Таким образом, имеющиеся материалы не позволяют сделать вывод о том, что в 1928—1929 годах был создан подпольный центр зиновьевской организации и что такая организация вообще суще­ствовала. «Все данные говорят за то, — отмечалось в информаци­онном письме ОГПУ, — что Зиновьев, Каменев и все бывшие сто­ронники ленинградской оппозиции, примкнувшие к «Заявлению 23-х», безусловно порвали с оппозицией и прекратили фракцион­ную работу».

В других материалах также не имеется данных о подпольной антисоветской деятельности «зиновьевцев» после XV съезда пар­тии или о существовании «зиновьевской организации» с руково­дящим центром во главе.

С момента направления Зиновьева и Каменева в ссылку по делу так называемого «Союза марксистов-ленинцев», то есть с октября 1932 года, за ними велось активное агентурное наблюдение, сопровождавшееся перлюстрацией переписки и подслушиванием телефонных разговоров, однако в результате и этой работы не было получено никаких данных о ведении ими антисоветской деятельности.

При аресте Зиновьева в декабре 1934 года у него был изъят и тщательно изучен обширный личный архив, но и в нем компро­метирующих материалов не оказалось. Не имеется данных о су­ществовании и деятельности «зиновьевского центра» и в изъятых при аресте личных архивах Каменева и остальных обвиняемых по делу так называемого «московского центра».

Таким образом, в декабре 1934 года основания для ареста Зи­новьева, Каменева и других осужденных по настоящему делу лиц полностью отсутствовали. Арест их явился началом осуществле­ния замысла использовать убийство Кирова для политической дискредитации и физического уничтожения бывших оппозицио­неров, обвинив их в организации, подготовке и осуществлении этого преступления.

Обвинение бывших участников «зиновьевской оппозиции» в подготовке и организации убийства Кирова основывалось на том, что убийца Л

. В. Николаев в прошлом якобы являлся сто­ронником Зиновьева. Между тем никаких документальных и иных материалов, подтверждающих это, не имелось. Версию о принадлежности Николаева к «зиновьевской оппозиции» вы­двинул Сталин. Она была воспринята и проведена в жизнь след­ствием и судом в результате прямого давления с его стороны.

Выступая на февральско-мартовском Пленуме ЦК ВКП(б) в 1937 году с заключительным словом, Ежов сообщал о том, в каких условиях проводилось следствие по делу об убийстве Кирова и как по инициативе Сталина следствие было направле­но по линии обвинения в этом преступлении бывших участни­ков «зиновьевской оппозиции». Вот выдержка из этого выступ­ления (цитируется по неправленой стенограмме):

«Теперь, товарищи, разрешите мне по существу сделать не­сколько замечаний. Можно ли было предупредить убийство т. Кирова, судя по тем материалам и по данным, которые мы име­ем? Я утверждаю, что можно было, утверждаю. Вина в этом цели­ком лежит на нас. Можно ли было после убийства т. Кирова во время следствия вскрыть уже тогда троцкистско-зиновьевский центр? Можно было. Не вскрыли, проморгали. Вина в этом и моя персонально, обошли меня немножечко, обманули меня, опыта у меня не было, нюху у меня не было еще.

Первое — начал т. Сталин, как сейчас помню, вызвал меня и Косарева и говорит: «Ищите убийц среди зиновьевцев».

Я должен сказать, что в это не верили чекисты и на всякий слу­чай страховали себя еще кое-где и по другой линии, по линии иностранной, возможно, там что-нибудь выскочит.

Второе — я не исключаю, что по этой именно линии все мате­риалы, которыми располагал секретно-политический отдел, все агентурные материалы, когда поехали на следствие, надо было за­брать, потому что они давали направление, в них много было фак­тов, благодаря которым вскрыть можно было тогда же и доказать непосредственное участие в убийстве т. Кирова Зиновьева и Ка­менева. Эти материалы не были взяты, а шли напролом.

Не случайно, мне кажется, что первое время довольно туго на­лаживались наши взаимоотношения с чекистами, взаимоотноше­ния чекистов с нашим контролем. Следствие не очень хотели нам показывать, не хотели показывать, как это делается и вообще.

Пришлось вмешаться в это дело т. Сталину.

Товарищ Сталин позвонил Ягоде и сказал: «Смотрите, морду набьем».

Результат какой? Результат по кировскому делу мы тогда, бла­годаря ведомственным соображениям, а кое-где и кое у кого бла­годаря политическим соображениям, например, у Молчанова были такие настроения, чтобы подальше запрятать агентурные сведения. Ведомственные соображения говорили: впервые в ор­ганы ЧК вдруг ЦК назначает контроль. Люди не могли никак пе­реварить этого.

И немалая доля вины за то, что тогда не смогли вскрыть цент­ра, немалая доля вины и за убийство т. Кирова лежит на тех узко­лобых ведомственных антипартийных работниках, хотя и убеж­денных чекистах...»

Кроме того, на очной ставке между Н. Бухариным и К. Раде- ком в ЦК ВКП(б) 13 января 1937 года в присутствии Сталина Бу­харин сообщил, что на второй день после убийства Кирова Ста­лин вызвал его и Л. Мехлиса и заявил им, что убийца Николаев является «зиновьевцем». Сталин не отрицал этого обстоятельства и лишь уточнил, что такой разговор имел место по возвращении его из Ленинграда, куда он выезжал во главе комиссии по рассле­дованию обстоятельств убийства Кирова.

Однако никаких объективных данных о принадлежности Ни­колаева к «зиновьевской оппозиции» не имелось, и такое заявле­ние Сталина являлось голословным.

Тем не менее 8 декабря 1934 года начались аресты бывших «зи- новьевцев», и 16 декабря были арестованы Каменев и Зиновьев.

Свидетельством того, что новый арест явился для них полной неожиданностью, так как никакой вины они за собой не чувство­вали, является письмо Зиновьева Сталину, написанное во время производства у него на квартире обыска. Вот его текст:

«Сейчас (16 декабря в 7 веч.) тов. Молчанов с группой чекис­тов явились ко мне на квартиру и производят у меня обыск.

Я говорю Вам, товарищ Сталин, честно, с того времени, как распоряжением ЦК я вернулся из

Кустаная, я не сделал ни одно­го шага, не сказал ни одного слова, не написал ни одной строчки, не имел ни одной мысли, которые я должен был бы скрывать от партии, от ЦК, от Вас лично.

Я думал только об одном: как заслужить доверие ЦК и Ваше лично, как добиться того, чтобы Вы включили меня в работу. Ни­чего, кроме старых архивов (все, что скопилось за 30 с лишним лет, в том числе и годов оппозиции), у меня нет и быть не может. Ни в чем, ни в чем, ни в чем я не виноват перед партией, перед ЦК и перед Вами лично.

Клянусь Вам всем, что только может быть свято для большеви­ка, клянусь Вам памятью Ленина. Я не могу себе и представить, что могло бы вызвать подозрение против меня. Умоляю Вас пове­рить этому честному слову. Потрясен до глубины души».

Это письмо Ягода передал Сталину, который оставил его без ответа.

В то время уже осуществлялась версия об убийстве Кирова «зиновьевцами». В Ленинграде, Москве и других городах произ­водились массовые аресты бывших участников «зиновьевской оппозиции». Сталин внимательно следил за следствием по делу «московского центра», ежедневно получал копии протоколов до­проса арестованных и отчеты о показаниях подсудимых в судеб­ном заседании, заслушивал доклады Ежова, Агранова, Вышин­ского и других работников, проводивших следствие по делу; с ним согласовывались тексты наиболее важных и ответственных документов.

Исходя из версии о принадлежности Николаева к «зиновьев­ской оппозиции», сотрудники НКВД, заместитель прокурора СССР А. Я. Вышинский и следователь по важнейшим делам Про­куратуры СССР Л. Р. Шейнин, принимавшие участие в расследо­вании этих дел, а затем и работники Верховного суда СССР, рас­сматривавшие их, стали на путь фальсификации и извращения действительных фактов и обстоятельств, искусственно увязали это трагическое событие с мнимой антисоветской деятельностью бывшей «зиновьевской оппозиции», которая якобы действовала под руководством центра, находящегося в Москве.