Выживших после вторжения демонов осталось немного — едва десятая часть от прежнего населения страны. Большая часть сбежала к соседям, а те, что остались, желали того же, что и их герцогиня — возмездия. Так на свет появился Орден или, как его еще называли, Инквизиция, ставивший перед собой целью, не много ни мало, «искоренение Зла». Натана и ее рыцари принялись за дело с рвением, достойным лучшего применения — и Инквизиция снискала себе заслуженную славу бешеных фанатиков, не знающих жалости.

В легенде не были указаны обстоятельства, было сказано только, что в какой-то момент бывшая герцогиня, а ныне Магистр Ордена, поняла, что ее Крестовый Поход и созданная ею Инквизиция становится причиной еще большего Зла, чем то, которое она жаждала искоренить.

Натана сама нашла Израила, преклонила колено и попросила направить ее, указать путь, на котором сражающийся со Злом не становится его очередной разновидностью.

«Если ты посчитаешь нужным — убей меня за мои преступления. Но возьми с собой моих людей, они виновны только в том, что были верны мне, что верили в меня, что Зло лишило их самого дорогого, что есть у человека: семьи и Родины. В этом случае дай мне время: Орден будет распущен и я снова предстану перед тобой».

Израил согласился. Натана получила крылья, отказалась от старого имени и приняла новое: Виндикта, ангел Мести.

Выбор Стража для новых владений гильдии стал одним из самых непростых решений, что пришлось принимать Метатрону в новом качестве правителя. Растягивать внимание уже существующих Стражей, заставляя разрываться между двумя областями ответственности, находящихся на расстоянии нескольких сотен километров друг от друга не показалось ему умным решением, поэтому выбирать пришлось из их заместителей и заместителей заместителей, выбирая тех, кто имел в своей легенде опыт управления большими группами людей.

Виндикта не была единственной, подходящей под требования — Лестница была богата на одиозных личностей с бурным прошлым и свое назначение получила в основном благодаря своей ангельской сути. Крылатые создания Света были более всех остальных склонны к упорядоченно-доброму мировоззрению и очень тяжело меняли свои взгляды на жизнь. От Падения, конечно, не застрахован никто, но его хотя бы несложно отследить… И даже само Падение — еще не повод ставить на ангеле крест.

— Мой Лорд, если вы закончили, пожалуйста, освободите площадку, — между тем ответила Страж. — Вы создаете очередь.

Оглядевшись, Метатрон действительно увидел в парочку человек… и не смог сдержать улыбки.

— Ну, надо же, какая встреча… — пробормотал он. — Спасибо, Виндикта… и мои извинения: я увлекся. В следующий раз запишусь в очередь.

— Я буду благодарна, Лорд, — кивнула Страж. — Портал в Небесный Трон откроется по расписанию, через полтора часа — не опоздайте.

И, развернув свои крылья-льдинки, умчалась ввысь, даже не дождавшись ответа.

Вздохнув, Метатрон направился к краю тренировочной площадки (ее, кстати, выжигали с высоты птичьего полета «лучами добра»).

— Вы с Израилом два сапога пара, блин, — буркнул Метатрон. — Суровые, как яйца Железного Дровосека… даже служебным положением попользоваться нельзя.

Впрочем, ворчал он исключительно для проформы, потому что, действительно: приперся без записи, занял площадку, заставил всех ждать… нехорошо это. Неправильно.

— Химура-сан, Астерия, извините, что заставил вас ждать, — кивнул Метатрон.

Всего лишь кивок и формальные слова извинения, хотя на самом деле ему хотелось склониться в низком традиционном поклоне глубокого уважения. Не перед Астерией — перед человеком, имя которого он назвал первым.

Наверное, на стороннего наблюдателя Химура-сан не произвел бы особого впечатления, особенно если поставить рядом того же Израила: низкий рост, простая неброская одежда в традиционном японском стиле: белая просторная хакама и юката глубокого винного цвета, огненно-рыжие волосы, собранные в хвост на затылке… и крестообразный шрам на левой щеке.

Восемь лет назад, когда они с Габриэль основали Лестницу в Небо, он мог бы воспользоваться своим статусом и создать персонажа сотого уровня в качестве Стража, как поступили другие важные для гильдии люди, однако он выбрал именно Химуру Кеншина, так же известного как Хиттокири Баттосай, бойца архетипа «самурай» шестьдесят пятого уровня.

Когда-то он записался в додзе именно благодаря этой древней манге прошлого века. Он вставал за час до рассвета, клевал носом в автобусе, бегал на жаре и по снегу, даже плакал, когда никто не видел, от боли в многочисленных синяках и кровавых мозолях — потому что в десять лет Химура Кеншин стал его героем. Великий воин, безжалостный убийца, проливший реки крови, оставивший после себя горы трупов, пугало революции, сражавшийся ради Лучшего Будущего для своей страны. А когда посчитал, что это Лучшее Будущее наконец достигнуто — ушедший на покой, принесший клятву больше никогда не отнимать жизнь… и следующий ей с той же непреклонной решимостью, с которой ранее сражался на войне.

Метатрон посчитал бы за честь склониться перед своим кумиром детства и юности, но… нынешний статус, увы, не позволяет.

— Ничего страшного, Метатрон-доно, — Химура улыбнулся своей коронной безмятежной улыбкой. — Осмелюсь доложить, что мы с Астерией-сан с пользой провели время, обсуждая особенности Божественной магии вашего уровня.

— Это хорошо, — кивнул ангел. — Не буду больше вас задерживать — тренировочная площадка в вашем полном распоряжении.

— Спасибо, Лорд, — коротко поклонилась Астерия.

Медлить больше он не стал — ему и правда стоило поторопиться. Тренировочную площадку он намеренно выделил подальше от замка — его без меры могущественные подчиненные (даже не Стражи!), разойдясь, вполне могли срезать кусок скалы, проломить крепостную стену или уронить на голову врагов метеорит размером с легковое авто.

Лететь до Симабары, если не особенно торопиться, было около получаса, поэтому, материализовав крылья, Метатрон мощным прыжком взметнул свое тело вверх на несколько метров, а затем, ударив крыльями по воздуху, унесся в небеса.

Какая может быть религиозная организация по христианским мотивам без церкви? Правильно, никакая.

Была церковь и в Небесном Троне — на одном из летающих островов Седьмого Неба. Небольшое строение в стиле «готика» не производило особенного впечатления, особенно в сравнении с окружающим ее великолепием. В ней не проводились воскресные службы и никогда она не знала столпотворения — в Лестнице в Небо считалось, что церковь должна быть не из камня, а из ребер, что Бог должен жить не в здании, а в сердцах. Сюда приходили по велению сердца, не по обязанности, желая поговорить с Богом не где застал вечер, а суровом величии внутреннего убранства единственной церкви в замке.

Присматривали за церковью всего трое человек: святой отец Бенедикт, жрец-целитель семидесятого уровня и две монахини пятидесятого, Мария и Тереза. Монахини эти были особенные — вломить при нужде могли так, что мало не покажется.

— Мой Лорд, — коротко поклонился Бенедикт, стоило Метатрону войти в церковь.

— Святой отец, — кивнул ангел. — У меня будет к вам просьба.

— Все, что в моих силах.

— Покиньте церковь.

Бенедикт молча поклонился и, кивнув монахиням, вышел вслед за ними. И лишь у самой двери, в закрывающуюся щель, он тихо сказал:

— Надеюсь, Он ответит… хотя бы вам.

Ангел медленно прошел между рядов деревянных скамей, поднялся по ступеням, ведущим к алтарю, коснулся кончиками пальцев холодного камня…

— В последний раз я был в церкви год назад, — тихо начал Метатрон. — Через три дня после смерти Габриэль, пьяный, злой, отчаявшийся… Дал в глаз священнику и какому-то гайдзину из прихожан, едва не подрался с копами… Священник сам виноват. Кто в своем уме говорит вдовцу, что «Все в воле Божьей»? Как это вообще должно было меня утешить?!

…Знаешь, я никогда не верил в Тебя. Когда в шесть лет погибают твои родители, сложно продолжать смотреть на мир сквозь розовые очки. Сложно продолжать верить во всеблагого Бога, что любит всех нас… и позволяет умирать, порой — в мучениях, порой — глупо, ни за что, без капли справедливости и смысла. Тетя, что приютила меня, была атеисткой… и научила меня тому, что все зависит от меня. Я решаю, какой будет моя судьба, я придаю смысл своему существованию, я — источник всех событий, что со мной происходят. «Если Бог всемогущ, он не может быть добрым» — любила говорить она. — «Если Бог добр, он не может быть всемогущим».