B городском саду, в помещении офицерского клуба, собрались местные богачи, казачья верхушка, чиновники, офицеры. Все взгляды были обращены к атаману станицы Грозненской полковнику Хадееву. Рядом с ним, небрежно развалясь в креслах, вполголоса беседовали офицер контрразведки Касьянов и полицейский пристав Сухов. Всем своим видом они показывали, что говорильня эта их не занимает. А с низенькой трибуны «политики» разных мастей, размахивая кулаками, произносили гневные речи. Некоторые ораторы еще трещали о свободе слова и свободе личности, но большинство требовали создания сильной власти, которая укоротила бы руки большевикам и разом покончила бы с нарастающими волнениями в народе.

Вот на трибуне появился долговязый офицер с черными усами. Тот самый, который в свое время не пустил старика Гази в полицейское присутствие. Сейчас вся его нелепая фигура с длинными болтающимися руками производила, в общем, комическое впечатление, хотя черные, залихватски закрученные усы топорщились прямо-таки угрожающе.

— Хватит терпеть эти беспорядки! Надо немедленно браться за оружие и навести порядки в Чечне, — кричал он, захлебываясь.

— Не торопитесь, господин Лазарев, охладите свою горячую голову! — попытался урезонить его председательствовавший на собрании член городской думы купец Царапкин, — Нам нужен гражданский мир, а не война…

— Вахмистр Лазарев прав!

— Нет, нет! Это погубит дело!

— Хорошо бы вообще согнать азиатов с этой земли!..

— Слишком далеко зайдешь, не вывернешься! — раздался чей-то голос из глубины зала.

А в эти же дни во владикавказской гостинице «Бристоль» князь Капланов, миллионер Чермоев и адвокат Джабагиев с казачьими генералами делили Терскую область.

Тапа Чермоев спешно рассылая по всему Северному Кавказу своих агентов с наказом вербовать молодых горцев, особенно из бывших царских офицеров, для будущей армии будущего правительства Союза объединенных горцев Северного Кавказа. Организаторы его носились с идеей создания «независимого» горского государства под покровительством Турции. Однако народ не слишком прислушивался к призывам новоявленного вождя — его гораздо больше занимал вопрос: останется ли земля у помещиков или будет роздана крестьянам?

Но Тапа не терялся. Он, как говорят в народе, больше всего боялся, «растерявшись, потерять» свое многомиллионное состояние и пост президента, который уже рисовался ему в мечтах.

В сложных дипломатических переговорах Чермоев от имени народа клялся в искренней дружбе генералу Караулову, который решительно обходил разговор о землях для горцев, но рад был использовать эти заверения в дружбе для подавления революции. Тапа понимал, что выиграть затеянную игру можно, лишь располагая реальными силами, и исподволь пытался собирать их. Ко всему этому делу был привлечен известный инженер чеченец Маза Кайсаев. Он хоть и не был полностью согласен с «программой» Союза горцев, неоднократно брался выполнять важные поручения Чермоева.

— Нам нужны сильные, молодые и надежные люди. Поезжай, Маза, присмотрись, отыщи таких людей, — распорядился Чермоев, отправляя Кайсаева в Грозный.

Кайсаев вспомнил поговорку, что лучший путь к сердцу мужчины лежит через желудок, и для первого знакомства с грозненской молодежью устроил чеченскую вечеринку. Под предлогом ужина с танцами была приглашена молодежь из наиболее уважаемых чеченских семей, настойчиво зазывались выпускники грозненских училищ.

Получил приглашение и молодой Шерипов.

На майданах в чеченских аулах последнее время только и разговоров было, что о грозненских рабочих, которые вышли со знаменами, требуя свободы и хлеба. Рассказывали, что полиция и казачьи сотни расстреляли демонстрантов, а оставшихся в живых упрятали в тюрьму. Добавляли, что полицейский офицер отнял у рабочих знамя, разорвал в клочья и затоптал в грязь. Возмущались тем, что тела убитых до сих пор лежат на улицах и никто не смеет унести и похоронить своих родственников. Встревоженные этими рассказами, горцы озабоченно качали головами, предрекали самые разные, но неизменно грозные события, горячо спорили о том, что им следует делать, а пока что вовсе перестали платить всякие налоги, не подчинялись чиновникам. Тех же, кто пытался их припугнуть, убивали или выдворяли из аулов.

В такой тревожной обстановке Решид Газиев, заставший в родном ауле лишь могилу отца, решил не задерживаться в Борое и поторопился вернуться в Грозный. Уже неподалеку от вокзала он увидел толпу людей, собравшуюся у афишной тумбы.

— Что здесь происходит?

— Да раздвиньтесь немного!

— Передние, читайте погромче, чтобы все слышали!

Толкая друг друга, люда пытались протиснуться к тумбе, круглый верх которой походил на грибок. Там было наклеено какое-то обращение. Поднявшись на цыпочки, Решид прочитал: «Обращение большевиков». Глаза сразу побежали по строчкам.

«Долой большевиков!» — кричат свое буржуазные газеты, за ними повторяют люди, временно заблуждающиеся, — читал он. — Большевиков рисуют в виде чертей с длинными рогами, пугают нашими именами детей, клевещут на нас, что мы средь бела дня грабим людей. «Долой большевиков!» — кричат князья… им вторят священники. Чем же мы не угодили, что они так яро ненавидят нас?

Враги народа войну начинали ради своих корыстных целей, мы выступали против братоубийственной войны; далее, мы требуем отдать землю трудящимся крестьянам; мы заявляем, что власть должна принадлежать трудящимся…

Товарищи рабочие и крестьяне, вставайте под красное знамя, на котором написано: «Мир, свобода, хлеб!»

Рядом с этим обращением висела афиша: «Сегодня в кинотеатре „Палас“ демонстрировался фильм „Ночной вор“». Решид невесело усмехнулся. В этот момент к тумбе подошли двое подвыпивших казаков.

— Кого хоронить собрались? А ну, разойдись! — закричал старший из них, здоровенный верзила, расталкивая собравшихся.

Толпу сразу как ветром сдуло. Осталось лишь несколько человек, что посмелее. Казаки подошли к тумбе и тупо уставились на листок бумаги. Видно, спьяну соображали они тупо. Но вот до высокого дошел смысл обращения.

— Кто написал? Кто это приклеил, спрашиваю я! — заорал он, хватаясь за рукоять сабли.

— Ты посмотри, они и сейчас все еще зовут под это самое знамя! От знамени-то давно ничего не осталось! — захохотал другой, пониже ростом, сам похожий на тумбу. Клинком обнаженной сабли он начал сдирать обращение.

— Говорите, кто это наклеил? — продолжал наступать на людей верзила.

— Молодой человек, а ну-ка, предъявите документы. Кто вы и откуда? — Похожий на тумбу казак зловеще положил руку на плечо Решиду.

— Разве вы не видите, господин прапорщик, это же сын городского купца Аванесова, Рубен, — сказал пожилой рабочий, незаметно толкнув Решида и уверенно глядя прямо в глаза пьяному казаку.

— A-а, так это Рубен! Я его и не узнал. Ты здесь не позорься, Рубен, здесь тебе не место. — Казак отдал честь Решиду, подхватил своего товарища под руку и зашагал дальше.

Решид вместе со своим неожиданным спасителем также поспешили покинуть место происшествия. Едва они свернули в пустынный переулок, рабочий сказал:

— Я узнал вас, вы Газиев. А моя фамилия Халов. Я работаю вместе с Лозановым, живу рядом с ним и часто видел вас и вашего отца… Да и вы, кажется, знаете моего сына, Дмитрия…

Решид кивнул: Дмитрий Халов был членом той же подпольной организация, в которой работал Решид.

— А как здоровье вашего отца? — поинтересовался старый Халов.

— Он умер…

— Да, настали времена, что позавидуешь и умершим, — с горечью сказал рабочий. — Вам сейчас опасно находиться в городе. После того как казачья сотня есаула Медяника разгромила Грозненский Совет, белоказаки просто залютовали. Дня не проходит без таких случаев, как сегодня. Узнай казак, что вы не сын Аванесова, как я вас назвал, а чеченец, вам бы, наверно, несдобровать. Нынешние городские власти прямо натравливают горожан на чеченцев. Да вы, должно быть, уже слышали об этих делах…