Кто-то прыгнул в окоп. За ним другие.

— Что, собственно, происходит? — закричал Зенгер.

— Почему приказано отойти? — спросил Хенель.

— Почему вы не пошли в атаку? — крикнул Лёсберг.

— Господин лейтенант Линднер крикнул оттуда:

«Назад! Назад!» — сказал Хенель.

В окоп прыгнул Линднер. Кругом шла пальба.

— «Назад!» кричал не я, а саперы, потому что заграждение еще не было взорвано.

— Тогда вперед! — возбужденно крикнул Лёсберг.

— Ударные команды готовы? — спросил Линднер.

— Нет, все перемешалось! — надрывался Зенгер, пытаясь перекричать шум. — У меня здесь только двое!

— Давайте сюда остальных! — крикнул Лёсберг.

— Господин старший лейтенант, — спокойно сказал Хенель, — операция провалилась.

— Об этом не может быть и речи! — закричал Лёсберг.

— Господин старший лейтенант, — сказал Зенгер, — все неправильно с самого начала.

— Отводите всех назад! — крикнул Лёсберг и ушел. Огонь с обеих сторон все еще не утихал.

Прибежал Ламм:

— Командир батальона хочет знать, сколько взято пленных! По времени уже пора!

— Полный провал!

Он уставил на меня неподвижный взгляд:

— Как это могло случиться?

Я прокричал ему в ответ кое-какие объяснения. Взмыла ракета — сигнал окончания операции.

— В высших штабах теперь придут в ярость. Для этой операции он привел в движение все, вплоть до командования армией.

Ламм ушел.

Огонь начал стихать. Двое в моем взводе были ранены в результате заградительного огня французов.

Утром пришел посыльный.

— Господину фельдфебелю явиться к господину старшему лейтенанту.

Когда я вошел, он сидел, сгорбившись на стуле, и устало поднялся:

— Мой дорогой Ренн! Можно ли найти людей, которые попытались бы в эту ночь достать пленных?

— Снова с артиллерией и минометами, господин старший лейтенант?

— Нет, мы должны сделать это как можно незаметнее.

— В таком случае я организую дозор, господин старший лейтенант. Можно получить для этого аэрофотоснимки?

— Все, что вам потребуется, дорогой Ренн!

Сначала я занялся аэрофотоснимками. Они оказались настолько четкими, что видны были даже проволочные заграждения. На месте поворота траншеи я обнаружил небольшое расширение, которое, судя по форме, было блиндажом часового. Правда, этот блиндаж находился в системе окопов неприятеля на большом расстоянии от наших окопов, пожалуй в семистах метрах. Но это имело то преимущество, что там меньше всего могли ожидать нашего внезапного нападения.

Я пошел к Хауффе.

— Если только прикажут, пойду, — сказал он.

Я пошел к Хартенштейну.

— Ты никогда не поумнеешь! — сказал он. — Для Лёсберга, собаки, я и пальцем не пошевельну! Но для тебя — придется пойти. У меня есть еще один — Лёйшель, он, правда, не обучен такому делу, но сильный малый и смекалистый… Как ты все это мыслишь?

— Думаю, напасть вдвоем-втроем и захватить часового. Для этого троих нас хватит. И еще четверо понадобятся для блокирования окопов на случай нападения на нас. У меня есть несколько молодых парней, знающих дело.

Когда рассвело, я стал рассматривать французские окопы из нашей траншеи, расположенной выше. Офицер артиллерийской разведки одолжил мне для этого свою стереотрубу. Я старался запомнить отдельные точки на местности, как-то: светлое пятно на земле — я не мог разглядеть, что там светлеет, — и впадину, глубиной, может быть, в две ладони. Она вела к углу проволочного заграждения. Отсюда нам следовало направиться к тому месту, где заграждение как бы сужалось. Оттуда до часового оставалось еще шагов тридцать.

После обеда я лег спать.

Около одиннадцати мы двинулись в путь.

На нас были вязаные куртки, брюки заправлены в носки, в кармане маленький пистолет и нож. Хартенштейн и Лёйшель имели довольно внушительный вид.

Мы трое шли впереди. Остальные четверо, меньше нас ростом, с винтовками и ручными гранатами, следовали за нами.

Светила луна.

Земля замерзла, затвердела, торчавшие из-под земли, смерзшиеся стебли травы трещали при каждом шаге.

Идя друг за другом, мы миновали наши четыре полосы заграждения. Там лежал убитый француз — наверное, еще с весны. Он уже больше не смердел.

Только здесь, перед самой позицией, я сказал молодым парням, что еще ничего не разведано и нам в эту ночь предстоит провести и разведку, и нападение.

— Луна зайдет через два-три часа. Мы тем временем осторожно прокрадемся вперед.

Луна светила нам в лицо. Значит, они примут нас за косые тени.

Мы прокрались дальше, потом легли и поползли. У первого проволочного заграждения французов мы вынуждены были остановиться. Луна еще стояла на небе. Заграждение было слишком глубоким, чтобы попробовать пробраться сквозь него, не привлекая к себе внимания. Хартенштейн пополз вправо и обнаружил там в заграждении пробоину от снаряда. Мы оставили всех позади, а сами поползли дальше, очень медленно, постоянно прислушиваясь. Вдруг шаги и голоса. Судя по положению луны, было около часа ночи. В одном месте мне показалось, что кто-то движется, но я не вполне был в этом уверен. Снова шаги. Вероятно, это был сменившийся часовой.

Мы лежали, пока не зашла луна. Потом я пополз назад и забрал остальных: сначала проползли через первое заграждение, затем — примерно шагов пятьдесят — вдоль второго, которое вело вглубь. Французская траншея уходила, так же как и заграждение, вглубь влево. Часовой время от времени прохаживался взад и вперед и покашливал. Он был один. В темноте ничего не было видно.

Мы очень медленно проползли мимо часового и шагов через двадцать наткнулись на Хартенштейна.

Мы повернули влево. Я искал проход в проволочном заграждении. Так длилось около полутора часов. Теперь нужна была особая осторожность — подошло время очередной смены караула. Мы продолжали ползти вдоль заграждения и наконец нашли место, где было не так много рядов проволоки. Здесь мы залегли и притаились. Двое должны были блокировать справа. Двое других определенной задачи не получили. Таким образом, они оказывались лишними. Вообще-то они должны были бы блокировать слева. Но чтобы расставить их и дать задание, мне пришлось бы снова ползти с ними мимо часового и снова возвращаться. Прошло бы еще несколько часов, и тогда мы уж, наверное, не смогли бы достаточно хорошо провести нападение, так как уже и сейчас совсем окоченели от холода.

Шаги в траншее — несколько человек. О чем-то переругиваются. По голосам их — трое, но может оказаться и больше. Чего они хотят? Остановились невдалеке от нас справа. Может быть, там парный пост? В таком случае нам нужно попасть в траншею между двумя постами.

Снова шаги. Два человека. Значит, слева еще один парный пост? Они прошли мимо нас.

Кашель.

Разговор. Это была смена.

Шаги двух человек, но удаляются влево. Почему другим путем, — не тем, каким пришли? Может быть, они еще вернутся? Мы лежали тихо. Я сунул руки в карманы брюк, чтобы совсем не окоченеть. Все тихо, только изредка покашливание.

Они не возвратились. Может, прошли немного по этой траншее, а потом вернулись по другой?

Я толкнул Хартенштейна и Лёйшеля. Мы поднялись.

Сначала осторожно — сквозь проволоку.

Я побежал к траншее.

Сзади кто-то упал. Кто-то фыркнул от смеха.

Я прыгнул в траншею, Хартенштейн и Лёйшель — вплотную за мной. До часового оставалось, верно, шагов пятнадцать. Мы побежали.

Впереди какой-то шум.

Сзади выстрел.

Место часового пусто. Валяется ручная граната. Часовой убежал. Этот проклятый смех!

Мы выбрались из траншеи на левую сторону.

Сзади, почти одновременно, два выстрела.

Мы побежали к заграждению.

Слева два выстрела!

Через проволоку!

Позади меня жалобный шепот.

Я пробрался сквозь заграждение и присел.

Выстрел!

Подошли остальные. Вверх взмыла ракета.

Мы кинулись на землю. Несколько выстрелов — мимо. Они нас, похоже, не видели.