Были среди пришельцев и мастера — чеканщики по золоту и серебру, и чувячники, и мелкие торговцы, разносившие по аулам свой нехитрый товар, и учащиеся из Горской школы. Одни приходили с оружием, другие — с надеждой добыть это оружие у врага, а может быть, поднять выпавшее из рук товарища…

В один из дней с наступлением сумерек почему-то не стало слышно разрывов белоказачьих снарядов, затихла и ружейная стрельба. В зоне чеченского отряда воцарилась настороженная тишина. «Противник не то устал, не то занят перегруппировкой своих сил, — думал Решид. — Но как бы там ни было, а такое молчание не к добру».

Газиев находился в казарме, где разместились подразделения, отведенные на отдых. Постелей не было, их заменяли попоны и подушки с седел, бурки вперемешку с овчинами. Люди спали здесь вповалку, измученные бесконечными боями. Были тут и раненые, не желавшие покидать своих товарищей.

Выйдя из казармы, Решид перешел улицу и опустился в окопы. Здесь его догнал молодой Хамид, его бывший соученик, тот самый, который жил в доме рядом с Турловыми. Он сравнительно недавно появился в отряде Газиева, но успел показать себя смелым и расторопным бойцом. Юноша стал чем-то вроде ординарца у Шиды Цанаева, который уже командовал сотней.

— Товарищ командир, разрешите? — отчеканил Хамид.

— Давай, говори.

— Да я не один пришел, — смущенно промолвил юноша.

— Да? А кто же с тобой? Зови их сюда.

— Не могу, товарищ командир… — замялся тот.

— Ты что, не доверяешь им?

— Не в том дело, товарищ командир… Это девушки…

— Девушки? — Решида ошарашило такое неожиданное сообщение.

На позициях чеченцев уже давно появлялись женщины, приносившие из города еду, воду, перевязочный материал. Они ухаживали за ранеными, но это были пожилые женщины, которые для каждого бойца, старого и малого, являлись как бы назваными матерями. Но девушки?.. Такого в чеченских частях еще не было!

— Приведи их сюда! — приказал Газиев.

Про себя он уже решил, что немедленно выпроводит девчонок домой. Но их несомненная храбрость напомнила о героических сказаниях древности. «Сюда бы Асланбека, он любит легенды о подвигах… Может, и сам сочинил бы песню об этих девушках!» — подумал Газиев. Еще в мае он обратил внимание на появившуюся в газете «Народная власть» статью Шерипова «О чеченских народных песнях» и подивился тому, как у этого человека хватает времени и умения и на политические дискуссии, и на критические статьи, и на организацию военных отрядов. Не только подивился, но и позавидовал. Почти все они, деятели новой революции, были молоды, по двадцати-двадцати пяти лет, и всем им приходилось решать государственные вопросы, быть пропагандистами, командирами ими же самими созданной армии, но вряд ли кто еще из этих молодых людей имел такой широкий круг интересов.

Хамид убежал за своими спутницами, а Газиев стал разглядывать в бинокль позиции врага. Но вот за его спиною послышались легкие шаги. Оглянувшись, он застыл в изумлении. Перед ним стояли Петимат и та девушка, соседка, родственница Хамида.

— Петимат! — только и мог вымолвить молодой командир.

Девушки стояли потупившись, но было в их позах столько затаенного упорства и смелости, что Решид понял: из его намерения отправить их домой ничего не получится. И растерянность охватила его.

— Здесь же опасно, зачем вы пришли? — спросил он.

— И вам опасно, — ответила Петимат.

— Да, но девушкам как-то неловко.

— Если вы, Решид, можете быть командиром, то почему бы нам не стать солдатами? — сказала девушка, серьезно глядя ему в глаза. И тихо добавила: — Ведь ты же сам хотел, чтобы мы были вместе в этой борьбе…

— Не знаю, как и быть. — Газиев посмотрел на Хамида, словно собираясь спросить: «Зачем ты их привел сюда?»

— Эк, жаль, что мы не родились мужчинами! — вмешалась другая. — Но мы не посрамим вас, Решид, вы только допустите нас…

Молодой командир вздохнул.

— Будьте осторожны, Петимат, и вы, Оля… Так ведь вас зовут?.. Придется назначить вас сестрами милосердия при нашем отряде. Явитесь к врачу Добровольскому. Наш госпиталь находится тут недалеко, рядом с вокзалом. — Он обернулся к Хамиду и добавил: — Проводи их туда.

Девушки кивнули и пошли, даже не обернувшись, такие не похожие друг на друга: бойкая, веселая толстушка Оля и чуть грустная, прямая, тоненькая, как тополек, Петимат.

Некоторое время спустя, когда войска атамана начали новую атаку на вокзал, Решид увидел Петимат и Олю уже среди своих бойцов. И там, где появлялись эти две подруги, смолкали стоны раненых, веселей становились воины, грознее звучал клич командиров, бросающихся в контратаку на белоказачьи орды.

Через несколько дней опять стихла перестрелка. Над городом простерлась ночь, тихая, душная, пахнущая гарью. В воздухе, как снежные хлопья, носилась сажа от горевшей нефти на промыслах.

Решид лежал, завернувшись в бурку. Его ранили при очередной атаке бичераховцев. Рана в голени была не тяжелая, но все же пришлось лечь. Так как командир отказался уходить с боевого поста, его поместили тут же, рядом со штабом, в маленькой комнате.

К Газиеву только что заходил сам главнокомандующий Гикало.

— Надо отлежаться. Приказываю тебе это и как начальник, и как медик, — улыбнулся Гикало.

— Есть отлежаться! — ответил Решид, ни словом не обмолвившись, что еще утром ругался с дедом, хозяином дома, который никак не может сделать ему надежный костыль.

В комнате стояла такая тишина, что было слышно, как тикают карманные часики, лежащие около раненого на табуретке. Тут же стоял стакан с недопитым чаем, а чуть поодаль, на уголке стола, слабо мерцала свеча. Тишина эта угнетала раненого командира. «Неужели, — думал он, — все так и закончили без меня?» После ухода главнокомандующего он велел вызвать своего начальника штаба и в самой решительной форме приказал докладывать ему обо всем, что происходит на поле боя, а также допускать к нему всех, с чем бы они ни приходили.

Утомленный беспокойными этими мыслями Газиев задремал. Но едва скрипнула дверь, как он тут же открыл глаза и приподнял голову.

Вошел все тот же Хамид из сотни Шиды Цанаева с донесением. Был он очень бледен, а на лице лежала печать какой-то озабоченности. Согласно обычаю, он прежде всего справился о здоровье командира, потом доложил:

— Шида просил передать вам, товарищ командир, что белоказаки опять скапливают силы на нашем участке; наверно, готовятся к новой атаке.

— Передай Шиде, чтобы ни в коем случае не отступал. А главное — не давайте врагу вклиниться в наши позиции. Не забудьте сказать, чтобы тела погибших выносили с поля боя. Пусть Шида не забывает о чести горца…

— Хорошо, командир, — грустно сказал Хамид.

Разговор был окончен, но юноша не уходил, он стоял не двигаясь, словно ноги его налились свинцом. Встревоженный Газиев еще больше приподнялся с постели и спросил:

— У тебя есть еще что-то ко мне, Хамид?

— Товарищ командир, погибла Петимат…

Газиев непонимающе посмотрел на юношу и сел на край кровати.

— Когда? — спросил он, не узнавая собственного голоса.

— Сегодня. В самом конце боя. Она перевязывала раненого, упавшего во время атаки за гребнем окопа…

— Где она сейчас?

— Мы вынесли ее. Она лежит в пристройке за госпиталем.

Страдание исказило лицо Решида. Не чувствуя собственной боли, он натянул сапоги и подошел к столу, тяжело опираясь на шашку. Петимат — ласковая с друзьями, бесстрашная с врагом, — его первая и, наверно, последняя любовь! Трудно поверить, что ее нет. Хамид стоял опустив голову, чтобы не видеть скорби командира.

— Хамид, — сказал наконец Газиев, — тело Петимат с почетным караулом из десяти всадников доставить к ее родственникам Турловым. Это сделаешь ты.

Командир повернулся навстречу новому гонцу.