И что бы ни происходило в Заболотье: отнимали ли хлеб, угоняли ли в рабство - тотчас на заборе появлялся рисунок.
Комендант приказал отобрать у населения всю бумагу, все карандаши, все чернила. За голову художника он назначил 500 марок.
В самый разгар розысков коменданта куда-то вызвали. Уезжая, он велел к его возвращению схватить преступника во что бы то ни стало.
В тот вечер Миша остался дома один. Мать ушла раздобыть соли и только к утру должна была вернуться. Дед Данила посидел немного и тоже ушел.
Миша запер дверь, достал из-под пола бумагу, принялся рисовать.
Он так увлекся работой, что не расслышал шагов под самыми окнами. Мимо дома проходил Фриц. Увидев сквозь щелку в ставне свет, он подошел и пристально начал всматриваться. Фриц увидел все, что делалось в комнате.
…Миша услышал стук в дверь.
- Кто там?- спросил орг.
- Свои,- послышался вкрадчивый голос.
«Наверное, раненый партизан. А может быть, Ваня?» -подумал мальчик и открыл дверь.
В комнату ворвался Фриц.
- Так фот ты кто! - прошипел он.
Миша вздрогнул и отступил назад. Фриц, как клещами, впился пальцами в его плечо.
Миша несмело открыл глаза. Осмотрелся. Он лежал па полу в школе.
«5-й «Б» класс»,- узнал он. Здесь он учился рисовать, здесь текли счастливые, полные надежд дни. Думал ли Миша когда-нибудь, что эта милая школа станет для него тюрьмой.
На стуле, зажав между колен винтовку, сидел Фриц. Он, видимо, ждал приезда коменданта, боясь, как бы 500 марок, обещанные за голову художника, не ускользнули из его рук.
Прошла ночь, день уже был на исходе, а фон Пос нее не возвращался. Тогда Фриц привел в школу деда Данилу и приказал сделать на окнах железные решетки.
Дед вошел в класс. Увидел лежащего на полу со связанными руками Мишу, и аршин задрожал у него в руке…
Насупив брови, дед Данила стал обмерять окна. А поздно вечером вернулся снова с откованными железными прутьями, гвоздями и молотком.
- Ну, как прикажете прибивать решетку, господин солдат? Так?
- Найн, найн,- заорал Фриц. Он со злостью вырвал у старика пучок прутьев, отстранил его от окна и стал примерять сам.
Ага… понимаю, вот так,- сказал дед Данила и с силой опустил молоток на голову гитлеровцу.
И коридоре раздались шаги. Гремел голос шефа. Он только что приехал и направлялся к заключенному…
Дед Данила подбежал к Мише. Ножом перерезал веревку.
- Через кусты в лес… Скорее! Я тут с ними повоюю.
- Дедушка, бежим вместе…
Сказано беги! - сердито проворчал дед и столкнул Мишу с окна.
И тот же момент дверь с шумом отворилась. Шеф комендатуры сделал шаг и остолбенел. Дед Данила целился в него из винтовки. Рука судорожно скользнула к кобуре, но поздно… Грянул выстрел - и фон Пос ткнулся носом в пол.
Дед вслед за Мишей выскочил в окно.
БЛОКАДА
Весь день партизаны отбивали атаки гитлеровцев. Вечером, когда утих бой, комиссар собрал людей.
Положение, товарищи, тяжелое. Гитлеровское командование решило покончить с партизанами. Против нас брошены большие силы. Пойти на прорыл мы не можем…- Комиссар достал портсигар, одной рукой открыл его, прижимая к груди, но папиросу не взял, а стал говорит!» дальше: - И все же безвыходных положений не бывает. Командование предлагает такой план…
Партизаны теснее окружили комиссара. Молчали. В тем ноте угадывались черты бледного лица Зинаиды Сергеевны. На плече у нее автомат - трофей Ванюши, с которым она теперь не расставалась. С этим автоматом Зинаида Сергеевна не раз ходила в бой, а комиссару, который советовал ей больше находиться в госпитале, отвечала:
Раненым нужны не терапевты, а хирурги.
Дальше, опустив голову, стоял Ганс Кляйншмидт. Немецкого хирурга оставили работать в партизанском госпитале, и он добросовестно делал свое дело. При встречах с Карлом он обращался к нему, как обычно на Западе обращаются к товарищу но профессии:
- А, коллега!
Карл отвечал:
- Я ведь только фельдшер, а вы - хирург.
- Но вы партизан?- отвечал хирург.
- Партизан.
- И я партизан. Значит, мы коллеги.
Комиссар взглянул на деда Данилу. Он был ранен в ногу, но в госпиталь не пошел. Заботливый Миша не отходил от своего старого друга. В толпе партизан были Нина, Викентий, Карл.
Раненые надежно спрятаны, Зинаида Сергеевна?
- Надежно, Виктор Павлович. Вода и пища оставлена каждому.
- Вы такого же мнения, геноссе Кляйншмидт?
Комиссар всегда называл хирурга по-немецки товарищем, чтобы это слово стало ему более понятным и близким.
- Работа сделана очень тщательно,- ответил по-русски хирург.
- Какой же план, Виктор Павлович?- напомнила Зинаида Сергеевна.
- Да, план… Пользуясь темнотой и лесистой местностью, приказано выходить через боевые порядки гитлеровцев им в тыл. Будем просачиваться. И это нужно сделать до утра…
Было уточнено время и место сбора. Партизаны стали прощаться друг с другом.
Пожимая руку хирургу, Карл спросил:
- Вы ни в чем не раскаиваетесь?
- Нет, коллега. По сейчас не время шутить. До встречи на сборном пункте.
- До встречи…
К счастью для партизан, ночь была темная и дождливая. Лесным солдатам нетрудно было пройти под носом у фашистов незамеченными.
Утром в назначенном месте собрались все, за исключением Карла и Викентия.
ЧЕРЕЗ ЛИНИЮ ФРОНТА
В это время белорус и чех пробирались па восток. По заданию комиссара они должны были перейти линию фронта и явиться в штаб партизанского движения.
Шли молча, устало переставляя отяжелевшие ноги. Думали о товарищах, с которыми ночью простились в лесу: «Удалось ли им пробиться сквозь гитлеровские цепи?»
Викентий изредка посматривал на Карла. Лицо чеха было хмурым. «Думает о ней. Вообще-то, конечно, Нина славная девушка…» - размышлял Викентий.
После ночного совещания в лесу Викентий был невольным свидетелем их прощания. Сначала они стояли молча, рассматривая в темноте друг друга. Потом до Викентия донесся взволнованный голос Карла.
- Ниночка! То, что я скажу сейчас, давно ношу в сердце,- говорил чех, делая ударение на первый слог. От этого русские слова звучали не по-русски.- Я не знаю, смогу ли эти слова еще когда-нибудь повторить. Я люблю вас, очень люблю! Я желаю, чтобы вы знали об этом, если нам не удастся больше встретиться. Самое великое счастье для меня, чтобы вы остались живы и невредимы. Прощайте…
- Спасибо, Карл,- ответила Нина не сразу и поцеловала его.
Правда, потом она поцеловала и Викентия. Но далеко не так сердечно, как Карла…
На Карло был все тот же мундир Гемлера, в кармане его документы. Для Викентия нашелся солдатский мундир, но документов не успели сделать. Он, по замыслу, был чем-то вроде денщика у немецкого офицера, чехом, призванным в немецкую армию. Однако по-немецки «денщик» знал только «Хонде хох» и «Вас ист дас?», да и на своем «родном», чешском языке объяснялся не иначе, как с помощью рук.
С таким, конечно, языковым запасом лучше всего было молчать. Это с радостью и делал несловоохотливый Викентий. За него при необходимости говорил Карл. Выручало и то, что Викентий заикался. Пока он собирался произнести кстати или некстати свое «Вас ист дас?», Карл вступал в разговор.
К вечеру третьего дня пути они добрались до тылов какой-то стрелковой дивизии. Здесь чаще стали встречаться немецкие солдаты и офицеры. Но Викентий и Карл держали себя так свободно, что никто не мог их заподозрить.
До передовой оставалось недалеко. Двигаясь по дороге, Карл заметил па опушке леса полевую кухню. Вокруг нее толпились солдаты с котелками.
- Подойдем?
Викентий кивнул в знак согласия.
Никто не обратил на них внимания. Каждый был занят своим делом, к тому же сгущались сумерки. Если бы Карл и Викентий подошли к повару и подали свои котелки, они тоже могли бы заняться самым приятным делом на войне - истреблением пищи. Но у них не было котелков, и они стояли, поглядывая по сторонам, не зная, что предпринять.
