- П-пусть п-повесят. У н-них б-будет меньше на одного вояку, а у п-партизан на одного б-больше.

Карл даже рот разинул от удивления. Не ждал он такого от чудаковатого Викентия.

- Хорошо,- проговорил наконец он.- Пусть у немцев будет на одного солдата меньше, а у партизан на двух больше!

Минуту спустя они шли рядом по дороге, которая вела в партизанский лес.

- Вот он каков, Викентий! - с уважением и завистью говорили в отряде и в деревне, когда

узнали о его поступке.

В тот же день в Заболотье произошел второй случай, который наделал не меньше шума и вызвал не меньше разговоров. Гемлер приказал своему денщику истопить баню. Нужна была вода. Фриц согнал деревенских ребятишек и стал их запрягать в водовозную телегу. Поставив ребят кого в оглобли, кого сзади - толкать телегу, сам он взгромоздился на бочку и, взмахнув кнутом в воздухе, властно закричал:

- Марш!

Упираясь босыми ногами в землю, дети с трудом сдвинули телегу с места и потащили ее по дороге.

Проехали с километр. Дорога началась плохая, колеса так и вязли в грязи.

Ребята устали, по тянут. Напрягаются изо всех сил, гнутся к земле, пот с них льет градом. А Фриц помахивает кнутом и гикает по-своему:

- Шнеллер, шнеллер! Бистро!

Тяжело ребятам, не по детской силе такая работа. Миша Артошка остановился.

- Не буду! Не лошадь я!

И все остановились.

Фриц коршуном слетел с бочки.

- Ты сказал: «Не буду?» Нет, ты буду…- и со всей силы стеганул Мишу по голым ногам,- Прыгай! Ну, прыгай!..

Удары один другого злее сыпались на мальчика.

Миша боялся, что вот-вот из глаз у него брызнут слезы, но терпел. А взбесившийся Фриц, продолжая хлестать его, приговаривал:

- Прыгай! Почему но прыгай?..

- Он засечет его насмерть,- с ужасом крикнул кто-то из ребят.

В это время Ваня по заданию Глинского шел в Заболотье. День был теплый, решил искупаться. Слышит крики детворы. «Вот хорошо,- обрадовался Ваня, веселее будет». Пустился бежать к реке. И как раз подоспел вовремя.

Сначала Ваня растерялся, по вдруг заметил на бочке автомат. Он тихонько подкрался к телеге, р-раз - и автомат у него в руках. Теперь ему но страшен Фриц. Пришла минута, о которой он мечтал. И Ваня крикнул срывающимся, не своим голосом:

- Перестань, фрицяга, перестань! Застрелю!

Фриц от неожиданности уронил кнут. В испуге он махал руками н шепелявил:

- Мальшик! Мальшик, не надо пуф! Не надо!

Он даже силился улыбнуться, сделать доброе лицо.

В оглобли фрица! - раздался голос из гурьбы ребят. Видя беспомощность злого обидчика, все в восторге подхватили:

- В оглобли, фриц проклятый!

Ваня не сводил с немца дула автомата, и тот, испуганно косясь по сторонам и не переставая повторять «Мальшик, пуф не надо!», переступил оглобли.

Дети мигом облепили бочку.

- Марш! Марш! - повторяли они слова фашиста.

А Миша, стоя па телеге, размахивал над его головой кнутом.

- Прыгай! Ну, прыгай! Почему не прыгай? - кричали ребята.

Фриц то и дело поворачивал голову, но, встретив глазами дуло автомата, продолжал сердито везти телегу. В какую-то минуту он хотел было повернуть оглобли в деревню.

- Куда! Хитер! На реку! - приказали ребята.

Фашист злобно рванул оглобли и, отмахивая саженные шаги, потянул телегу под уклон. В этой неожиданной прыти была хитрая уловка: Фриц задумал разогнать телегу, круто повернуть ее на всем ходу и опрокинуть, а там - замешательство и жестокая расправа… Но упоенные победой ребята не замечали опасности.

- Ага! Запрыгал! - еще пуще радовались они.

Начался спуск к реке. С горы телега помчалась еще быстрее. Фашист бежал во весь опор.

Ваня разгадал замысел фашиста.

- Прыгайте,- крикнул он.

Ребята попрыгали с бочки и, как воробьи, рассыпались в разные стороны, а фашист… Фашист не мог уже удержать напирающей на него телеги и с разбегу свалился в воду.

Когда ребята подбежали к берегу, бочка качалась па воде, как поплавок. Фрица не было видно.

- Утонул, гад,- сказал Миша. Сине-красные полосы горели на его лице, шее, ногах.

- Теперь нам будет,- испугались мальчуганы. Вид избитого Миши усиливал страх.

- Удирайте, ребята, пока не поздно. И молчок,- посоветовал Ваня.

Мальчишки бросились кто куда.

Всю ночь отряд Луценко пробирался к морю. Шли по степи, населенные пункты обходили. Привалы были короткими: чуть передохнули и - дальше. Лейтенант торопил. К утру нужно было достигнуть прибрежной полосы, чтобы и течение дня разведать местность и, если на берегу найдутся лодки, ночью форсировать пролив.

Луценко шел впереди отряда. Закинув голову назад, он отмерял широкие шаги. Вся его слаженная фигура, казалось, была устремлена вперед. Временами он поворачивался к бывшему шоферу командира Чернобривцу, отрывисто приказывал:

- Передать по цени: подтянись…- и, не замедляя шага, продолжал идти вперед.

«Какая сила его несет? Мотор у него в груди, что ли?» - думал, шагай за лейтенантом, Чернобривец. За плечами он нес вещевом мешок, в котором был весь продуктовый запас отряда: банок десять консервов, несколько килограммов сухарей.

Дальше следовали одно за другим три отделения. Замыкал колонну помощник командира отряда сержант Андрейчиков.

Хоть бы перед смертью дали поесть досыта,- донесся из темноты голос Ипатова. Тотчас же последовал ответ Ерохина:

- Не каркай…

«Молодчина Ерохин. Не дает спуску Ипатову»,- подумал Андрейчиков.

К рассвету отряд достиг моря и расположился на дневку среди прибрежных скал. Люди устали, голод давал о себе знать. Ждали, что вот-вот прозвучит команда:

Чернобривец, раздать по банке консервов на двоих и по два сухаря…

Но этой команды не последовало. Приказав людям ложиться спать, Луценко взял с собой Ерохина и отправился в разведку. Вернулся он часов через пять. Андрейчиков не спал, ждал их возвращения. Командир отряда вместе с помощником отошли в сторонку и стали совещаться. Ерохин, отыскав свое отделение, начал укладываться спать.

- Ну, чего там выведали? - спросил его Ипатов.

- Берег свой видели.

- Далече?

- Близко, километра три, а может, пять…

- Близко видать, да не достать. Попробуй переплыви… Лодки хоть есть?

- Да, стоят на берегу.

- Охрана какая?

- Ходит фриц. Но его, если подстеречь из-за скалы, можно легко снять.

- Легко, легко…- пробормотал Ипатов, и в его глазах сверкнул злой огонек.

- А лейтенант наш смелый и смекалистый,- уже засыпая, проговорил Ерохин.

- Ипатов,- раздался голос дежурного.- Твоя очередь…

Ипатов поднялся, привел себя в порядок, повесил па шею автомат и встал на пост. Проделал он все это быстро, без свойственных ему вздохов и отговорок.

День был теплый. Тихо кругом. Недалеко за каменной грядой шумело море.

- …Перед выступлением нужно показать знамя. Это придаст людям силы. Слово свое, командир, скажи…

Ипатов прислушался. Говорил Андрейчиков.

- А потом кто знает, как обернется, доплывем ли мы все… А знамя должно доплыть.

«Так вот что Луценко прячет»,- догадался наконец Ипатов.

Продолжая тихо разговаривать, Луценко и Андрейчиков приблизились к спящим солдатам и начали укладываться. Несмотря на усталость, Луценко был бодр.

- Ты представляешь, какая это будет минута: снова люди соберутся под знамя. Знамя нашего полка…

Ипатов понимал - предстоит самое трудное. Может статься, что все они, которые так сладко спят, пригретые крымским солнцем, останутся навсегда лежать на берегу или на дне пролива. Можно избежать этой участи. Что стоит ему, бывшему рецидивисту, убить спящего Луценко, взять знамя? С таким трофеем немцы его хорошо примут…

Но предателей даже в той среде, с которой он расстался еще до войны, ненавидели. Ипатов задыхается. В груди, как в омуте, что-то кружит и пенится. Вот он сунул руку в карман и ощутил холодную сталь ножа. Затем стремительно направился к спящему Луценко, наклонился над ним и вдруг… сильно тряхнул командира за плечо.