На самом дне ее разразилась настоящая лесная драма.

Маленький полосатый кабаненок попал в когтистые лапы рыси. Он отчаянно визжал и трепыхался. Но вот на глазах у наших путников из-за густых сплетений бурелома вынырнул громадный, с теленка, клыкастый вепрь и черно-коричневой стрелой понесся вверх по распадку. Дико хрипя, он в мгновение ока очутился в нескольких шагах от кровожадной рыси. Еще секунда, и она была бы рассечена пополам кривыми кабаньими клыками. Но лесная кошка с подлинно кошачьей увертливостью одним махом вспрыгнула на стоявшую рядом молодую лиственницу. И это спасло ее от верной гибели. Кабан пулей пронесся мимо, со страшной силой распоров клыком кору дерева, так что появилась на лиственнице зияющая рваная рана. Пролетев по инерции метров десять, кабан повернул обратно и, разогнавшись, снова прошелся клыком по дереву, теперь уже с другой стороны. Лиственница затряслась, закачалась, готовая вот-вот упасть, словно подрубленная топором. Кабан, как видно, всерьез решил свалить молодое дерево и рассчитаться со своим врагом, который, не зная, как быть, метался в панике, бегал по лиственнице вверх и вниз. Осатаневший от ярости вепрь еще и еще раз ударил по дереву. Видя его непреодолимое упрямство и почувствовав смертельную опасность, рысь в страхе оглядывалась кругом, ища выхода и спасения. Наконец молодая лиственница покачнулась, затрещала и накренилась. Оттолкнувшись от падающего дерева, рысь прыгнула на огромный, в полтора человеческого роста, валун. Теперь кабан ничего не мог с ней поделать, разве только караулить ее: на камень не прыгнешь. Но с прежним упрямством забегал он вокруг камня. Наконец устал и улегся неподалеку от валуна, зорко следя за каждым движением рыси.

Цыден никак не мог усидеть на месте и все порывался бежать туда, вниз, горя желанием запечатлеть на пленке эпизоды дикой борьбы, но каждый раз вынужден был оставаться на месте, потому что Горбачук и Георгий Николаевич одергивали его. В самом деле, нельзя было близко подходить к разъяренному вепрю и даже попадаться ему на глаза, потому что он тут же бросился бы на человека. Пришлось Цыдену снимать из своего укрытия, так что и кабан и рысь попадали в кадр, будучи полузакрытыми листвой и ветвями.

Но вот на дальнем отлогом склоне распадка затрещал сухой валежник, и, словно в кино, показался между деревьями хозяин таежной глухомани - громадный бурый медведь. Он шел уверенно, словно чувствуя превосходство своей силы, от которой шарахается в сторону все лесное зверье.

Приоткрыв блеснувший белыми клыками рот, медведь заулыбался, может быть думая о том, как, едва завидев его, в панике разбегутся в разные стороны большие и малые лесные жители, и в первую очередь те, которые позволили себе произвести шум в его медвежьем царстве.

Он поднялся на задние лапы и, вертя короткой сильной шеей с «ошейником» из белой шерсти, важно обозрел распадок и со знанием дела, неторопливо и чутко понюхал воздух. Но эта рекогносцировка, по-видимому, оказалась недостаточной, и медведь, осторожно и мягко ступая и стараясь не шуметь, двинулся вперед, продолжая напряженно обнюхивать воздух вздрагивающим бархатным носом. Все ближе подходил он к камню, на котором беспокойно завертелась заметившая его рысь. Каких-нибудь двадцать медвежьих шагов осталось до валуна, когда уловил топтыгин запах кабана. И сразу остановился. В ту же секунду вырос перед ним кабан с горящими и налитыми кровью маленькими глазами, шумно втянул воздух и с угрожающим хрюканьем ринулся на хозяина тайги. Медведь снисходительно и даже, как показалось Цыдену, с каким-то великаньим добродушием рявкнул и, привстав на задние лапы, замахал передними.

Рысь, видя, что на нее никто не обращает внимания, улучила момент и, соскользнув с валуна, опрометью бросилась наутек вверх по склону. Медведь, с виду такой неповоротливый увалень, очень ловко увернулся от первого наскока кабана, который пулей пронесся мимо, чуть не задев его клыками.

При нападении кабан летит обычно по прямой линии и на большой скорости никак не может свернуть в сторону. Стоит только отпрыгнуть на какой-нибудь метр, чтобы спастись от его смертоносных клыков. Посторониться, дать дорогу-и всё! И бешеный вепрь промчится мимо.

Так случилось и сейчас: медведь знал повадки кабана. Кабан проскакал по инерции метров пятнадцать и повернул обратно, целясь клыками в медведя. Но хозяин тайги снова отбросил свою неуклюжесть. Чтобы преградить путь кабану, топтыгин быстро и ловко поднял с земли толстую обгорелую кокору длиной метра в два и швырнул ее навстречу кабану. Кокора упала перед самым кабаньим рылом. Конечно, было бы куда лучше, если б она угодила прямо по свиной башке. По все-таки брошена она была очень неплохо. Вепрь со всего разбега споткнулся о нее и, перекувырнувшись через голову, растянулся на траве. Медведь подскочил к нему и нанес страшный удар когтями в бок. Клыкастый с визгом отлетел в сторону, но тут же вскочил на ноги и снова, с еще большей яростью, кинулся на врага. Удар медведя хотя и был силен, но пришелся как раз по боковой броне кабана, и вепрь остался цел и невредим. Медведь снова хотел было схватить колодину, но кабан был уже рядом, и, чтобы спасти свою медвежью жизнь от гибели, ему надо было моментально отскочить в сторону. Но, как назло, и совсем некстати, попала под ноги медведю та же кокора, которую только что кинул он в кабана. Проклятая колодина не дала медведю развернуться. Замешкался медведь на какую-то долю секунды, и это решило его судьбу. Кабан на полном ходу прошелся клыком по левому боку медведя, разворотил ему живот и, даже не сбавив скорости, промчался мимо. Произошло это так молниеносно, что наши наблюдатели не успели даже и глазом моргнуть.

Топтыгин с жалобным стоном повалился на бок и, сотрясая таежную глухомань душераздирающим воем и плачем, бросился в гору с располосованным животом. Бросился прямо туда, где прятались невольные свидетели этой кровавой лесной драмы.

От громоподобного рева хозяина тайги у наших путешественников волосы зашевелились на голове, мурашки пробежали по телу.

Даже Георгий Николаевич, всегдашний защитник зверей, теперь трясущимися руками отчаянно дергал Горбачука за рукав и требовал:

- Да стреляйте же! Стреляйте! Он тут всех нас… Стреляйте же скорей!..

- Зачем стрелять? Он сейчас сам упадет,- спокойно и равнодушно ответил Горбачук.

- Тогда прикончите его скорее! Зачем мучаете зверя? - продолжал умолять Георгий Николаевич.

- Вот это другое дело. Мучить не надо, все-таки живое существо…- согласился Горбачук, поднимая карабин.

Баярма зажмурила глаза от страха, мелко-мелко тряслись побелевшие губы девочки. Цыден высунулся из-за камня и, нацелив фотоаппарат на медведя, сделал кадр с близкого расстояния. Услышав щелчок фотоаппарата, раненый медведь резко поднял лобастую голову и увидел непрошеных двуногих пришельцев, ставших нечаянными свидетелями его, хозяина тайги, небывалого позора. Он напряг все силы, шагнул раз, другой, третий и, прежде чем получить пулю, свалился сам, уткнувшись рылом в землю.

Как только подполковник Бадимбаев получил данные об узниках концлагеря Дахау, в аймачном отделе милиции состоялась оперативная летучка по операции «Черный ветер». Здесь было принято решение поехать для начала к одному из бывших узников, учителю Левскому. Учитель находился в районе заповедника, и встретиться с ним было проще, чем с остальными. Впрочем, с одним из числившихся в списке встретиться вообще было невозможно. Это был шофер геологоуправления Афанасьев, тот самый, который недавно погиб во время автомобильной катастрофы.

- Бывший узник концлагеря Дахау Афанасьев и бывший палач этого концлагеря Тоом…- говорил на летучке Бадимбаев.- И надо же: шофер погибает в том же районе, где, по предположению Москвы, скрывается эсэсовец… Не говорит ли это вам что-нибудь? - обратился он к Бастуеву и старшему лейтенанту Большакову.