«Все, отходил», – мелькнуло в голове.

Подбежала Виктория. Сквозь боль он попробовал улыбнуться: было в ней что-то такое, отчего у мужчин прибывало мужества. Виктория быстро и ловко перебинтовала колено поверх камуфляжа.

– Придется вернуться в избушку, – обреченно прошептал Глеб.

Сначала он шел, тяжело опираясь на плечо Виктории, тихо свирепея от боли. В помощь ему Виктория срезала орешину, но вскоре нога совсем отказала. Большую часть пути Глеб полз, волоча ногу, и до избушки они добрались только к вечеру.

Виктория растопила снег и обмыла рану. Она сделала все, что смогла: вправила коленную чашечку, достала из рюкзака спирт, иглу, моточек кетгута, кольнула шприцем и наложила ровные аккуратные швы. Боль стала понемногу утихать.

– Утром я уйду. Так надо, – Виктория положила руку на лоб Глеба и провела по колючей запавшей щеке.

– Подожди, несколько дней, и я смогу идти, – прошептал Глеб.

Но Виктория покачала головой.

– Останься со мной! Я впервые тебя прошу.

– У тебя будет вода, – пообещала Виктория. – Весь запас я оставлю тебе.

– Ты стала совсем другой, – с горькой усмешкой заметил Глеб. – Человечнее как-то, о воде заботишься… Что с тобою?

Вместо ответа Виктория коснулась губами его губ. Бревенчатая ладья, покачиваясь, плыла между созвездий. Глеб гладил ее голову с рассыпающимися волосами, так похожую на ту, потерянную навсегда. На миг, всего лишь на миг ему показалось, что он с Наташей, и Глеб прошептал ее имя, позвал безнадежно, и женщина рядом с ним замерла, впитывая яд чужого имени.

965 год от Рождества Христова

Черные хазары верили в чудеса. Именно они распустили слух, что на крыше дворца малика Иосифа сидит золотой петух. Он умеет хлопать крыльями и кричать не хуже муэдзина. Всякий раз перед вражеским набегом или ответным военным походом птица поворачивалась в ту сторону, кукарекала и хлопала крыльями.

В новый год, который хазары отмечали весной вместе с появлением новой травы, случилось неожиданное: птица трижды прокричала на север. Новый год ознаменовался грозными вестями. Предупреждение «Иду на вы!» прислал Святослав, каган русов, и по слухам уже двинулся на юг, увлекая с собою союзные племена. Стремительно, как барс, настигал он добычу и исчезал, как тень, оставив молчаливые дымящиеся развалины селений, где некому было даже оплакать мертвецов. И было ему дано прозвище – Барс. Новый год у степняков был назван Годом Барса, и в этом имени звучало дурное предзнаменование!

Как всякий правоверный иудей, малик Иосиф был избавлен от вредных суеверий. Так, согласно третьей книге священной Торы, прокляты от века всякие гадатели и звездочеты, и волхвы, гадающие по блюду, и льющие воск, и смотрящие в зеркала из черного обсидиана. Но тем не менее придворным мудрецам было разрешено делать расчеты и составлять карты событий, а также искать соответствия у пророков и учителей прошлых веков. И мудрецы, развернув священные свитки, предрекли Иосифу скорую победу:

Разведчики доложили, что войско русов не превышает десять тысяч воинов. Царь хазар призвал на службу двенадцать тысяч наемников. Малик не скупился на жалованье, и на военном дворе всегда было тесно от бездомных вояк, стоявших в очереди на место в его войске. Если один из них погибал, его место сейчас же занимал другой.

Войско торопливо покинуло Итиль и двинулось в задонские степи, чтобы там подстеречь прыжок Барса и разбить его на дальних подступах к хазарской столице. Семь тысяч воинов скакали вместе с царем, вооруженные луками и щитами, в шлемах и кольчугах. Другие были с пиками, вооруженные как мусульмане. Вместе с хазарами шли булгары и буртасы. Еще пять тысяч наемников остались охранять Итиль.

Хазарское войско встало лагерем, выслало отряды разведчиков и выставило посты. Золотую вещую птицу поместили в шатер малика и стали с тревогой ждать вестей.

Всю зиму ладили русы речные суда, и весной, едва тронулся лед на Оке и потянулись на север гусиные караваны, множество воинов храбрых, в боях закаленных, двинулись на юг со Святославом. Кольчужники шли на ладьях; конные скакали берегом, и хоть говорили про русов, что они неважные конники, но крепко сидело в седлах молодое поволье. В открытых схватках, в степи, они всегда одолевали печенегов, но не умели догнать их на своих небольших лохматых коньках. У печенегов же были кони хороших донских пород с блестящей шерстью, с белыми хвостами и гривами.

Посреди флотилии на красной княжьей ладье плыла Пребрана. Радим скакал правым берегом Расы и охранял проход лодий от печенегов и булгар. Лишь по ночам, у дружинных костров, встречались Радим и Пребрана, и Берегиня грезила о сыне, оставленном в Итиле. Радим так и вовсе ни разу не видел сына и редко думал о нем, опаленный жаждой будущей битвы.

Широка Рас-река в нижнем течении, неукротимая сила несет ее волны в море Хвалынское. Еще один дневной переход, и широко расплещется Русь, и как река напоит собою моря и океаны. И уже не жажда добычи, ни зов новых земель, а иная жажда и иной зов толкают струги и несут их к морю. Сила, которую не пережечь, и жажда, которую не утолить, наполняют холстинные паруса, и русские боги споспешествуют этой жажде и силе.

Русы спустились на ладьях в тыл хазарским войскам. Часть ладей спустилась ниже, и Итиль оказался заперт в ловушке, и не было окруженному городу надежды на спасение.

На рассвете устье Итиля заполнилось золотистыми стругами. Ладей было так много, что можно было посуху перейти с одного острова на другой, переступая с ладьи на ладью. С победным ревом войско устремились на город. Глиняные стены Итиля дрогнули под ударами таранов и рассыпались на обломки. Сквозь провалы карабкались обнаженные по пояс люди, с короткими мечами и стальными секирами. Искаженные яростью, они бросались на приступ. Наемный гарнизон предпочел бегство славной гибели, бросив горожан на верную смерть.

Итиль. Дворец Великого Кагана

О нет, Великий Каган не был всевластным правителем своей страны и даже своего двора. Страной правил малик Иосиф, а в башне кагана правили две царицы – Тишина и Вечная Ночь. Стены башни были многослойными и напоминали осиное гнездо. Ни ветер, ни дождь, ни град не могли поколебать священной тишины его заточения.

Когда-то каганы носили звучные имена, от их звука падали знамена неприятеля и сердца подданных кагана трепетали, как рыбы на отмели. Последний каган не имел имени. Вернее оно было, но хранилось в глубокой тайне. Четыре буквы этого имени, выгравированные на жемчужинах, были запечатаны в ларец из слоновой кости и похоронены на песчаном дне Итиля.

Он родился среди «царских детей» и от рождения не показывал своего лица солнцу, и сам не видел солнечного света. Народу говорили, что благоуханная стопа кагана ни разу не касалась земли, чтобы не расплескать божественную силу. Священной плоти кагана никогда не касался металл. Даже необходимое обрезание было произведено каменным ножом. Волосы не стригли, чтобы не убавлять его сверхчеловеческое могущество, и через сорок лет заточения они превращались в войлочный плащ, в недрах которого копошилось множество насекомых. Ногти на руках и ногах загибались наподобие бараньих рогов. Зубы давно выпали, а глаза ослепли. Под ногами кагана шевелился мягкий прах, – все, что осталось от изъеденных молью ковров и былого могущества.