- Давай, паренек, рассказывай…

Давно Ваня окончил свой рассказ, простыл суп из баранины, который они сварили вместе, угасал костер, а Янек все не появлялся.

- Что за беда? - недоумевал дед Анджей.- Где он так долго ходит?

- Может, заблудился?

- Заблудиться он не мог. Янек знает здесь каждый кустик.

- А может, зверь какой? - выдвинул Ваня новую догадку.- Пойдем искать и автомат возьмем…

- Верно, пойдем к тому дубу,- поднялся Анджей.

Он забросил на плечо автомат, взял палку, и они двинулись в путь.

Вечер был тихий и прохладный. Чуть-чуть шелестели от легкого ветерка листья. Где-то далеко завела свою однообразную песню кукушка.

- Ку-ку, ку-ку,- разносило эхо по лесу.

- Скажи, кукушка, сколько мне лот жить? - спросил дед Анджеи, останавливаясь и вытирая пот со лба.

- Раз, два, три…-считал Ваня.- Двадцать три, дедушка.

- О, много… Не проживу столько,- возразил дед, хотя видно было, что он доволен кукушкой.- Ну, пойдем дальше. Дуб где-то здесь.

Они сделали несколько шагов и замерли. Чей-то басистый голос прозвучал совсем близко:

- Да бери же ты… Что он тебя, съест?..

Ему ответил хриплый тенорок:

- Да ну его к бесу, противно.

- Бери за штаны…

- Тихо, мальчик мой,- сказал дед Анджей,- Тут что-то происходит…

Они стали осторожно подкрадываться к месту, откуда раздавались голоса.

- Тяжелый какой,- гудел бас.

- Отъелся на людской беде,- поддакивал голос потоньше.

Дед Анджей протянул Ване автомат и шепнул:

- Будь здесь, а я пойду к ним. Это батраки Зубрицкого - Антон и Владислав.

Ваня спрятался в куст орешника. Сквозь листья он увидал в сумерках ствол могучего дуба, запряженную лошадь и возле нее людей, которые встаскивали на телегу труп немца.

- Кхе, кхе,- кашлянул, подходя к ним, дед Анджей, чтобы обратить на себя внимание.

- Ой! - взвизгнул один из батраков и упустил из рук ношу.

- Тьфу ты,- раздраженно плюнул второй.

Ваня, чтобы не прыснуть со смеху, зажал рот рукой.

- Испугался, Владислав? - смеясь, спросил старик.

- Да я бог знает что подумал,- ответил, крестясь, тот.

- А ты не думай, а тащи его… Ночевать здесь будем, что ли? - прикрикнул на него Антон.

- Зачем он вам понадобился? - спросил Анджей, показывая на труп.

- Нам? - хмыкнул Антон.- По нас пусть бы он век тут гнил. Хозяин послал.

- А ему зачем?

- Что ты спрашиваешь, не знаешь Зубрицкого? - ответил батрак, все более и более раздражаясь.- Да бери же, не стон! - гаркнул он на своего помощника.

- Ты можешь, Антон, толком объяснить, в чем дело? - спросил старик сердитого батрака.

- А ты будто не знаешь? Что за привычка у людей спрашивать по двадцать пять раз об одном и том же…

- С ума спятил человек. Я день не был в Подлипках, Янека искал.

- Так вот, пока ты искал, Зубрицкий его нашел. Швабов позвал. Мальчишку избили - страшно смотреть. Про какого-то комиссара допытывают. А нас послали за этой падалью. Тьфу ты! Пусть бы сам ехал, если он их так любит.

- А все-таки интересно,- сказал Владислав,- кто же убил его?

- А что там интересного. Кто убил - хорошо сделал. Пусть бы их всех передушили, легче было бы жить на свете… Но! - крикнул Антон на лошадь и, не оглядываясь, пошагал за телегой.

- Владислав, где Янек? - спросил старик у помощника Антона.

- В сарае у Одноглазого лежит. Связали, скрутили, избили. Ох ты, боже, боже… Упорный, ничего по говорит. А может, и не знает. Немец все ему какую-то золотую штуковину показывает. А там, внутри, карточка. «Где этот комиссар?» - допытывается. А он - не знаю, не видел…

Ваня дрогнувшей рукой расстегнул ворот куртки. Медальона не было. Значит, он потерял его там, возле дуба! II даже сегодня, купаясь, не вспомнил… Вот разиня!

Дед Анджей тем временем расспрашивал Владислава:

- И охрана возле сарая есть?

- А как же, все гестапо съехалось… Пошли, что ли?

- Нет, я за вами не угонюсь. Я помаленьку…

- Ну, как знаешь.

И Владислав бросился догонять телегу.

Хорошо, что темно,- фашисты не видят, хорошо, что лес шумит,- фашисты не слышат.

У сарая, бряцая оружием, ходит солдат. За сараем раздается сдавленный шепот:

- Пролезешь?

- Ага.

- Ну, с богом…

Ваня лезет в прокопанную под сараем дыру. Старый Анджей с автоматом остается лежать за углом.

Темно хоть глаз коли. Ваня руками ощупывает предметы: это плуг, там какое-то железо, тут грабли…

- Янек, где ты? - зовет он тихо.

Ответа нет.

За воротами ходит часовой. Мерные шаги его то удаляются, то приближаются. Одно неосторожное движение - и все пропало. У Вани стучит сердце: тук, тук… А вдруг часовой услышит, как оно стучит?

Шаги умолкают у ворот. Ваня замирает. Перед глазами возникают злые, искривленные лица фашистов, которые расстреляли Петю, травили собаками старика, искали в бараке Басю…

Рядом кто-то тяжело вздыхает. «Янек или не Янек?» Ваня ждет, не решается подползти ближе: «Еще испугается, закричит…»

Часовой отошел. Ваня осторожно ползет. Снова тот же вздох. «Янек или не Янек? А вдруг кто-то другой?»

Но сердце чует друга.

- Янек…

Он весь в веревках, глаза закрыты.

- Янек, Янек! - шепчет Ваня ему на ухо.

Янек просыпается, бормочет что-то несвязное. Ему, очевидно, еще мерещится допрос.

- Тише, Янек, это я, Ваня…

- Ваня? Не знаю, не знаю такого.

Ваня зажимает ему рот. Прислушивается. Часовой останавливается, стучит ногой в дверь:

- Штиль!..

Ваня не понимает, что он кричит, по чувствует, что это относится к Янеку.

Он ждет долго. Часовой снова ходит, бряцает оружием. Ваня снова наклоняется к уху товарища, шепчет ему горячо, чуть не плача:

- Янек, да это я, Ваня. Да очнись ты!..

Постепенно Янек приходит в сознание.

- Ты, Иванек?

- Я… Мы здесь с Анджеем. Он у сарая. Тише.

Ваня пробует развязать веревку, но узлы туго затянуты. Тогда он пускает в ход зубы. Идет время. Сердце Вани учащенно бьется. Не услышал бы часовой… Янек напрягается изо всех сил - веревка рвется. Руки Янека развязаны.

- Ползи за мной…

Опять тот же плуг, куски железа, грабли. У дыры Ваня останавливается, пропускает товарища:

- Сюда.

Старый Анджей помогает ребятам выбраться на волю.

Хорошо, что ночь,- фашисты не видят. Хорошо, что лес шумит,- фашисты не слышат. Хорошо, что есть настоящие друзья,- выручат из беды.

Висла - польская река. На Висле фронт. На правом берегу советские войска, на левом - фашисты. Линия фронта разрезает Польшу на две части. В тылу советских войск люди живут свободно. Нет концентрационных лагерей. Нет гестапо. Рабочие восстанавливают фабрики. Крестьяне делят помещичьи земли. В бывших помещичьих дворцах, порога которых никогда не переступала крестьянская нога, учатся дети крестьян. В городах и селах открыты библиотеки. Выходят польские газеты, журналы, книги.

А там, по ту сторону фронта, еще лютуют фашисты. Где-то прячутся от них Ваня и Янек. Где они сейчас? Чем накрываются, что едят? Трещат морозы. Деревья покрыты изморозью. Где старый добрый дед Анджей? Где бабушка Юлия?

На Висле день и ночь гремит канонада. К ее гулу прислушиваются с одной и с другой стороны.

- Не двинулись ли? Не пошли ли в наступление?

Не терпится братьям обнять братьев.

Стонут люди на левом берегу Вислы. Гитлеровцы стали еще кровожаднее. На невинных стариках, женщинах и детях хотят они выместить горечь неудач. Вздыхают сочувственно люди на правом берегу. Свобода не в радость, если братья в беде.

Двенадцатого января 1945 года на Висле громче, чем обычно, загремели орудия. Мощное эхо пронеслось до самого Балтийского моря.

- Наступление! Двинулись!