Образовательность Дара Речи заключается не только в информативности слова либо словосочетаний; язык пробуждает историчность нашей памяти и целый ассоциативный ряд, с нею связанный. Иначе сказать, учит мыслить, сообразуясь с логикой и психологией наших предков, которые мы не принимаем во внимание, рассуждая о далеком прошлом с точки зрения современных представлений и понятий. А если еще проще, то понуждает нас влезть в шкуру своего пращура, дабы его взором взглянуть на творение его рук, погрузиться в прошлое и ощутить запах, цвет и свет солнца давно минувших дней.

Короче, Дар Речи — это машина времени.

Разве нас сегодня не поражают известные семь чудес света? А признав их чудесами, мы тем самым расписались в полном бессилии нашего разума, неспособности ясно и четко объяснить себе явления и вещи, привычные и обыденные для сознания пращуров. Мы пытаемся разложить на составляющие частицу, познать великое и при этом ведем себя, словно слепые, наощупь изучающие, как выглядит слон. Поэтому обречены на стабильное, вялотекущее заблуждение: египетские пирамиды нам кажутся то гробницами фараонов, то их причудами и капризами, дабы поразить воображение потомков, то знаками пришельцев из космоса или вообще безумием предков, впрочем, как и дольмены, идолища с острова Пасхи и прочие «несуразности» прошлого. И так далеко далее ходить не надо: у нас, на территории России, кроме Аркаима, дольменов, мегалитов неведомого назначения, полно иных «чудес», примелькавшихся, привычных, о сути коих мы даже не задумываемся. В первую очередь, это крепости северо-запада, выстроенные в VIII — XIV веках. Одно дело — взирать на них посредством телеэкрана и совсем иное — видеть воочию: поражает даже не их неприступность, не семиярусные башни и не сами стены до 22 метров в высоту — грандиозность вложенного труда и любви к отчеству своему. Московский кремль, спроектированный уже с помощью итальянских архитекторов, выглядит как парадная забава, детинец, выстроенный для детей. Или для правителей, которым надежнее сидеть за высокими стенами, чтобы не осаждали мирные подданные граждане.

Крепости в Новгороде, Иван-городе, Изборске, Пскове, Порхове, а также Псково-Печерский монастырь возведены из известнякового плитняка, иные несколько раз перестраивались, переносились на новое место, усовершенствовались и выдержали десятки осад и штурмов Ливонским орденом и шведами. Самая могучая, конечно, Псковская крепость — 215 (!) га площадью, с 5 поясами обороны, общей протяженностью в 9 километров, имела 40 башен и 14 ворот. Теперь представьте себе, сколько потребовалось строительного материала, дабы возвести такое фортификационное чудо! А все эти многие сотни тысяч кубометров камня надо было выломать в каменоломне, обработать, конными подводами доставить к месту стройки, изготовить связующий раствор и вложить в стены, соблюдая все законы и правила инженерного искусства. Причем согласно проекту, архитектурным расчетам фундаментов и прочих несущих конструкций: за многие прошедшие века самостоятельно, без вмешательства современников, ни одна башня не упала, ни один угол не покривился! А еще выкопать рвы вокруг, напоминающие русла рек, насыпать валы! Причем строить приходилось быстро — супостат не позволял долгостроя, а еще и отражать его нападения, пахать нивы, сеять, убирать урожай, разводить скот, рожать детей и прочая, и прочая. Как известно, рабства на Руси не существовало, таджиков-гастарбайтеров и китайцев не было, впрочем, как и итальянских зодчих, а также МВФ, где можно взять кредит.

И еще, прошу отметить, строительство всех вышеозначенных крепостей производилось в период монголо-татарского нашествия и ига.

Сколько же тогда было населения на северо- западе?! И на Руси вообще?!

Я не стану вести подсчетов, приведу лишь факты для размышлений на эту тему: даже в Великую Отечественную поставить «под ружье» можно было до 7% населения страны. Гитлер объявил тотальную мобилизацию и поставил 10 — в Рейхе встала промышленность. И пришлось урезать призыв, вернуть часть немцев к станкам и на пашню. Думаю, эта же процентная зависимость существовала и в средние века. Гумилев и другие авторы, исследовавшие вопрос о численности населения Киевской Руси, сходятся на цифрах от 5 до 6 миллионов душ, самые смелые называют число до 7. Судите сами: только за период нашествия Батыя с 1237-го по 1242 год было разорено и погибло 30 русских городов и более 2 миллионов населения — так уверяют нас историки. Это только в южной и средней полосах Руси, и не сказать, что эти области были оголены, лишены жителей поголовно, тем паче известно, как у нас мирное население в случае опасности дружно разбегалось но лесам и принималось партизанить. Кстати, потери от подобных нашествий тоже составляют приблизительную цифру в 10%. И что же, выходит, население раздробленной Киевской Руси, исключая Новгородское княжество, составляло 20 миллионов душ? Тем временем новгородский князь Александр Невский как ни в чем не бывала продолжает воевать на северо-западе с Ливонским орденом, то есть имеет боеспособные дружины, и активно строит каменные крепости.

Что-то тут не так, скажете вы: или официальная история врет, или цифры толи завышены, толи занижены — и будете правы. Для того чтобы противостоять рыцарям на льду Чудского озера, Александр Невский должен был поставить в строй не менее 10—12 тысяч бойцов — столько же было у крестоносцев. И ничуть не менее этого числа следовало иметь на стройках крепостей — трудоспособных, обученных мужчин. То есть «под ружьем», по самым скромным подсчетам, стояло тысяч 20 - 25. Если это примерно 7% от общего населения, то, выходит, на новгородских землях жило более трех миллионов человек, а это не самые заселенные, по тем временам, области.

Так или иначе, взирая на величественные крепости северо-запада, трогая ладонями кладку крепостей, глядя из бойниц, позже приспособленных для пушек, ощущаешь гордость за своих предков. Ничуть не меньшую, как православный копт на свои пирамиды...

Если сущ параллельный мир, то он всегда рядом с нами и вполне реален, коль взглянуть незамыленным глазом. Не только кости наших предков, покоящиеся в могилах и курганах, источают накопленную за жизнь энергию солнца, но и творение их рук. Разве мы не испытываем легкий, необъяснимый трепет (благоговение), когда берем в руки отцовский инструмент, оружие или рушник, сотканный, вышитый матерью? И дело тут не в нашей памяти, не в осознании того, что вещи эти принадлежали родителям; это мир тонких, тончайших энергий, которые мы, как чуткие приемники, начинаем улавливать в тот миг, когда прикасаемся к дорогим нам предметам. Отсюда же трепет верующего человека перед намоленной иконой, перед древним манускриптом, попавшим в наши руки, перед ракой, где покоятся нетленные мощи святого, — перед всякой святыней, способной источать ранее накопленную благотворную энергию. Верующего от неверующего человека (независимо от конфессии) как раз и отличает способность включать этот приемник, и суконных материалистов, у которых он по тем или иным 1гричинам не включается, остается только пожалеть, ибо они лишены мира тонких чувств и радости переживаний.

Но вернемся к означенной теме урока о крепостях, к такому обыденному слову, казалось бы, вскрыть этимологию коего проще пареной репы. Причем во всех значениях это слово сохраняет внутреннюю суть, что в оборонительном сооружении, что, например, в социальном положении крепостного крестьянина. Однако на то она и крепость, чтобы не покоряться и, тем паче, не сдаваться без осады и приступа. К ре пость (поставить) — все вроде бы ясно, за исключением слогокорня РЕ, на который мы натыкаемся, как на стену. Применение его в языке довольно обширное, от названия детинца — кремля — до времени, и везде слогокорень устойчив и тверд, как кремень.