Кто ныне бывал здесь, тот наверняка отметил, что земля эта уж никак не похожа на заповедную, райскую в современном понимании. Сладкие фрукты, смоковницы и пальмы тут не растут, климат сейчас северный, суровый, вода холодная, полгода скована льдом, летом — дожди, ветра, гнус... Чего уж тут благодатного? Однако наши пращуры не покидали этого места даже после оледенения и пережили здесь все, в том числе и геологические, и климатические катаклизмы. Мамонты ушли, пахари-аратаи увезли свои арала и остались те, кому было предначертано роком хранить эту землю, иначе бы мы никогда не узнали названия места — Ладога, так бы и звали озеро Невой, то есть Стоячей Водой, и не подозревали, что здесь когда-то был центр славянского притяжения. Здесь, как свет, зарождался лад и начинал движение, закручиваясь в спираль; отсюда проистекали порядок, воля, власть, энергия, питающая, на первый взгляд, разрозненные и многочисленные племена

Трудно сказать, что конкретно было тут в доледниковую эпоху — стольный град с названием Ладога, следы коего ныне пребывают на дне озера? Град, который впоследствии назовут Старым Городом, когда отступят в глубь территории и построят Новгород на Волхове? Построят и перенесут прежние традиции и обычаи, например, вечевое правление? Гардарики — страна городов, снесенная и растертая впоследствии ледником? Гиперборея с горой Меру и водным перекрестком? Строить предположения и ловить журавля в небе можно бесконечно, но у нас есть синица в -руке-ладони — Ладога'. И это вовсе не гидроним, а название земли, места, страны, где царствует лад и откуда расходится по всей русской земле. Рюрик с братьями прекрасно об этом знали, ибо были образованны и просвященны, и сел Рюрик княжить именно на Ладоге, чтобы возродить былой порядок в «земле великой и обильной».

Это уже много позже, когда властвовать на Руси начали базарные люди, появилась версия, что сел он на перекрестке торговых путей — а как еще они, вкусившие добра и лиха от рыночных отношений, могли бы объяснить столь нелогичные, с их точки зрения, действия? Купеческим центром-то уже был теплый, благоустроенный Киев, откуда по Днепру до Черемного моря рукой подать. А светлейший князь какого-то рожна осел на болотистом севере, там и братьев рассадил по городам и озерам: одного — на Белом, другого — на Городищенском близ Пскова. Оттуда же веслами воду черпать и суда волочить по волокам надо пол-лета: товар легко подмочить, да и треплется он, портится — усушка, утруска, известное дело...

Им, торгующим, и невдомек уже было, что светлейший князь пришел сюда не диктатором, тираном, президентом, секретарем или, еще хуже, менеджером; пришел володетъ, владеть — в ладе деятъ, то есть приводить все отношения в лад. Править, соотносить явь с правью, княжить, ко мне нести огонь — не царствовать! У Рюрика было совершенно иное понимание власти — допотопное, доледниковое, почему и призвали его на княжество, на владение — нести огонь, свет и лад. У русов с острова Рюген (Руген, Руга — движение света) сохранились старые нравы, обычаи и, самое главное, светоносностъ. Светлейшие князья все еще соответствовали своему кастовому, жреческому року — хранить огонь и раздавать его людям. В то время, когда на Руси все царьки превратились в полевых командиров, погрязли в ссорах и междоусобицах, утратили честь и достоинство, не в силах содержать власть. Кстати, слово власть (волость)—буквально прорастить семя ЛА, выгнать из него стебель, тянущийся к солнцу. Опять же соединить явь с правью. Поэтому и до сих пор говорят «войти во власть». Но каков образ в этом слове! Какое точное иносказание! Если бы наш наделенный полномочиями чиновник проникся волшебством магической сути слова, у него тотчас бы отсохла рука берущая...

Но не стоит обольщаться — не проникнется, даже если станет учить уроки, поскольку наши чиновники дипломированные, но необразованные. Если человек не имеет образа, ему не доступна магия слова.

Произнесешь слово «праздник», и уже на душе светло. Воображение рисует безудержное веселье, восторг, радость, торжество...

Дар Речи еще и потому Дар Божий, что никак неисправим. Что бы ни делали, какие бы новые, причудливые, изощренные идеологии ни принимали и ни внедряли, слова остаются прежние, незаменимые. Поэтому у нас на Руси всякая новая религия пытается обойти эти препятствия, придумывает и вводит новую терминологию, в основном иноязычную, сокращения типа «роскомзем», «совбез», «собес» или вовсе аббревиатуры, и все равно вынуждена следовать закону, который диктует язык. И хочешь не хочешь, а вспоминать прежних богов, обычаи и нравы.

При ранней смене идеологии было отвергнуто крамолие, причем, видимо, весьма болезненно, с долгими кровавыми распрями, после коих и наступил полный разлад в славянском мире. «Земля велика и обильна, а наряда в ней нет...» Дар Речи сохранил отрицательный смысл словосочетаний «крамолы ковать», «в крамолах погрязли», то есть в междоусобных войнах, однако крамольное слово «праздник» вышло невредимым и вплелось в новую канву идеологии, срослось с утвержденным Перуновым кругом богов.

Каждая кардинальная смена идеологии на Руси сопряжена с усилением княжеской, самодержавной власти и истреблением элементов вольного, вечевого правления. Историки ссылаются на некую общемировую практику, подводят одобрительную базу подобного процесса: дескать, смена формаций, развитие общественных отношений, поступательное движение вперед. И еще говорят много всяких «прогрессивных» слов... Но у меня ощущение, что категоричный реформаторский путь, особенно в области испытания новых идеологий, да еще сопряженный с непременным насилием, исключительно русский, славянский.

И этот путь — назад.

Усиление власти самодержца ведет к закрепощению волеизъявления, новые религии становятся каноничнее, жестче, безжалостнее, если хотите. Человек начинает утрачивать инициативу, замыкаться в себе, бояться. Какое уж тут развитие? Каждая новая эпоха, ориентированная на изменение идеологии, тащит за собой законотворчество, весьма любимое сейчас на Руси. Но законы получаются самодельными, корявыми, тяжеловесными или дырявыми, как решето и, естественно, не врастают в жизнь, существуют сами по себе. Впрочем, как и новодельные праздники.

Каждая новая идеология стремится к самоутверждению и изобретает все новые и новые «красные» дни календаря. В этом отличились все — от поборников внедрения христианства до большевиков, решивших перекроить календарь от начала до конца. И особенно преуспели нынешние строители «демократии» и неокапитализма в России. Уж чего только не придумали! Второпях, на скорую руку налепили всего столько, что теперь сами разобраться не могут. Теперь уже переименовывают праздники и все с серьезно ряженными лицами, с экспертными анализами и обоснованиями — цирк, карнавал! Причем каждая новая волна революционеров-перестройщиков приходит в абсолютной уверенности, что пришла навечно, на все оставшиеся времена. Как будто в школе не училась, начального курса русской истории не знает! И давай переименовывать города, улицы, реки и горы (река Ра стала Волгой в разгар борьбы с крамолием, большевики переименовали гору Нарада на Урале в Народную). И давай переставлять время: то час назад, то час вперед, а то отвалят целую декаду на новогодне-рождественские праздники! Понятно, власть предержащим надо съездить в Альпы на лыжах покататься, брюхо погреть на солнечном берегу, пока налогоплательщики водку пьют и воют от безделья. Но не до такой же степени испытывать терпение избирателей — тихо взроптали, ибо арийский, аратайский, дух жив, вымолили перенести хотя бы часть загульных дней на май, когда можно в земле поковыряться...