Справа и слева двинулись; справа — широкими стрелковыми цепочками, у нас — короткими хвостами, дальше слева — неравномерными группами. Слева позади меня шел Ламм со своими посыльными, санитарами и двумя резервными пулеметами на тележке, которую тащил рядовой оружейник. Сзади — взвод Зандкорна, за ним — четвертая рота, станковые пулеметы и минометы.

«Это мощное наступление! — подумал я. — Не меньше трех дивизий». Но такое небывалое скопление людей несколько испугало меня. И почему не стреляет наша артиллерия?

Впереди раздались одиночные ружейные выстрелы. «Видать, нервничают, — подумал я, — раз уже с такого расстояния палят».

Местность стала понижаться. В поперечном направлении протянулась глубокая лощина, и по ней проходила мелкая, совершенно пустая траншея.

Мы поднялись на противоположный склон.

Внезапно выстрелы участились.

Бранд со своими пулеметчиками побежал, и все исчезли наверху.

Я быстро оглянулся.

— Заберем немного вправо, — сказал я Функе и Вольфу, — чтобы не наткнуться на наши пулеметы и не создавать большого скопления.

Они согласно кивнули.

Вокруг хлопали выстрелы.

В четырехстах метрах, а то и меньше я уже видел край леса.

Пулемет Бранда стрелял слева. Я решил проскочить мимо и дальше.

Кругом трещало, гремело, свистело.

Я бросился на землю. Винтовки у меня не было, только пистолет, а какой здесь от него толк? Край леса шел зигзагами. Прямо перед нами он мысом выдавался вперед. Захватить его — значило бы овладеть всей позицией.

Кто-то бросился на землю слева от меня. Это был маленький толстяк Квельмальц.

— Я ранен. Можно мне вернуться?

По лицу его текла кровь.

— Дайте мне ваше ружье и патроны!

Он бросил передо мной на землю патроны.

Я заметил: на расстоянии полушага от левого края лесного мыса временами появлялся слабый дымок. Значит, оттуда стреляли. Я прицелился поточнее. Расстояние было метров триста. И стреляли не выше, как с тридцати сантиметров от земли.

Справа от меня подбежали двое и бросились на землю. Бранд со своим пулеметом был слишком далеко позади.

— Пулеметчики Бранда, вперед! — закричал я.

З-з-з! — пуля просвистела над самым ухом.

«Бред! — пронеслось у меня в голове. — Это им-то говорить вперед? Нет, нужно самому!»

Я вскочил и побежал. «А ведь далеко!» — подумалось мне. На бегу я не замечал, откуда стреляют.

Глянул мельком в сторону. Я был уже на полпути между нашей стрелковой линией и краем леса. «Совсем один, черт подери!» — подумал я и бросился на землю.

Пули, как птицы, посвистывали надо мной со всех сторон. Я не знал, какие из них наши, какие французские. Снова легкий дымок у опушки леса.

Я прицелился. Я был странно спокоен.

Снова зарядил и прицелился — правее на ширину ладони. Расстояние было не больше ста пятидесяти метров.

Щелк! Я дернул затвор. Пусто. Сунул руку в карман. Забыл патроны!

Пуля ударила в землю на расстоянии полушага впереди!

Я откинул голову назад. Стрелять я не мог, оставалось притвориться убитым! Я немного скособочил голову, прижав к земле каску, и увидел перед глазами несколько стебельков зеленой озими. За ними была небольшая впадина, куда мой взгляд не достигал. А еще дальше лежали наши, примерно метрах в пятистах от края леса. Им уже не подойти. Да разве удавалось когда-нибудь взять укрепленную позицию без поддержки артиллерии, да еще на ровной местности?.. Когда наконец стемнеет? Через два часа… И как страшно распирает пузырь! Столько мне не выдержать. Я чуть приподнял зад, хотел освободиться.

Снова выстрел — пуля просвистела совсем рядом.

Эх, в штаны так в штаны! Лилось долго — вся бутылка вина. Ногам стало тепло и прохладно-влажно. Прямо как в младенческие годы.

Слева шаги.

Я поднял глаза. Это был Хартенштейн. Кто-то плюхнулся на землю рядом со мной. Это был Бессер.

— Дайте мне патроны! — крикнул я.

Он бросил мне несколько штук.

— Стреляйте! — закричал я. — Заставьте его замолчать.

Мы открыли стрельбу.

Хартенштейн был в пяти шагах от края леса. Вдруг он повернулся, упал к нам головой и посмотрел на нас.

Слева появились еще люди.

Я поднялся и пошел с ними.

Стрельба продолжалась, но уже тише.

Я увидел, как у выступа леса кто-то бросился бежать.

Я вскинул винтовку и выстрелил. Бежавший упал. «Я убил его…» — пронеслось в уме, но это нисколько меня не взволновало.

У Хартенштейна оказалось легкое ранение.

В выступе леса был окоп, с виду как ванна. Там валялись ранцы и консервы.

Кто-то хотел взять себе что-нибудь на память.

— Оставаться на месте! — сказал я. — Мы еще не заняли позиции. Быть начеку! Ружья наизготовку! Сюда через чащу!

Стали осторожно пробираться дальше.

Слева в стороне вдруг увидели окоп. Французы стояли, подняв руки вверх.

— Là bas![7] — сказал я и махнул рукой назад.

Они повыскакивали из окопа и побежали в ту сторону, откуда появились мы.

Совсем рядом ружейный выстрел.

Мы стали прокрадываться дальше — Бессер со мной плечом к плечу, ружье наизготовку.

Вышли на противоположную опушку леса. Перед нами был овраг. По одну сторону поднимался редкий буковый лес. По другую сторону по лугу уходили отступающие французы.

В овраге я дал команду остановиться. Было бы бессмысленно пробиваться дальше с моими пятью людьми. Подошло несколько человек из левой соседней дивизии и двое наших с легким пулеметом, тяжело нагруженные патронами к нему.

— Где остальные пулеметчики?

— Никого не осталось. Ламм тоже ранен. Лангеноль убит.

Я заново распределил людей, и мы пошли дальше.

Рамм! Рамм! Рамм! — по лесу в одну линию, совсем рядом!

— Бегом марш! — крикнул я.

Снаряд в двух шагах справа от меня.

Сделал шаг. Резануло ногу. Вижу: голенище разорвано, на нем кровь.

— Перевязать? — крикнул Бессер.

— Нет, бегите дальше!

Я попробовал ступать только на пятку. Ничего, можно. Заковылял назад в овраг. Ко мне подошел молодой солдат.

— Вот как довелось снова встретиться.

— А кто вы такой?

— Из первой роты. Но я вас много раз видел, господин фельдфебель.

Он был ранен в икру.

— Как дела в первой?

— Командир роты убит. Он лег на дороге к пулемету. Там на дороге все убиты. Кто уцелел — не знаю, но немногие.

Мы заковыляли вместе.

Четверо французов несли на плечах широкую доску, на которой сидел раненый немец; они несли его, довольные, в сторону тыла.

Где-то недалеко, справа, рвались снаряды. Оттуда же слышались выстрелы пехотинцев.

Мы дошли до края леса, откуда раньше нас обстреливали французы. Перед нами было поле с озимыми, а на нем — мертвые, как грудная мишень. Хартенштейна здесь уже не было. Хенель лежал на спине; широко открытые глаза смотрели вверх. Он шевелил руками. Я наклонился к нему, взял его за руку. Он меня не видел.

— Хенель, — сказал я, — не бойся. Это я. — Он шевельнулся, уставив взгляд в небо. Он был ранен в живот… Я ничем не мог ему помочь!.. О нем никто не пожалеет, у него нет близких, а если и были, к чему ему это теперь?

Я пошел дальше.

Вон лежит Яуэр. Вон Зандкорн с дырой спереди в каске, а в остальном — в нормальной позе, опершись на локти. Зенгер лежал, завалившись на бок, одна рука подвернута под себя. Функе и Вольфа не было видно.

Мы шли в сторону деревни. На поле через равные промежутки времени рвались снаряды.

К нам примкнул еще один. Он был ранен в руку ниже локтевого сустава; его очень пугали снаряды.

Мы попробовали бежать и добрались до кладбища. Там двое врачей, окруженные ранеными, делали перевязки.

— Что у вас? — крикнул мне старший лейтенант санитарной службы — тот самый, что в свое время проверял мои легкие, глядя поверх голов тех, кто ждал своей очереди.

— Ранение в ногу, господин старший врач.

— Немедленно в полевой лазарет!