- Причина здесь, очевидно, одна - переутомление,- сказал Большаков.- Мне кажется, учитель сильно устал. Возможно, перегрузка привела к какой-то нервной болезни. Обычно именно в таких случаях появляются у людей тяжелые сны и всякие страхи преследуют их. Особенно сказываются на сновидениях глубокие переживания. Я об этом где-то читал.

- Не исключено,- кивнул подполковник.- Но… почему все это появилось у учителя здесь, на берегу моря, где, наоборот, он мог бы найти успокоение? Вот в чем загадка!

- Разве болезнь спрашивает у человека, когда ей появиться?- усмехнулся Большаков.

Бадимбаев недовольно поморщился, но промолчал.

- Опять вы сердитесь на меня,- сказал Большаков.

- Не то слово… Просто хочу, чтобы вы выслушали еще один небольшой, совсем короткий рассказ для «Огонька». Вернее, его план… Без гипотезы, без фантазии в нашем деле пропадешь… Так вот, слушайте. Человека мучили, пытали в концлагере, стараясь обратить его в поганую нацистскую веру. Человек не сдался и был уже доведен до полусмерти, когда его освободили наши войска. Человек не мог сразу оправиться от этого кошмара, и его долго преследовали страшные сны, его одолевала нервная болезнь. Но потом он постепенно освободился от этих недугов, лет двадцать жил нормально. И вдруг… Да, именно вдруг он снова заболел этой же болезнью, и опять начали преследовать его те же кошмарные сны. И где, вы думаете? Тут, на берегах Байкала, то есть в тех самых местах, где скрывается матерый волк из бешеной стаи. Мне кажется, существует какая-то зримая или незримая связь между недугом Левского и сегодняшним Тоомом. Но какая? Заметьте, учитель говорил, что во сне его преследует какой-то холодный иезуитский смех и металлический голос. Помните? Потом он сказал, что именно у Тоома был такой смех и такой голос. Отсюда невольно возникает вопрос: не встретились ли они случайно где-нибудь здесь? И совсем недавно…

- И они узнали друг друга и возобновили старые связи? Ведь Левский, спасая свою шкуру, наверно, еще в концлагере продался фашистам. Вы это хотите сказать? - перебил Большаков.

- Исай Игнатьевич, выслушайте, пожалуйста, до конца,- укоризненно покачал головой подполковник.- Нет, я думаю, здесь не совсем так, как вы предполагаете. Если бы они имели старые связи и совместно вредили нам, ну, скажем, стали бы разведчиками иностранной державы, Москва, скорее всего, дала бы нам знать об этом. Стало быть, вряд ли они имели связи такого рода. Связь, видимо, есть, но только иная: один - палач другой - его жертва. И на основе такой связи один узнал другого. И узнал, разумеется, тот, который подвергался жестоким пыткам, потому что он и до конца жизни забыть этого не сможет. Узнал, конечно, не по лицу, а по голосу и смеху. Мы ведь с вами уже договорились о том, что лицо преступника, по-видимому, сильно изменено. Где-то рядом с собой услышал бывший узник Левский такой голос или такой смех, который подсознательно напомнил ему старое и снова вызвал и застарелую нервную болезнь, и кошмарные сны. Теоретически это мог быть голос или смех, просто похожий на голос и смех Тоома. Какие вопросы есть у читателей «Огонька» к автору?

- Да, все это довольно правдоподобно,- согласился Большаков.- Но, однако, мы не спросили у Левского, может ли он вспомнить, чей именно голос напомнил ему о Тооме…

- Да, да, да! - радостно воскликнул подполковник, легонько стукнув себя кулаком по колену.- Не додумались спросить, а надо было! Вот теперь я снова вижу умного читателя! Но ничего, это поправимо, мы еще побеседуем с учителем перед отъездом, - подытожил разговор Бадимбаев. - Пожалуй, сегодня нам до Давши не добраться. Что-то задерживаются наши с медвежатиной, а солнце низко… Минуточку, что это там пионеры расшумелись?

Бадимбаев с Большаковым подошли к ребятам.

- Идет, катер идет! - возбужденно кричал Толя.- Во-он обогнул дальний мыс и быстро-быстро мчится сюда!

- Моторист, видно, торопится,- заметил Бадимбаев,- думает, что мы сегодня отправимся обратно в Давшу или в Баргузин. А зря, как бы мотор не сел.

- Товарищ подполковник, вы ели когда-нибудь медвежатину? - спросил Большаков.

Ребята удивленно посмотрели на Бадимбаева, впервые увидев подполковника без погон и формы.

- Представьте себе - никогда. Живу на свете больше полувека, а вот до сих пор медвежатины не пробовал! Разве это хорошо? - весело засмеялся подполковник.- Но сегодня, я вижу, мне представится наконец такой случай! А вы-то сами, Исай Игнатьевич, видели своими глазами живого или мертвого медведя?

- Конечно! Как же так - жить в Баргузине и не отведать медвежатины! Такого не бывает!-ответил Большаков.

Тем временем катер пристал к берегу.

- Что это вы так замешкались? - спросил Бадимбаев Горбачука.

- Пока перетаскивали мясо к берегу, время ушло. Трижды поднимались в гору, да почти что бегом… Очень спешили, боясь задержать вас…

- Ничего, мы сегодня уж не поедем,- сказал Большаков, принимая из рук Горбачука первый мешок с мясом.

- Э-э, кабы знали, так не спешили бы, бегом не бегали бы в гору! - разочарованно махнул рукой Горбачук и, подав Цыдену второй мешок, поменьше, решительно сказал: - Ну хватит. Остальное повезу на центральную усадьбу. Там тоже люди живые есть, тоже медвежатинкой не брезгают. Сдам Ивановне - завхозу, она и распределит кому положено. А шкуру медвежью можете взять от меня в подарок или вы, товарищ старший лейтенант, или вы, дорогой товарищ. Пожалуйте,- добавил он, кинув острый взгляд на Большакова и на Бадимбаева. Видимо, он считал Большакова главным, потому что тог был в погонах, и решил ему первому предложить шкуру.

- Спасибо, у меня такой ковер уже имеется,- ответил Большаков, потом кивнул в сторону подполковника.- Вот Цыбен Будожапович с благодарностью возьмет ее у вас.

- Что ж, не откажусь, если только она вам не нужна… Нет?.. Ну что ж, спасибо, товарищ Горбачук,- обрадовался подполковник.- Только вот как мне ее до Улан-Удэ дотащить?

- Э, пустяки! До Баргузина -на катере, а там - самолетом. Вот и все,- посоветовал Большаков.- А если не хотите невыделанную везти, можем сперва отдать ее в Баргузине на выделку, а готовый ковер я вам с каким-нибудь шофером на попутной машине отправлю.

- Большое спасибо, Исай Игнатьевич! Еще раз большое спасибо, товарищ Горбачук! Теперь уж все равно спешить некуда, тем более у нас медвежатина имеется…

- Медвежатина с нежной поросятиной - царский ужин будет,- широко осклабившись в улыбке, добавил Горбачук.

Затем егерь надежно накрыл брезентом оставшееся па катере мясо и шкуру и объяснил:

- Чтобы воронье не расклевало…

Далеко на западе, за морем, которое названо в песне священным, садилось красное солнце. Медленно тонуло за черными зубчатыми гребнями скалистых гор. Помрачнела широкая водная поверхность, все выше и выше вздымая свою крутобокую темно-зеленую волну, увенчанную белой барашковой шапкой. Неуемный старый разбойник Ветрило, едва приметив закат ясного Солнышка, взялся за свои темные дела: с остервенением принялся трепать седой Байкал за длинную бороду, упрямо таскать его, беднягу батыра, за волосы от берега до берега, от края до края.

Черный ветер - верная примета близкого шторма.

- Неужели завтра будет шторм? - спросил Бадимбаев Горбачука, с беспокойством прислушиваясь к заметно усилившемуся гулу моря.-Утром мы должны обязательно уехать отсюда…

- Кто знает…- как бы нехотя ответил Горбачук.- Всякое может случиться… Иной раз всю ночь разгуливается, а к рассвету, глядишь, куда только девался ветер, ни волны, ни зыби, тишь да гладь. Не иначе у штормяги духу не хватило, или передумал он разбойничать и куролесить…

- Да-а, если бы так…- вздохнул Бадимбаев,- тогда мы спокойно добрались бы до Баргузина, да и вас бы до центральной усадьбы подкинули…

- Как? Вы в Давшу собираетесь, Кузьма Егорыч? - удивленно воскликнул Георгий Николаевич.- Мы ведь с вами договорились, что завтра утром отправляемся через Баргузинский хребет в сторону Урочина. Вы что, забыли об этом?