Посыльный от Николая Гикало принес радостную весть: в Грозный прибыли Серго Орджоникидзе и Асланбек Шерипов с несколькими сотнями всадников.

…Вечером следующего дня, когда багровое солнце, двигаясь к закату, повисло над темно-синим лесом, Газиев, опираясь на аккуратно обструганную палку, вместе с другими командирами сопровождал Серго, который осматривал боевые позиции на Граничной улице. Рядом с Орджоникидзе шли командующий вооруженными силами города Гикало, военком Терской республики Лавандовский и командующий чеченской Красной Армией Шерипов.

— Какой фланг фронта, на ваш взгляд, наиболее надежен? — спросил Орджоникидзе у Гикало, шагая по траншее, ведущей к центру города.

— Трудно сказать, товарищ комиссар. Мы считаем, что у нас все фланги стойкие, — ответил Николай.

— Ну все-таки? — настаивал комиссар.

— Можно посмотреть Южный, — подумав, предложил Гикало. — Там наш бронепоезд, рабочая Щебелиновка и рядом с ними всадники Газиева.

— Что ты говоришь? — удивился Серго. — У вас и бронепоезд, оказывается, есть?

— Не один, а два.

— Вот это здорово! Нужно на них поглядеть…

Высокого гостя встретил командир бронепоезда Василий Валуев, плотный крепыш небольшого роста, с живыми синими глазами на крупном гладком лице. Поздоровавшись, Серго окинул взглядам цепь вагонов, старательно прикрытых щитами, склепанными из толстых стальных листов.

— С такой машиной никакой враг не страшен, — улыбнулся он Валуеву.

— Машина надежная, товарищ Орджоникидзе. Наш бронепоезд не подведет! — Валуев постучал по металлу.

Серго обошел вагоны бронепоезда. Стены, выложенные толстым листовым железом, выглядели надежными. Внутри были вторые стены, из бревен чинары.

— Материал прочный, товарищ Серго, сами выбирали эти бревна на лесном складе Крыликова, — похвастался Валуев.

— А крыша из чего? — Серго глянул вверх.

— Крыша тоже надежная. Из стали толщиной в мой палец. — Валуев показал свою огромную рабочую руку. — Крыша двойная, внутри она полая. Если о такую крышу ударяется снаряд, она только прогибается, и снаряд отскакивает, словно мячик.

— Хитро придумано, — рассмеялся Серго.

— Это выдумка наших рабочих с завода «Молот».

— Молодцы!

— Для наглядности, товарищ комиссар, разрешите показать, насколько крепка эта крыша. — Валуев подошел к орудию и стал на место наводчика. — Я сейчас заставлю противника выстрелить по нашей движущейся крепости, — сказал он и приказал зарядить пушку.

— Да вы что? Боеприпасов, насколько я знаю, в обрез! — Орджоникидзе с недоумением оглянулся на Гикало. — Это белоказаки снарядов не жалеют…

— Разведка, товарищ комиссар, — пояснил Николай.

— Да-да, — подтвердил Валуев. — Казаки замаскировали свои пушки. А мы имеем приказ постоянно нащупывать их. На наш выстрел они постараются ответить, а нам это и нужно: мы узнаем, где их орудия, — объяснил Валуев и, взмахнув рукой, скомандовал: — Огонь!..

Ствол орудия дернулся. Валуев замер, вглядываясь в даль.

Серго, который стоял, приложив к глазам бинокль, крикнул:

— Точно в цель! Товарищ Валуев, точно. Пальни-ка еще раз!..

— Извините, товарищ комиссар, больше не могу, — развел руками командир бронепоезда. — Вы же сами знаете, у нас каждый снаряд на учете. Теперь следите за поведением противника, как они забегают.

Снаряд упал на холме, в густом кустарнике, где, по-видимому, скрывались вражеские орудия. Там сразу забегали люди.

Не прошло и двух минут, как раздались ответные выстрелы.

Снаряды со свистом пролетали над поездом и падали неподалеку, на огородах. Все было так, как и сказал Валуев. Люди из команды бронепоезда, занятые своими делами, и внимания особого не обратили на эту перепалку.

Но вот белоказачьи пушки замолчали. Орджоникидзе попрощался с Валуевым и вместе с товарищами направился для осмотра боевого порядка конников Газиева.

Шел к концу уже третий месяц с того дня, как полковник Поморцев потребовал от революционного пролетариата города в двадцать четыре часа сдать оружие. Почти сто дней продолжались тяжелые бои на улицах Грозного!

От пожара на Новых промыслах над городом по-прежнему стлался горький дым с сажей, гигантские языки пламени превращали ночь в день. От артиллерийского обстрела валились нефтяные вышки и рушились здания.

Полковник Поморцев сидел в богатом доме станичного атамана Халеева в кругу офицеров. Под высоким потолком светилась люстра, а на овальном столе блестели пузатые графины и высокие бутылки с заграничными этикетками. Среди яблок и янтарного винограда сверкали золоченые рюмки, сделанные искусными чеченскими мастерами. Перед полковником на большой тарелке возлежал огромный жареный гусь.

Отпив несколько глотков червленского вина, Поморцев взял толстую папироску и уже собрался раскурить ее, когда в комнату вошел поручик Касьянов. Прекрасно зная, что для хозяина он непрошеный и не очень желанный гость, поручик подчеркнуто бесстрастным голосом начал докладывать очередную сводку. Глаза его при этом недобро поблескивали, так как он предвкушал, что поднесет полковнику и нечто весьма для него неприятное.

— В районе городского кладбища конный отряд Газиева еще в десять утра внезапной атакой разбил батальон Волгского полка. Второй батальон сильно потрепан от ударов Пролетарского батальона под командой Радченко. На самой Граничной улице появился со своей конницей Шерипов. Он захватил депо над Сунжей, два квартала станицы и крупный склад боеприпасов. Всеми этими операциями руководит лично Орджоникидзе, прибывший вчера в Грозный… Полковник Бичерахов недоволен вашими действиями. Он требует личных объяснений и вызывает вас по прямому проводу…

Последние слова Касьянова еще усилили и без того мрачное настроение Поморцева. Профессиональный вояка, он терпеть не мог всех этих контрразведчиков, вечно что-то вынюхивающих тыловых крыс. Вот и сейчас он с удовольствием выгнал бы заносчивого офицера, но не смел: Касьянов был близким человеком самого Бичерахова.

Овладев собой, полковник тихим, от постоянного пьянства хрипловатым голосом кликнул своего адъютанта.

В это время где-то совсем близко застрочил пулемет и раздались крики «ура». Поморцев потребовал фуражку и шашку. Адъютант помог ему пристегнуть к поясу клинок в серебряных ножнах, с инкрустированным эфесом.

Устало ступая кривыми ногами, полковник направился к выходу. Теперь он думал только о том, как будет докладывать атаману, который, конечно, опять не даст ему спокойно объяснить положение вещей. Бичерахов психопат. Он только и знает, что кичится своей осведомленностью в области политики, да и о военном искусстве любит порассуждать. Все эти разговоры крайне раздражали Поморцева, тем более что приходилось почтительно выслушивать человека, который был равен ему по чину.

Снова усилилась частая беспорядочная стрельба. Недалеко от казачьей церкви вспыхнуло пламя пожара, горела какая-то постройка. От дома Халеева Поморцев видел, как метались темные фигурки казаков по освещенной заревом улице. Около вокзала возник второй очаг пожара, еще более яркий и сильный, словно соревнуясь с пожаром на промыслах. С южной стороны города также доносилось приглушенное расстоянием «ура».

Но вот на площади у казачьей школы появились густые толпы атакующих. Освещенное отблесками пожара, лицо Поморцева теперь выражало ужас и безнадежность. Бичераховские вояки вместо привычных выкриков: «Эй, босяки, сдавайтесь!» — трусливо просили пощады. Они забегали в дома и дворы, торопливо сбрасывая амуницию и срывая погоны.

Большинство белоказаков устремились было к вокзалу, но пулеметный огонь валуевцев с бронепоезда заставил их повернуть назад. Тогда беспорядочными толпами побежали они к северной окраине города. Но и здесь не было им спасения. В зареве пожара, сверкая клинками, с раскатистым чеченским «вур-ра» наперерез отступающим неслись конники Асланбека Шерипова.

Орджоникидзе стоял у окна в доме, откуда только что выбили штаб полковника Поморцева, и наблюдал за конной атакой.