Шофер кончил писать, отдал записку и попросил необычного велосипедиста как можно скорее передать ее.

В это время Ванда, перепрыгнув канаву, подошла к врачу и сказала:

- Михаил Фритиофович, где нам достать воды напиться?

Услышав голос Ванды, мальчик, который уже было поставил ногу на педаль, круто обернулся к девушке и как-то странно посмотрел на нее:

- Метрах в ста отсюда, - сказал он, - есть мостик через ручей. Если пройдете немного выше, найдете родник с вкусной холодной водой.

- Спасибо, - промолвила Ванда.

Мальчик снова очень внимательно посмотрел на девушку и на подошедших к ней Марко и Зою.

- Я знаю этот родник, - отозвался шофер.

Мальчик сел на велосипед. Его сокол заклекотал, а он, полуобернувшись, крикнул:

- Всего хорошего! Будьте готовы, пионеры!

- Всегда готовы! - ответили Зоя и Марко.

Мотор застрекотал, и мальчик исчез в темноте. Все, словно завороженные, смотрели ему вслед, пока очертания маленького велосипедиста не растаяли бесследно.

- Михаил Фритиофович, - воскликнул Шарль, - не попали ли мы, как Гулливер, в страну лилипутов?

Все обернулись к нему.

- Пойдемте ужинать, - сказал Гансен.

У ребят разыгрался аппетит. Марко блаженствовал, почувствовав на зубах бутерброд с колбасой, но еда не мешала разговору. Темой его был мальчик, который повез в Гудауту письмо. Расспрашивали шофера, не видел ли он его раньше или, может быть, слышал об этом маленьком велосипедисте. Но шофер, хотя работал на этой дороге уже четвертый год, никогда о нем не слыхал,

- Это похоже на сказку, - говорила Ванда.

- А может, он в самом деле лилипут? - спросил Вася и посмотрел на врача.

Тот вытер платочком усы, кивнул головой и сказал:

- Безусловно. Я присматривался к нему. Очень симпатичное лицо, но детские черты в нем почти не сохранились. Глаза очень серьезные, поведение вполне взрослого человека.

- Но какой он отважный, - с завистью промолвил Марко. - Однако на его месте я возил бы с собой еще и ружье. А то на него могут какие-нибудь бандиты напасть…

- Или индейцы племени команчей, - засмеялся Вася, припоминая Марко в роли индейца.

- А тебе все шуточки, тебе лишь бы анекдот,-рассердился Марко.

- Хватит вам ссориться, - мирила их Ванда, - лучше скажите, откуда он мог знать, что здесь недалеко вода. Это значит, что местность ему знакома,

- Я слышала о нем, - сказала женщина с ребенком, сидевшая до того времени молча.

Все повернули к ней головы. Она говорила на ломаном русском языке, Но ее поняли. Женщина рассказала, что она из абхазского села, расположенного недалеко от Псирцхи. У них недавно рассказывали о маленьком взрослом, который появился в Абхазии, перейдя снежные горы. У этого маленького был чудесный сокол. Но она не знала - принес ли он сокола с собой или купил здесь. Больше ничего об этом мальчике она рассказать не могла.

Во время ужина Шарль попробовал фотографировать, пользуясь магнием, который нашли в чемодане у врача. Ходили фотографировать автобус, который стоял, накренившись, в канаве.

После ужина всем очень захотелось пить. Вася первый высказал желание идти за водой. Все хотели уйти вместе с ним, но Михаил Фритиофович оставил ребят у костра, а сам отправился с Васей на поиски родника. Они еще раз расспросили шофера, как туда пройти, и исчезли в темноте.

Минут через пятнадцать они вернулись с прозрачной холодной водой в термосах.

Врач предложил вскипятить чай, но почти все от чая отказались. После того, как напились голодной воды, потянуло лечь на импровизированные кровати.

- Что ж, установим дежурство, - сказал врач,- Кто хочет первым дежурить?

- Я! - быстро ответила Ванда.

- Кто второй?

- Я! - вместе выкрикнули Шарль и Вася.

- Шарль будет вторым, - сказал врач, - я третьим, ты, Вася, четвертым.

- А мы? - спохватились Зоя и Марко.

- Вы займете пятое и шестое дежурство.

Гансен рассчитывал на то, что первая очередь будет самая легкая, вторая трудней и самая трудная - третья, которую он брал на себя. Он заранее решил, что будет дежурить от часу до четырех, то есть в то время, когда лучше всего спится.

После Васи дежурить будет совсем легко, потому что тогда уже все проснутся.

Распределив дежурства, Михаил Фритиофович пожелал всем доброй ночи и посоветовал ложиться спать. Ребята послушались его и, придвинувшись ближе к огню, улеглись, свернувшись под своими плащами.

Только Шарль не лег. Он сел около Ванды и предложил ей лечь спать и за него и за себя.

Девушка отказалась.

- Я не лягу, - сказал Шарль, - потому что, когда поспишь час-полтора, а потом встанешь, именно тогда ужасно хочется спать.

Он подогнул по-турецки ноги и стал смотреть на огонь. Пламя освещало два лица: паренька и девушки. Они сидели молча. Над ними стояла шатром южная ночь, рядом темнели фигуры спящих товарищей и долетали неясные звуки разговора пассажиров, расположившихся на ночь недалеко у дороги.

Оба углубились в свои мысли. Мужественное лицо юноши, с едва заметным пушком на верхней губе, застыло в неподвижности.

Ванда глубоко задумалась. Но в этой задумчивости чувствовалось какое-то глубокое внутреннее волнение. Казалось, в пламени, словно на невидимом экране, перед ней пробегали кадры фильма, видимого только для нее.

У дороги в кустах и траве свиристели кузнечики и цикады. На огонь слетались ночные мотыльки, где-то поблизости прошумела летучая мышь.

- Шарль, у тебя есть мама? - спросила девушка,

- Есть. Ты же знаешь…-Шарль умолк.

Безусловно, она знает, потому что видела его мать не раз в школе. А вот он никогда не спрашивал Ванду о ее матери. Ему стало стыдно. После непродолжительного молчания он сказал:

- Я никогда не видел твою мать.

- Я сирота, - ответила Ванда.-Я сейчас вспомнила свою маму… Я ничего не знаю о своих родных.

Она помолчала. Шарль смотрел на нее, ожидая. Прошло несколько минут. Девушка бросила пучок ветвей в огонь и, словно нехотя, начала рассказывать о себе.

- Я вспоминаю мать и старшего брата. Мы жили в большой комнате, среди леса. Я не помню, каким был дом, в котором помещалась эта комната. Но все, что осталось в моей памяти с тех пор, кажется мне очень большим, - и крыльцо, на которое я выходила утром кормить пушистых цыплят, и наш пес, большой, кудлатый, белый с рыжими пятнами… Вспоминается ясное солнечное утро. Солнце, такое милое, поднимается над лесом и освещает ручей с быстрой прозрачной водой.

Как сейчас вижу камешки и песок на дне и маленькую рыбку, которая словно старается спрятаться от меня среди этих камешков. В нашей комнате висел небольшой портрет. Не могу припомнить, была ли это фотография или рисунок. На нем - крупное лицо с бородой. Мать подносит меня к портрету и говорит:

- Смотри, дочурка, на своего папу. Его нет.

Потом мама плачет, обнимает меня, прижимает к себе и шепчет: «Моя маленькая лесовичка». Возле меня стоит брат. Я пытаюсь сейчас его вспомнить и не могу.

Припоминаю, что однажды мы получили письмо. Мамы не было дома, когда его принес какой-то человек. Он оставил нам это письмо, и брат долго рассматривал его, но не разрывал конверта, ожидая, пока вернется мать.

Когда мама пришла и прочла письмо, она очень обрадовалась. Брат тоже обрадовался. А я поняла, что «то письмо от отца. Он был жив и жил где-то очень далеко.

- Наш отец болен, - сказала мать, - но мы поедем к нему, и он выздоровеет.

И мы отправились. Брат почему-то остался дома. Поехали только мама и я. Мы долго ехали поездом. Мне впервые в жизни довелось увидеть поезд и сидеть в вагоне. Я помню, что не могла оторваться от окна, потому что хотелось все-все видеть.

И, наконец, мы оказались на берегу моря. Я не могла различить, где кончается вода и где начинается небо. Помню, что мы перешли на пароход и поплыли. Я не знала, где мы плывем, но мама показывала мне в коде каких-то рыб, которые выпрыгивали в воздух, а потом, прячась в воду, гнались за пароходом.