Вечерело. Мороз усиливался, колючий ветер обжигал лицо. На окраине небольшого местечка Чернобривец остановил машину.
- Не мешало бы, товарищ полковник, обогреться.
- Пожалуй, верно, не помешает. Продрог и я…
Чернобривец отправился в разводку, а полковник наклонился к ветровому стеклу…
На улице не было ни души. Все окна наглухо закрыты ставнями. В темноте мрачно чернели контуры костела.
Минут через пять вернулся Чернобривец.
- Ну что? - спросил полковник.
- Во-он в том доме открыли двери. Да, говорят, там баня…
- Баня?..
- Ага. То ли баня, то ли бания…
Полковник взглянул на костел.
- Может быть, плебания?
- Вот-вот, она самая… А что это?
- Ха-ха-ха,- рассмеялся полковник.- Снова ты перепутал. Плебания - это усадьба ксендза. Ну, и дом, где он живет. Что ж, зайдем.
Полковник постучал в дверь.
- Проше,- послышался женский голос.
- Разрешите душу обогреть,- попросил полковник, входя в комнату.
- Проше, проше…- засуетились женщины, подавая гостям стулья.
- Понимаете, машина открытая. Замерзли.
В комнате было тепло. Топилась плита. Женщины готовили ужин. Одна из них была пожилая, другая помоложе.
- А может быть, пожелаете отведать наших клецок? - обратилась к гостям пожилая женщина.
- Нет, спасибо. Мы неплохо подкрепились часа два тому. Еще не проголодались.- Полковник подошел к плите, протянул к огню руки.- А вот озябли, так это да.
Кроме женщин в комнате был еще мальчик лет четырех-пяти. Он сидел на маленьком стульчике за таким же маленьким столом. Перед ним дымилась тарелка.
Пожилая женщина подошла к мальчику, пододвинула к нему тарелку.
- Хочешь есть?
- Хочу,- ответил мальчик.
- Перекрестись.
Мальчик насупился и молчал.
- Не перекрестишься - не получишь клецок.
Женщина отодвинула тарелку и отошла.
Из тарелки шел вкусный запах. На бледном лице мальчика показались слезы.
Женщина снова подошла к малышу.
- Перекрестишься - будешь кушать. А клецки вкусные. С мясной начинкой, а?
Мальчик отрицательно мотнул головой.
- Ну, не будь таким упрямым,- начала ласково уговаривать малыша молодая женщина. Она погладила волосы мальчика, но малыш тряхнул головой и, словно боясь поддаться па уговоры, сердито буркнул:
- Не буду креститься.
- Не будешь - и клецок не будет.- Пожилая женщина решительно отодвинула тарелку.
- Чей он? - спросил полковник. Он знал, что католическому священнику запрещается жениться и женщины в его доме - это прислуга.
- Неизвестно,- ответила пожилая.- Нашли возле убитой женщины на дороге во время бомбежки. Приютили. Кормим, поим, а он вот какой.
- Настоящий большевик растет,- обрадовался Чернобривец.
Полковник моргнул ему: дескать, помолчи.
Пожилая женщина вернулась к столику и снова пододвинула малышу тарелку. Он приготовился есть, но…
- Перекрестись!
Мальчик положил ложку. Еще одна сиротская слезинка скатилась по щеке.
Полковник и шофер с болью и восхищением смотрели на маленькое существо, так упорно отстаивавшее свое человеческое достоинство.
- Да оставьте вы его в покое,- не вытерпел полковник,- Вырастет - сам решит, креститься ему пли нет.
Пожилая женщина ничего не ответила. Она переставила тарелку на плиту и ушла в другую комнату.
- Спросит у ксендза,- пояснила молодая.- Боится старуха брать на себя такой грех.
- А я думаю, что принуждать человека креститься грех не меньший,- сказал Чернобривец.
Полковник глянул на шофера, давая ему понять, что не положено вмешиваться во внутренние дела иностранного государства, тем более в дела религиозные. Чернобривец умолк, хотя видно было, что ему очень хотелось высказаться.
Вошла пожилая женщина.
- Ну что? - спросила молодая.
- Не разрешает.
- Ну, спасибо, что обогрели. Извините за беспокойство,- поблагодарил полковник, поднимаясь со стула.
Надевая в сенях фуражки, полковник и шофер услышали назойливый голос пожилой служанки:
- Перекрестись - получишь клецки…
И упрямый ответ мальчугана:
- Не буду!
ПИСЬМО ИЗ БЕЛОРУССИИ
- Читать еще? - спросила Галя, взглянув на бледное лицо Вани. - Ты не устал?
- Нет, читай, Галя.
- Читай, читай,- стали просить и раненые.
- И вам интересно слушать, что пишет «Пионерская правда»? - обернувшись, спросила Галя.- Вы же взрослые…
- А чего же, «Пионерская правда» - очень серьезная газета,- сказал солдат с окладистой бородой. Ему нравился звонкий голос девочки, и он готов был слушать все, что бы ни читала Галя, которая напоминала ему младшую дочь.
- А тут про смешное напечатано.
- Давай про сметное.
- Ну, хорошо,- сказала Галя и начала читать про мальчуганов - чистильщиков сапог, которые ловко подвели немецкого офицера. Они к сапожной мази подмешали серную кислоту и сожгли сапоги заносчивого фон-барона, который обижал их.
- Вот молодцы, ловко они его,- раздавались возгласы одобрения.
- За какое это число газетка? - спросил бородач.
- Старая очень, почти двухмесячной давности. За шестнадцатое января 1945 года.
- Надо своей дочурке написать. Пусть почитает. Она у меня тоже любит книжечки и газеты.
Бородачу было приятно говорить о своей дочери, которую он не видел четыре года.
В комнату вошла сестра.
- Ваня, тебе письмо.
- Откуда?
- Из Белоруссии. От Миши Артошки.
- Уже ответ пришел на наше письмо! - вспыхнула Галя.
- Давай, сестрица, его скорее.
- Э, нет. А потанцевать?
- На загипсованной ноге?
- Пусть за тебя потанцует Галя.
- Правильно, правильно. Эй там, баян сюда! - крикнул бородач.
- Галя, выручай,- попросил Ваня.
Галя кивнула, отложила в сторону газету и, подбоченясь, стала ожидать.
Вошел гармонист па костыле. Сел на стул. Сестра подала ему гармонь.
- Ну, попрыгунья, давай!
У дверей столпились ходячие раненые из других палат. Они улыбались, глядя на танцующую Галю.
- Ай да молодец…
- Веселей, чернобривая! - крикнул кто-то из раненых, хотя брови у Гали были светлые, как пшеничные колоски.
Галя обошла в танце круг и, притопнув ногой, остановилась.
- Хватит.
Баянист умолк. Раненые аплодировали.
- Хорошего понемножку. Заслужила, молодец.
Сестра передала письмо Гале.
- Читай, Галя,- кивнул Ванюша.
Девочка распечатала конверт и стала читать:
«Дорогой Ванюша!
Мы получили письмо, которое под твою диктовку писала Галя. А еще раньше мы видели снимок в газете, где ты сфотографирован с отцом. Все очень рады, что ты нашел его. Поправляйся, Ванюша, и вместе с Галей приезжай к нам.
Жизнь у нас налаживается. Школу открыли. Все мы учимся и работаем в колхозе - подвозим корма скоту. Ты ведь знаешь, что все мужчины па фронте. Остались дети, старики и женщины. Я рисую: выпускаю школьную и колхозную стенгазеты.
Председателем нашего колхоза - дядя Стена. Он очень хороший. Говорит, надо все сделать, чтобы всякого продукта больше дать фронту, тогда скорее Советская Армия разобьет гитлеровцев и наши отцы вернутся домой.
А мой папа уже не вернется, потому что мама получила похоронную.
Директором школы - Нина Степановна Скачок. Тоже после занятий в школе работает с нами в колхозе.
У пас па выгоне теперь братская могила. Похоронили в этой могиле убитых партизан и воинов, которые погибли, освобождая нашу деревню. И твоя мама, Зинаида Сергеевна, в ней похоронена. Она с автоматом, который ты забрал тогда у Фрица, ходила в атаку и погибла. Она мстила фашистам за тебя, думала, что ты погиб, а ты жив…»
По бледному лицу Вани покатились слезы. Галя тоже пе могла дальше читать. Все молчали.
В это время в комнату вошли раскрасневшийся от мороза полковник Светлович и начальник госпиталя.
- Ну, гвардии рядовой Светлович, здравия желаем! - весело поздоровался полковник, а начальник госпиталя добавил: - Готовься, Ваня, и ты, Галя, медали будем вручать.