- Наши вышли на озеро Балатон! - Затем, приближаясь, объявил:-Такие дела, приятель, что почтальон Герасим заболел, а почта не может бездействовать, и я временно стал почтальоном.
Они крепко пожали друг другу руки, и, не переводя дыхания, Зайчиков спросил:
- А ты знаешь, парень, что это за озеро - Балатон?.. Громадина, прямо-таки море! Кругом знаменитые курорты, и рыбы всякой там - щуки, леща, карпа, сома - тьма!.. Ну, фашистам, понятно, лакомого куска жалко, а ничего не поделаешь: придется обходиться без ухи.
- Новость очень приятная,- сказал Емелька, почтительно касаясь потертой клеенчатой сумки.- Куда это вы, дяденька Проша, направляетесь? Может, тетка Фекла стала гадать и по почте?
Проша-радио засмеялся:
- Всякое бывает!.. А поскольку марка оплачена и приклеена, мое дело малое - доставить письмо. Л вообще, парень, ты прав: как-то сумрачно в этой усадьбе…
Они подошли к невысокому крыльцу, и Прохор осторожно постучал изогнутой ручкой палки в дверь. Никто не откликнулся. Они подождали немного, и, аккуратно ступая меж битых осколков стекла, почтальон заглянул в окно, негромко позвал хозяйку. Снова молчание.
Тогда Емелька шагнул через ступеньки и тронул щеколду. Дверь, скрипнув, открылась. Он заглянул в прихожую, позвал погромче:
- Тетушка Фекла, письмо…
Тишина.
- Разве войти в дом? - нерешительно предложил Прохор.
Емеля взял Зайчикова под локоть и помог подняться на крыльцо. Прохор шел охотно и, миновав прихожую, остановился:
- Дальше ни шагу, поскольку хозяйки нету… О, а это что? Вроде бы разбитый цветочник на полу? Придется тебе, мальчонка, бежать прямиком к Василию Ивановичу.
Емелька уже успел рассмотреть на полу осколки глиняного цветочного горшка и присыпанные землей листья калачика.
- Но что я скажу Василию Ивановичу? Мы ведь ничего не знаем. Скажу, что видел разбитый горшок?
Тяжело вздохнув, Прохор согласился:
- Действительно, похоже на ЧП… Однако до чего же это неприятно - входить в чужой дом, озираться, прислушиваться, вроде бы опасаться. Давай-ка уходить, а то непрошеных гостей могут кочережкой проводить!
Емелька шагнул в коридор, затем в следующую комнату - она располагалась особняком, окно выходило на другую сторону дома, в сад. Здесь, по-видимому, и жил квартирант: на столе чернела большая чугунная пепельница, а на ней лежала курительная трубка. Еще Емелька заметил на стене, на цепочке, большие, жарко блестевшие карманные часы. Было слышно, как они тикали, четко и напряженно.
Уже оставляя комнату квартиранта, Пугач обратил внимание на громоздкий старинный шифоньер. Его дверца была приоткрыта, и он открыл ее пошире, заглянул. Снова ничего подозрительного: на «плечиках» висел большой, стального цвета костюм, на полке виднелась серая шляпа, а внизу лежал какой-то бумажный сверток. Емелька приподнял его, развернул… В свертке оказались большие, грубой работы, несуразного вида ботинки.
И тут Емельке почудился смутный шорох, словно бы кто-то подкрадывался к дверям. Он вздрогнул, но не от страха, а от мысли, что кто-то застанет их за неприглядным занятием - осмотром чужой квартиры, да еще без ведома ее жильцов! Парень положил сверток на место, прикрыл шифоньер и шагнул к двери, но тут же отпрянул в сторону. Прямо перед ним, загораживая выход, сидел огромный черный кот, в полутьме квартиры его большие зеленые глаза светились холодными огнями.
Ощущая под сердцем скользкую льдинку, Емелька поднял ногу повыше, переступил через кота, быстро проскользнул коридором и вышел на крыльцо. Проша Зайчиков уже пристраивал конверт под нераскрытой половинкой входных дверей.
Прохор заторопился по своим почтальонским делам, а Емелька, проводив его за калитку, присел в чьем-то пустынном садике на скамью и задумался. Что же он доложит Василию Ивановичу?
И тут ему припомнились… ботинки. Неуклюжие, тупорылые мокроступы в шифоньере Квартиранта!.. Разве ботаник носит такую огромную обувь? Зачем он хранит ее в отдельном свертке? Видимо, нужно, если хранит… А нет ли на подошвах тех утюгов-ботинок поперечных шипов? Ведь на кургане Высоком, на свежеразрытой земле, след огромного ботинка пересекали поперечные вмятины от шипов. На берегу реки, в камышах, на сизом и густом пласте ила тот памятный след повторялся… Как же могло такое случиться с Емельяном Пугачем, что он даже не взглянул на Подошвы ботинок удивительного размера?..
Теперь он твердо знал, что вернется. Риск?.. Ну и что, находиться у края тайны и ничего не узнать?
В усадьбе тетки Феклы было по-прежнему безлюдно и тихо. Но едва он возвратился, приподнялся на цыпочках у окна и, не дыша, заглянул в полутемную комнату, как с подоконника в лицо ему блеснули два живых зеленых огня, холодных и яростных. Черный кот шумно метнулся с подоконника и громко, жалобно замяукал. Он словно бы звал кого-то, исходя звериной тоской.
И тут Емеле припомнилась бойкая поговорка Анки: отвага мед пьет! Наверное, поэтому в дом он вошел спокойно. В случае встречи с хозяйкой скажет ей все как есть: что Василий Иванович, мол, беспокоился о ней, все ли у нее благополучно… Ну, а если встретится квартирант?.. Тогда… тогда придется понадеяться на ноги!
Вот кухня: шкафчик, буфет, столик, посуда, керосиновая лампа с закопченным стеклом. Пол застлан старым вытоптанным ковром, угол которого почему-то заломлен… Ничего, впрочем, особенного: кто-то споткнулся о ковер, завернул угол и не заметил… Тут Емелька ругнул себя: время ли заниматься разглядыванием старой тряпки, когда каждая секунда на счету, когда нужно проскользнуть в комнату квартиранта, приоткрыть дверцу шифоньера и взглянуть на подошвы тех несуразных ботинок?
Ну что за надоеда этот черный кот! Опять появился в прихожей, прыгнул Емельке под ноги, страшный, взъерошенный. Чтобы прогнать его, парень топнул ногой о пол, и кот исчез в мгновенье.
Кот-то исчез, но какое эхо прогудело по дому! Оно повторилось в соседней комнате, в коридоре, перешло в смутный, сдавленный голос, даже в стон…
Теперь Старшой и действительно испугался. Первым его порывом было - бежать без оглядки. Вырваться из этого застойного омута тишины в коридор, в прихожую, на крыльцо, а там - простора на все четыре стороны много…
Но странный сдавленный стон повторился, и, холодея, до боли кусая губы, Емелька понял, что не сможет бежать…
Где-то близко стонет и, наверное, нуждается в помощи человек, а в таких случаях - прочь все и всяческие страхи!
Он припал ухом к стене и стал слушать. Стена была шершавая и пахла то ли глиной, то ли дождем. В ней словно бы стучали молоточки, и Емелька вскоре понял, что это стучало у него в висках. Но тут же припомнилось, что стон ему послышался после того, как си прогнал из кухни кота.
Опасливо поглядывая на окно, он подальше отбросил угол ковра и заметил, как под ним блеснуло железо. Отбросил ковер еще дальше - обнажились большие ржавые петли и массивная скоба. Это была крышка погребного люка…
Емелька осторожно опустился на четвереньки и прислонил ухо к холодноватой доске люка. Застойный омут тишины точно бы окончательно сомкнулся над ним - и опять у виска застучали молоточки. Он стиснул кулак и размеренно, четко ударил три раза в пол. И тотчас в ответ донесся тяжелый стон.
Емелька крепко вцепился обеими руками в скобу. Крышка люка не поддалась, только чуть слышно скрипнула. «Как видно, не та силенка»,- огорченно подумал Емельян. Он снова вцепился в скобу, чувствуя, как немеют в крайнем напряжении мускулы, рванул еще и еще раз. И - о чудо! - тяжелый и плотный квадрат крышки немного сдвинулся, приподнялся.
Емелька, лежа на боку, поддерживая крышку обеими руками и коленом, попытался заглянуть в погреб, но там было темно-темно, и он закашлялся от спертого и гнилостного воздуха. Приблизив лицо к черному пространству, он спросил шепотом:
- Кто здесь?.. Что с вами случилось?.. Кто вы?..
В ответ Емелька услышал только хрипение и стон.
А где-то близко, наверное, в прихожей, а затем еще ближе, на кухне, отчетливо прозвучали шаги и низкий раскатистый голос как будто заполнил весь дом:
