумлением и весело сказал:

— Конечно, Айна, обязательно поговорим. Хотя не понимаю, почему отец должен женить меня. Придет время — я сам женюсь. Посоветоваться — другое дело. Это обязательно. Вот освобожусь я от срочных дел, жизнь наладится, и тогда навсегда будем вместе. А пока послушай-ка. — Он снова начал читать, видно желая прервать этот разговор.

— Ничего, что у него нет времени поговорить с нами. Ну какого разума наберется он от нас с тобой?! Пусть лучше пораньше ляжет, — сказала мать, поднимаясь, чтобы уйти.

— Мама, я знаю, что ты беспокоишься обо мне. Не нужно! Поверь, со мной ничего не случится, — отрываясь от тетради, серьезно и нежно промолвил Асланбек. Оглядев комнату, он заметил разостланную матерью постель и улыбнулся. — Ну если вы уже постелили, то буду ложиться. Только вот еще послушай, мама. — Он подошел к матери: