- Они и вас схватят, Зинаида Сергеевна.

- И пусть, пусть схватят. Лишь бы вместе с Ванюшей…

- А вот будете ли вы вместе, это трудно предвидеть. Сейчас вы приносите пользу, лечите раненых,- уговаривала ее Нина.

Иногда при этих разговорах присутствовал хирург. Он не понимал, о чем идет речь, но но лицу Зинаиды Сергеевны догадывался, что она очень опечалена. Как-то хирург спросил у Карла.

- Что с нашим доктором?

- Ее сынишка в концентрационном лагере. Оп еще совсем малыш.

Выслушав Карла, немец отошел, повторяя про себя:

- О, это ужасно, это ужасно…

На другой день, когда Зинаида Сергеевна после обхода стояла печальная у дерева, он подошел к ней.

- Я знаю ваше горе. Я очень вам сочувствую.

Зинаида Сергеевна грустно улыбнулась.

- Благодарю вас.

- Ия хочу вам помочь.

- Каким образом?- оживилась Зинаида Сергеевна.

- В том городишке, где расположен лагерь, у меня есть хороший приятель. Я написал ему письмо. Вот оно.

Зинаида Сергеевна торопливо развернула листок, пробежала первые строки и тотчас же, не отрывая глаз от письма, направилась к землянке комиссара…

Советовались долго. Письмо прочли несколько раз. Оно гласило:

«Дорогой Макс. Ты, конечно, слышал, что я пропал. И, безусловно, удивишься, узнав мой почерк. Тебе интересно знать, где я. Так вот, я среди тех, кого вы так боитесь,- среди партизан. Да, дорогой Макс. Я в плену. Так как мне сейчас нечего бояться, я чувствую себя превосходно. Это письмо тебе передаст также партизанка, врач, мой шеф. Я уверен, ты ей не причинишь зла и поможешь. Ее сын и свекровь в лагере. Надо сделать все возможное, чтобы их освободить. Умоляю во имя старой дружбы. И еще две просьбы:

1. Сообщи, пожалуйста, моей жене, что я жив и здоров (возможно, через кого-нибудь надежного, кто будет ехать в Дрезден в отпуск).

2. Обязательно пришли мне медикаментов и перевязочных материалов как можно больше.

Ну и, наконец, тебя интересует, что я думаю сейчас. Я много думаю и твердо уверен теперь: авантюра Гитлера кончится крахом. И чем скорее это произойдет, тем лучше для нас. Обнимаю, твой Ганс Клейншмидт».

Зинаида Сергеевна настаивала:

- Я пойду одна.

- А если Макс вас выдаст?

- Виктор Павлович, что бы ни случилось, я должна идти.

Я - мать.

Ее отпустили. А через два дня Зинаида Сергеевна своими глазами увидела высокий забор из колючей проволоки, с вышками по углам. Лагерь находился возле узловой станции. Рядом тревожно и настороженно жил небольшой поселок. Анастасия Ивановна - хозяйка дома, в котором Зинаида Сергеевна остановилась,- не советовала ей приближаться к лагерю.

Стрельнет часовой с вышки без всякого предупреждения - и делу конец. Сколько людей так погибло! Бросится вот такая, как ты, голубушка, к колючке - мужа или сына повидать,- и пропала. Им что, им эго вроде удовольствия. А то еще собаками затравят.

- Что же делать?

Пока их наши не прогонят, ничего не сделаешь. Не одна ты, голубушка, страдаешь. Все ждем и терпим…

Немецкий госпиталь размещался в школе. Здание было обнесено забором. Гражданских туда не пускали.

Первый день Зинаида Сергеевна отдала на то, чтобы разведать обстановку. Она несколько раз прошла мимо госпиталя, хотя это было очень опасно: попадись письмо в руки фашистам, ее бы отправили не в лагерь, а прямо на виселицу. На второй день решила зайти в госпиталь под предлогом устройства на работу. Ее отвели к Максу. Но в его кабинете оказалось несколько врачей-офицеров.

- Я врач,- сказала Зинаида Сергеевна, раздумывая, передать письмо или нет.

- У вас есть диплом? - спросил человек в позолоченных очках. Это был Макс. Другие офицеры молча рассматривали ее.

- Нет,- ответила Зинаида Сергеевна.

Наступил решительный момент. Если ее отправят, больше повода для встречи не найти.

- Но у меня есть рекомендация. Вот, пожалуйста.

Макс развернул письмо. Зинаида Сергеевна заметила, как дрогнула его рука. Он остро глянул на нее, потом вдруг стал поправлять очки.

- Что, Макс, это хороший специалист? - поинтересовался один из офицеров.

Макс ответил не сразу. Он еще раз осмотрел с ног до головы Зинаиду Сергеевну.

- Да, рекомендация вполне приличная,- сказал наконец Макс. Видно было, что он старается взять себя в руки.- Но мне хочется задать вам, фрау, несколько вопросов.- Он выразительно посмотрел на своих коллег.

Врачи одни за другим вышли.

Вы поразили меня своей отвагой, фрау.

Я думаю только о сыне.

- Этого письма больше никто не читал?

- Нет.

- Его нужно немедленно уничтожить.- Макс достал зажигалку.- Ради Ганса я сделаю все.

Он еще раз прочел письмо. Потом поджег его и бросил в печку.

Договорились встретиться через пять дней в том же буфете на вокзале, где встретились в свое время Нина, Карл и Ганс, Кляйншмидт.

В окно осторожно постучали. Зинаида Сергеевна вскочил с постели: «Наверно, Макс».

Анастасия Ивановна тоже проснулась, но не разрешила открывать дверь.

- Погоди…

Прислушалась. Снова кто-то постучал. «А что если Маке выдал?» - мелькнула мысль.

- Свой. Гитлеровец бы за это время дверь выломал. Надо впустить.- Хозяйка пошла открывать.- Кто? - донесся его голос из сеней. Тотчас послышался ответ:

- Свой, пани, откройте.

Зинаида Сергеевна припала ухом к перегородке. Разговаривали уже в сенях.

- Не бойтесь меня. Я весь день пролежал в вашей картошке. Следил, нет ли у вас немцев…

- Кто вы такой?

- Поляк. От фашистов бегу, к вашим…

- Из самой Польши?

- Нет, пани, нас везли. Я с транспорта бежал.

- Ну так и беги себе на здоровье. Я тут при чем?

Костюм, пани… Я дам хороший. А мне дайте цивильный костюм.

Вошли в кухню. Анастасия Ивановна зажгла коптилку. У порога стоял исхудавший мужчина в добротном офицерском мундире. Должно быть, этот мундир вызвал у хозяйки подозрения.

- Зачем же вам менять такой костюм на плохой? - спросила она.

- В этом мундире меня задержат, панн. Я пленный. Тадеуш Боровский моя фамилия.

Анастасия Ивановна не раз видела пленных - голодных, измученных. Передать им хлеб - первое, о чем она думала при этом. Слово «пленный» вызывало у нее чувство сострадания н доверия. Словно чуяла сердцем матери, что ее любимый Петя погиб в плену.

- Есть хотите?

- Не откажусь. Хотя, признаться, я в вашем огороде съел несколько сырых картофелин.

Боровский умылся, сел за стол, расправил пушистые черные усы.

- Правда, последние дни нас немцы усиленно кормили. Три года мучили голодом, а то вдруг стали по-человечески кормить.

Анастасия Ивановна поставила па стол тарелку супа, положила печеную картофелину.

- Хлеба нет, извините.

- Вам показалось подозрительным, что немцы вдруг к нам так подобрели,- продолжал свой рассказ Боровский.- Мундиры дали новенькие, неношеные.

- А вы что, польский офицер?

- В том-го и дело, что нет. Простой солдат. Разве батрак в панской Польше мог стать офицером? Я и в армию пошел за несколько дней до войны.

Тадеуш умолк. Несколько минут он жадно ел.

- Отобрали нас человек двадцать покрепче парией, дали мундиры, кормить стали как на убой. За что нам такая честь, думаем себе. Но мы хорошо знали гитлеровцев. Здесь что-то было не так. Потом один из нас пронюхал: повезут куда-то под Смоленск, в Катынь, где был до войны лагерь пленных польских офицеров. Ломали мы головы, зачем нас туда везут, да так ни до чего и не додумались.

- Еще подлить? - спросила хозяйка.

- Не откажусь… Везли нас ночью, на машинах. Днем держали взаперти, приказывали спать. Едем, а мысль у пас одна: зачем немцам понадобилось пас в офицерские мундиры одевать и везти в Россию? Воевать против русских никто из нас не собирался…

Зинаида Сергеевна встала, приоткрыла дверь, чтобы лучше было слышно, что рассказывает поляк.