Это все о том, что вещий князь-оборотень и чародей Всеслав Полоцкий, не принявший христианской веры, на «седьмом веке Трояна» учинил невероятный разор в русских землях, исполнившись Обидой — «девой себе любу». Вероятно, это была последняя попытка одного из Рюриковичей восстановить «древлее благочестие» в Киевской Руси. И не нужно отсчитывать время от некой даты, чтобы установить, что же такое седьмой век Трояна. Это чистая аллегория автора. Седьмой век — седьмая, последняя, вечность Трояна, как есть седьмое небо, седьмой день недели, семь цветов радуги. Это конечный срок существования чего-либо в славянской мифологии, и точка отсчета нового времени, века, эпохи.

Но все-таки кто же он, Троян-Траян?

Это и есть третье, общее, имя Месяца и Луны. Траян светит лишь по ночам, одновременно со звездами. Третья, божественная, суть Яна — владычество над ночными светилами. Он — атавизм эпохи крамолия, доживающий в сознании славян свой последний, седьмой, век, потому и не входит в пантеон богов, утвержденный Владимиром Святославличем. Вместе с восходом солнца власть Траяна заканчивается, поскольку ночной кумир ослеплен самой яркой звездой и лишь изредка, показывая свой нрав, спорит со светилом, на короткое время затмевая его. Как известно, при полном затмении на небосклоне проступают звезды. В мифологии славян это недобрый знак, предупреждение об опасности, поэтому автор «Слова...» так часто и упоминает Трояна и его уходящее время, однако князь Игорь «возре на светлое солнце и виде от него тьмою вся своя воя прикрыты. И рече Игорь к дружине своей: «Братие и дружино! Луце ж бы потяту быта, неже полонену быта. А всядем, братие, на свои борзыя комони, да позрим синего Дону!». Его презрение к грозному знаку и возможной смерти продиктовано целью — испытать позор плена, дабы призвать князей к единству.

Никто иной, как повелитель звезд Троян-Траян заслонил солнце.

Если вы заметили, я редко обращаюсь к санскриту, ибо считаю, что общеславянский Дар Речи вполне самодостаточен, а девангари слишком литературный, отчищенный, рафинированный язык, чтобы призывать его в качестве третейского судьи и искать там прямые ответы. Но есть случаи, когда исследовательский путь через санскрит бывает короче, и достаточно всего лишь одного-двух созвучий, чтобы понять первозданную природу слова.

И так, луна, месяц на девангари звучит, как (кала-натха). Как видим, звукового ряда с именем Троян-Траян тут и близко нет, но луна и месяц мужского рода, и это уже хорошо.

(касанада-кара) тоже означает месяц, луна, и в буквальном переводе творящий ночь. Это совсем близко, ибо творить ночь может творящий, то есть усматривается божественное начало, и есть даже одно созвучие — РА. Третий вариант:

(уду-натха) также означает луну, месяц и обнадеживает буквальным переводом — владыка звёзд (udu — звезда). Но вообще не имеет ни единого звука, связывающего с именем Троян-Траян.

Наконец,

taraka-raja /(тарака-райя), означает луна, месяц мужского рода, а буквальный перевод царь звёзд!

/

tar/ш. звезда, /taraka/f. звезда).

Таким образом, звезда расшифровывается не только как совокупление стихии земного и небесного света знаний; прежде всего, это способ, инструмент, с помощью которого правь правит земной жизнью, явью. Отсюда и возникла астрология, а потом астрофизика. Автор «Слова...» не случайно сказал; «... свивая славы оба полы сего времени». У мира две половины времени, день и ночь, и два соправителя — Солнце и царь звезд, Траян.

Наши пращуры чувствовали безмерное влияние Космоса, и знания о нем всецело отразились в космогонических сказках, сказаниях и легендах. Это отмечают все исследователи славянской мифологии. Но если вы откроете любую энциклопедию, то обнаружите, что большая часть круга слов, связанных со Вселенной, заимствована. В том числе и само слово космос...

Но об этом уже следующий урок.

Звездное небо, наполненная искрами, Вселенная, вечное движение небесных тел всегда притягивали воображение наших пращуров, что и отразилось в Даре Речи, в мифологии точными, объемными образами. В эпоху крамолия бытовало осознанное представление о космосе как месте пребывания права. Земная плоть уходила в плоть Матери — сырой — земли, а ее небесное, бесплотное наполнение возвращалось обратно. При таком воззрении на человеческую природу человек ощущал безграничное влияние неба на земную жизнь, полную власть космоса над собой и был уверен в собственном бессмертии. Бесконечное движение звезд над головой, их светящиеся следы породили соответствующие образы, запечатленные языком. Вселенная виделась космами света, нескончаемым шлейфом золотистых волос, влас — дающих семя света ДА, нисходящего на Землю. Отсюда, собственно, и появилось само слово космы (волосы, шерстяной покров) и слово власть — волость, и с ним имя бога Волоса, впоследствии ставшего Велесом, Власом, низведенным но мере угасания разума до положения «скотьего бога» (по примитивной уже логике, за шерстяной покров).

Таковы уж наши забавы: утверждая новых богов, свергать прежних, приземлять их до уровня домашнего божка либо вовсе подменять новоявленным святым.

Разумеется, слово космос отнесли к заимствованиям: мол, от «продвинутых» греков пришло, сами-то мы лыком шиты, слабо нам придумать обобщенное название Вселенной. Причем взяли это слово в долг будто бы совсем недавно вкупе с греческой философией, оперирующей этим термином. Однако в тех же сказках, корнями уходящих в эпоху бесписьменной культуры, медведя иногда называют косматым зверем, космачам за его богатую шубу и так же простоволосую, с непокрытой головой, женщину, косматой. Трудно себе представить, чтоб заимствованное, чужеземное слово, используемое как философская категория, приросло на бытовом уровне и применялось в обозначении волосяного или шерстяного покрова в какой-нибудь захудалой вятской глубинке.

Но более всего ввел в заблуждение герой летописный, вполне реальный. Галицкий князь Ярослав Владимирович Осмомысл вызвал своим прозвищем много споров и самых невероятных предположений. «Совесть нации» Д. Лихачев уверял нас, что князя называли «восьмимысленным»! Мол, буква В отпала, говорят же у нас вместо восемь — осемь. То есть вроде как имел всего восемь мыслей в голове. Иные и вовсе утверждали, будто был он древнерусским полиглотом: восемь языков знал. Не остановил и не надоумил толкователей даже абсолютно невразумительный греческий перевод слова, ни к свету, ни к небу не относящийся: осмос — толкать, двигать (телегу, повозку). И в результате князь получил смешное и весьма современное прозвище «толкающий мысль»!

Академика, специалиста в области древнерусской литературы трудно уличить в недомыслии. Значит, слукавил, а фантазии лукавых безграничны, только всегда старчески немощны.

Даже из довольно скудной биографии Ярослава Владимировича следует, что был он, говоря современным языком, третейским судьей в то время на Руси, мирил рассорившихся князей, боролся с врагами Отечества, слыл авторитетным властителем, за что и прозвался (К)Осмо мысленным. То есть, имеющим Основательные мысли, возвышенным, взирающим на земную суету сверху, зрящим все пороки раздробленности, самовластья, самовлюбленности своих товарищей по профессии. И не зря безвестный автор «Слова о полку Игореве» посвящает ему самые пронзительные, призывные строки: «Галичкы Осмомысле Ярославе! Высоко седиши на своем златокованнем столе, подпер горы угорскыи своими железными полки, заступив королеви путь, затворив Дунаю ворота, меча бремены чрез облаки, суды рядя до Дуная. Грозы твоя по землям текут; отворяеши Киеву врата, стреляеши с отня злата стола салтани за землями...».