В своих объяснениях в КПК при ЦК КПСС от 20 декабря 1961 года И. Д. Суровицких, бывший работник НКВД, сообщил:

«Все, что творилось в органах НКВД в то время, было от нача­ла до конца продуманной и подготовленной провокацией... Пове­дение Воловича на следствии свидетельствовало о том, что он был подготовлен к даче нужных показаний... Воловича допрашивал Ежов... Абсолютное большинство фамилий подсказывалось Воловичу Ярцевым или мною по его указанию...

Логичность показаний арестованных также диктовалась след­ствием. Так было и с показаниями Воловича на Тухачевского как на участника заговора, подготавливавшего войска к военному за­хвату власти заговорщиками... Я и Ярцев получили от Воловича развернутые показания на Тухачевского как на участника загово­ра, готовившего армию для обеспечения военного переворота, то есть добились подтверждения о наличии воинской силы и за­крепили нужную Ежову солидность и серьезность заговора».

Несмотря на то что никаких достоверных доказательств о нали­чии заговорщиков среди руководящих военных кадров не было, Сталин на обеде у Ворошилова, состоявшемся после первомай­ского парада 1937 года, в присутствии многих военных руководи­телей открыто высказал угрозы в адрес врагов, имевшихся среди военных.

Об этом заявлении Сталина напомнил 27 сентября 1937 года бывший начальник Разведуправлсния РККА комкор С. П. Уриц­кий в письме к Ворошилову: «... 1 мая 1937 года после парада у Вас на квартире вождь сказал, что враги будут разоблачены, партия их сотрет в порошок, и поднял тост за тех, кто, оставаясь верным, до­стойно займет свое место за славным столом в октябрьскую го­довщину».

Такие угрозы стали сигналом для расширения репрессий в ар­мии и фальсификации дела о военном заговоре.

6 мая 1937 года Управление НКВД по Московской области арестовало комбрига запаса М. Е. Медведева, бывшего до 1934 го­да начальником ПВО РККА и исключенного из партии за разба­заривание государственных средств. В тот же день от него были получены показания на некоторых работников ПВО, которые, как записано в протоколе допроса, вызывали у Медведева «со­мнения в их искренности и преданности». 8 мая 1937 года он за­явил о своем участии в троцкистской военной организации, воз­главляемой заместителем командующего войсками Московского военного округа Б. М. Фельдманом.

На допросе 10 мая 1937 года Медведев рассказал о существо­вании в РККА военной контрреволюционной организации, ста­вившей своей задачей свержение Советской власти, установле­ние военной диктатуры с реставрацией капитализма, чему долж­на была предшествовать вооруженная помощь интервентов. В состав руководящего центра этой организации входили, по его словам, Тухачевский (возможный кандидат в диктаторы), Якир, Путна, Примаков, Корк.

О том, как появились эти и подобные показания, можно су­дить по рассказу сотрудника НКВД тех лет Радзивиловского.

Будучи арестованным после смещения Ежова, он сообщил на допросе 16 апреля 1939 года:

«Фриновский (заместитель наркома внутренних дел) в одной из бесед поинтересовался, проходят ли у меня по материалам какие-либо крупные военные работники. Когда я сообщил Фриновскому о ряде военных из Московского военного округа, содержа­щихся под стражей в УНКВД, он мне сказал о том, что первооче­редная задача, в выполнении которой, видимо, и мне придется принять участие, — это развернуть картину о большом и глубоком заговоре в Красной Армии. Из того, что мне тогда говорил Фри­новский, я ясно понял, что речь идет о подготовке раздутого во­енного заговора в стране, с раскрытием которого была бы ясна ог­ромная роль и заслуга Ежова и Фриновского перед лицом ЦК. Как известно, это им удалось...»

Позднее, 16 июня 1937 года, Медведев в судебном заседании военной коллегии Верховного суда СССР виновным себя не при­знал и заявил, что он в троцкистскую организацию не входил, а показания о существовании в РККА военно-фашистского заго­вора являются ложными. Тем не менее Медведев был приговорен к высшей мере наказания и расстрелян.

Арестованный 14 августа 1936 года комкор Примаков содер­жался в Лефортовской тюрьме в Москве и на протяжении девяти месяцев ни в чем не признавал себя виновным.

В архиве Сталина сохранилось несколько заявлений Прима­кова, в которых он протестовал против незаконного ареста. Однако, не выдержав тяжелых испытаний, Примаков 8 мая 1937 года написал в Лефортовской тюрьме следующее заявление на имя Ежова:

«В течение 9 месяцев я запирался перед следствием по делу о троцкистской контрреволюционной организации. В этом запи­рательстве дошел до такой наглости, что даже на Политбюро пе­ред товарищем Сталиным продолжал запираться и всячески уменьшать свою вину. Товарищ Сталин правильно сказал, что Примаков — трус, запираться в таком деле — это трусость». Дей­ствительно с моей стороны это была трусость и ложный стыд за обман.

Настоящим заявляю, что, вернувшись из Японии в 1930 году, я связался в Дрейцером и Шмидтом, а через Дрейцера и Путну — с Мрачковским и начал троцкистскую работу, о которой дам след­ствию полные показания».

Из этого документа видно, что Сталин сам участвовал в допро­се Примакова, и, уступая домогательствам следствия и давлению Сталина, Примаков встал на путь обмана и самооговора.

Уже на допросе 14 мая 1937 года он, называя своих «соучастни­ков», сообщил о Якире:

«Троцкистская организация считала, что Якир наиболее под­ходит на пост народного комиссара вместо Ворошилова... Счи­тали, что Якир является строжайшим образом законспириро­ванным троцкистом, и допускали, что он, Якир, лично связан с Троцким и, возможно, он выполняет совершенно секретные, нам неизвестные самостоятельные задачи».

Продолжая обработку Примакова, органы НКВД 21 мая 1937 года сумели получить от него «собственноручные показания» о том, что во главе заговора стоял Тухачевский, который был связан с Троцким. Кроме того, на этом допросе Примаков назвал 40 вид­ных советских работников участниками военно-троцкистского за­говора в армии. Он дал, в частности, показания, компрометирую­щие таких видных военных деятелей, как Шапошников, Каменев, Гамарник, Дыбенко, Урицкий и другие.

Мучительному ночному допросу был подвергнут арестован­ный комкор В. К. Путна. 14 мая 1937 года он был переведен из тюремной больницы Бутырской тюрьмы в Лефортовскую тюрь­му, где его допрашивали в течение всей ночи. В результате Путна дал показания на Тухачевского и других видных военных работ­ников как участников военной антисоветской троцкистской ор­ганизации.

Позже стало известно, какими методами добывались подоб­ные показания.

Бывший сотрудник органов НКВД В. И. Бударев на допросе в прокуратуре 3 июня 1955 года показал, что в период расследова­ния дел Примакова и Путны ему было известно, что они дали по­казания об участии в заговоре после избиения их в Лефортовской тюрьме, что он сам по поручению А. Л. Авсеевича (сотрудника Особого отдела НКВД) часами сидел с Примаковым, не давал ему возможности спать, что это делал он еще до признания Примако­вым своей вины.

Бывший заместитель министра госбезопасности СССР Н. Н. Селивановский 10 декабря 1962 года сообщил в ЦК КПСС:

«В апреле 1937 года дела Путны и Примакова были переданы Авсеевичу. Зверскими, жестокими методами допроса Авсеевич принудил Примакова и Путну дать показания на Тухачевского, Якира и Фельдмана. Эти показания Путны и Примакова послу­жили основанием для ареста в мае 1937 года Тухачевского, Якира, Фельдмана и других крупных военных работников».

Производивший допросы Авсеевич в своем объяснении в ЦК КПСС в 1962 году сообщил:

«...Мне, как и многим другим сотрудникам, пришлось рабо­тать в Особом отделе НКВД в 1937—1938 годах, то есть в период массовых арестов военных работников, и принимать участие в до­просах, а также избиении арестованных... На допросе вопросы и ответы формулировал Леплевский (начальник Особого отдела НКВД СССР), причем фамилии в протоколе заносились те, что называл Примаков, но значение разговоров и встреч, о которых говорил Примаков, в формулировках усиливалось, возводилось в степень заговорщицкой деятельности. Таким образом были сформированы показания Примакова на большую группу круп­ных военных работников».